Дитя пробежало мимо меня двигаясь как всякий обыкновенный упитанный ребенок, пребывая, однако, в абсолютном и непостижимом безмолвии. Внешне оно было похоже на очень маленького ребенка, вполне способного пробежать под столом; однако я видел это дитя и сквозь столешницу, как бы сделавшимся лишь чуть более темной тенью на фоне фиолетовой тьмы. В тот же самый миг я увидел, как неровный фиолетовый свет вдруг высветил очертания ружейных стволов и моего палаша, превратив их в бледные силуэты, парящие над исчезнувшей твердью стола.
Интересно, что, наблюдая за всем этим, я подсознательно ясно и четко ощущал возле себя, у самого локтя, напряженное дыхание домовладельца, ожидавшего в нервной позе и не снимавшего руки с фонаря. Я в тот же миг понял, что он ничего не видит, но ожидает во тьме реализации моего предупреждения.
Обращаясь умом к этим пустякам, я следил за ребенком, который отпрыгнул в сторону, укрывшись за каким-то едва угадывавшимся предметом, безусловно, не находившимся в коридоре. Я вглядывался во мрак, удивляясь чуду, а по спине моей бегали мурашки от страха. Не отводя от него глаз, я разрешил куда менее важную проблему, определив, что представляли собой два черных облачка, повисших над частью стола. На мой взгляд, такая двойная работа разума, зачастую особенно явная в мгновения особенного напряжения, представляет собой необычайный интерес. Два облачка исходили от слабо светившихся силуэтов металлических корпусов фонарей, и то, что казалось черным для моего тогдашнего зрения, могло оказаться лишь тем, что нормальное человеческое зрение называет светом. С тех пор я навсегда запомнил это явление. Я дважды видел его: в деле о Темном свете и в известном вам деле Мейтсонов.
Размышляя над этими световыми явлениями, я поглядел налево, пытаясь понять, почему же прячется дитя. И вдруг услышал, как домохозяин выкрикнул:
— Женщина!
Однако сам ничего не увидел. Мною владело неприятное ощущение, утверждавшее, что рядом со мной находится нечто отвратительное, и тут я ощутил впившиеся в мою руку пальцы испуганного лендлорда. Поглядев обратно, в ту сторону, где пряталось дитя, я увидел, что оно выглядывает из своего укрытия и как будто бы всматривается в коридор, однако со страхом или нет — я не мог понять. Наконец ребенок выскочил из укрытия и побежал прочь, прямо через то место где должна была начинаться стена спальни моей матери, которую чувство, позволявшее мне видеть все это, превратило в смутную вертикальную и бесплотную тень. Дитя немедленно исчезло из вида в тусклой фиолетовой мгле. И в это миг я ощутил, как домовладелец придвинулся ко мне, словно бы уклоняясь от чего-то, воскликнул внезапно охрипшим голосом:
— Женщина! Женщина! — и неловким движением отодвинул шторку со своего фонаря. Однако я не видел никакой женщины; и коридор, по которому он беспокойно водил лучом своего фонаря, освещая в первую очередь дверь комнаты моей матушки, оказался пустым.
Не выпуская моей руки, он поднялся на ноги; и движением механическим и неторопливым я поднял фонарь и включил свет. Пребывая в некотором ошеломлении, я посветил на оставшиеся неприкосновенными печати на дверях, а потом принялся светить в разные концы коридора, однако он оставался пустым, и я повернулся к домовладельцу, говорившему нечто неразборчивое. Луч моего фонаря прикоснулся к его лицу, и я как-то тупо отметил, что оно покрыто бисеринками пота.
Наконец мысли мои улеглись и устроились в относительном порядке, и до меня начал доходить смысл его слов.
— Вы видели ее? Вы видели ее? — повторял он снова и снова, а потом я услышал собственный, вполне ровный голос, говоривший, что никакой женщины я не видел. Наконец успокоился и домовладелец, и я узнал от него, что он видел женщину, появившуюся в конце коридора и прошедшую мимо нас, однако он не мог описать ее и сказал только, что она то и дело останавливалась и оглядывалась вокруг, а оказавшись возле него, даже принялась пристально разглядывать стену, словно бы что-то разыскивая на ней. Однако в большей степени его смущало то, что она как бы совсем не видела его. Он так часто повторял эти слова, что в итоге я несколько абсурдным образом сказал ему, что этому скорее следует радоваться. Но что все это значило? Вопрос этот оставался вопросом; и я почему-то был не столько испуган, сколько полностью ошарашен. До того времени мне приходилось видеть куда меньше, чем довелось потом; однако то, что я увидел, заставляло меня сорваться с якоря здравого смысла.
Итак, что это означало? Напарник мой видел женщину, которая что-то разыскивала. Я этой женщины не видел. Я видел убегающее дитя, прятавшееся от кого-то или от чего-то. Он не заметил ни ребенка, ни всего остального — только женщину. А я не видел ее. Что все это означало?
Я не стал говорить домовладельцу о ребенке. Я находился в слишком большом недоумении и понимал, что любые попытки разумного объяснения окажутся тщетными. Он уже воистину одурел от увиденного, кроме того, этот человек явно не принадлежал к числу людей, способных разобраться в такой ситуации. Все это промелькнуло в моей голове, пока мы, стоя, светили фонарями во все стороны. И все это время за практическими действиями я вопрошал себя: что все это значит? Чего искала женщина; от чего спасалось дитя?
И тут, пока взволнованный и потрясенный, я невпопад отвечал домовладельцу, на первом этаже резко хлопнула дверь, и сразу же после этого до моих ноздрей донеслась струйка той вони, о которой я уже говорил.
— Вот! — воскликнул я, обращаясь к лендлорду и в свой черед хватая его за руку. — Вот этот запах! Вы ощущаете его?
Он посмотрел на меня с настолько полным недоумением, что в порыве нервического гнева я даже встряхнул его.
— Да, — ответил лендлорд странным тоном, пытаясь навести плясавший в его руках луч фонаря на верх лестницы.
— Пойдемте! — проговорил я, хватая свой палаш. Он последовал за мной, неловким движением прихватив ружье. Думаю, он сделал это скорее потому, что он боялся остаться в одиночестве, чем из храбрости, которой в нем уже не осталось. Я никогда не осмеиваю подобную разновидность страха, ну, во всяком случае, крайне редко; дело в том, что, овладевая тобой, она оставляет от храбрости только клочки.
Я спускался по лестнице первым, посвечивая фонарем сперва в нижний коридор, а потом на двери, проверяя, закрыты ли они; поскольку я закрывал и запирал их, загибая уголок коврика на каждую дверь, чтобы знать, открывали ли их.
Я немедленно заметил, что двери не открывали, а потом посветил лучом фонаря вниз лестницы, чтобы проверить коврик, который приложил к двери подвала. Жуткий испуг обрушился на меня: коврик лежал целиком на полу! Помедлив пару секунд, я принялся светить во все стороны коридора, а потом, собрав в кулак всю отвагу, спустился по лестнице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
