Новосибирска.
– А как ты узнал, что я здесь к-к-кан… живу? – заикаясь, спросил Сергей.
– А не скажу! Кто ж сдаёт своих людей? Только чудаки.
Они замолчали. Оба стучали по столу пальцами, щёлкали суставами, кусали губы. Один нервничал от ожидания, второй от ненависти. Наконец принесли пиво и рыбу. Хрущ жадно накинулся на угощение. Сергей, прикрыв веки, стараясь быть равнодушным, смотрел, как с узких, изломанных, надменно обрисованных губ Торопова свисает хмельная пена, как тонкие пальцы рвут на части вяленую рыбу, перемешивая жирные ломти с чешуёй.
– И чего ты хочешь?
Хрущ ждал, когда заговорит Сергей. Если бы он съел всю рыбу в пивнушке, выпил бы всё пиво, он бы ждал. Хрущ дождался.
– А самому не дотумкать?
Хрущ с презрением посмотрел на Сергея и сунул в рот кусок рыбы. От рыбного запаха тошнило. Сергей огляделся. Посетители пивнушки увлечённо разговаривали, колотили рыбой по столешницам, сердито сдувая пивную пену с влажных и жирных губ. Сергей не понимал Хруща, как не понимал его в детдоме. Их разделяла бездна. Они проживали в разных измерениях.
– Нет! Не дотумкать, – усмехнулся Сергей.
– Куда тебе! Ты всегда был ненормальный!
– Я нормальный! – крикнул Сергей, и в пивнушке на миг всё стихло. Хрущ махнул рукой куда-то вбок, и пивнушка вновь ожила, трубно загудели мужские голоса, перебиваемые одиноким женским дискантом, послышалась тоскливая народная песня из радиоприёмника, висевшего на стене.
– Мне много надо! Очень много.
Хрущ многозначительно замолчал. Сергей лихорадочно соображал, что сказать в ответ. Никаких догадок не было. Он не понимал, для чего понадобился Хрущу. Сергей знал, почему тот пришёл, почему искал, почему следил, а что ему надо – не понимал!
– Вот ты всегда так, ненормальный! Чуть что, сразу рыло набок. Чего скуксился? Я тебе что, кислоты налил? Нет, я пивом угощаю. За твой счёт-расчёт. Вот и угощайся!
Сергей отрицательно покачал головой. Внутри разрастался страх. Хрущ может всё испортить. Одним махом. У него в руках граната, а чека в зубах. Одно движение – и вся правильная жизнь Сергея Москвина полетит под откос.
– Мы же знали, кто порешил Волчару, – скривился Хрущ. – Ты порешил. Отомстил ему, значит.
– А куда вы тело спрятали? Ведь тогда никто ничего не узнал? – вопросом на вопрос ответил Москвин.
– Мы и спрятали, – вздохнул Хрущ и сыто рыгнул, затем обтёр ладонью сальные губы и продолжил: – Мы его в Обь сбросили. Прямо с обрыва. От греха подальше. Хотели тебя наказать, но ты вовремя растворился. Мы знали, что тебя врачиха спасла. Знала бы она, кого спасает!
– И чего тебе надо?
Сергей не узнал собственный голос. Он его слышал, но это был чужой голос, принадлежащий кому-то третьему. Москвин осмотрелся. Ничего не изменилось за полтора часа. За столом никого не было. Только Хрущ и он, Сергей Москвин. За исключением голоса. Он стал чужим и мёртвым.
– Мне всё надо! Вся твоя жизнь! Паспорт, комната, деньги, мебель. Вот этот телевизор – мой. Эта стиралка – моя! Ты теперь никто! Я пальцем махну, тебя сразу заметут. Так что – либо ты отдаёшь мне всё, либо я забираю тебя у тебя. Хорошая цена?
– Приличная, – поморщился Сергей.
«Всё, что ни делается, всё к лучшему! – подумал Москвин. – Хрущ решил начать новую жизнь. Хорошее дело! Что ж, оставлю ему комнату. Пусть пользуется. Его надолго не хватит. Хрущ быстро управится с хозяйством Доры Клементьевны. А я уйду налегке. Без чемодана и вещмешка. Мне ни к чему чужие обременения».
– Чо набок воротишься? Сам виноват! Тебе чё, Волчара поперёк дороги встал? Чё ты его порешил? За что? – взвинченным голосом допытывался Хрущ. Он хотел покончить с делом. Считал, что они уже договорились. Сергей долго смотрел в окно, потом медленно перевёл взгляд на Хруща. Красивое ровное лицо без единого угла, всё сглажено, обточено, выровнено. Глаза прозрачные, светлые, но с сумасшедшинкой. Губы сложены в гармоничный замок. Под носом вьётся приятная растительность двухдневной давности. Не щетина, не веник какой, а мягкие волосы, их хочется потрогать рукой. Уши не выгибаются петлёй, округлые, розовые, просвечивают нежными прожилками. Всё в этом парне нежное и трогательное. Только он убийца от рождения. Волчара и Колченогий ему подчинялись. Как было не догадаться, что он был главный во всём? По малолетству не догадался. Да ведь срок за давностью лет списывают.
– Тебя надо было порешить! Только сейчас дотумкал.
Сергей так же медленно повернул себя в другую сторону. Он именно повернул себя, как поворачивают руль в машине, в моторной лодке, на катере.
– А-а, ну говорю же, ты ненормальный! – воскликнул Хрущ и всплеснул тонкими руками. – А давай вмажем за детдом по соточке! Больше нам нельзя.
Сергей опустил голову и беззвучно засмеялся. Он трясся всем телом. Недовольный Хрущ внимательно наблюдал за ним.
– Э-э-э-э-э, ты чё? Чё тряссёшься-то?
– Да так, – махнул рукой Сергей и, повернувшись, взглянул резко и прямо в глаза Хрущу. – Я согласен! Забирай! Всё забирай: деньги, паспорт, комнату. Мне не жалко.
– Ты чё? Правда, что ли, согласный? – удивился Торопов и схватил кружку, но та была пуста. Хрущ взмахнул рукой, к столу подлетела смазливая официантка с пышным бюстом. – Дай нам ещё пивка и по соточке! Брат приехал!
Хрущ кивнул на Москвина и захохотал, обнажив белые, как первый снег, зубы. Сергей с завистью осмотрел смеющийся рот Кости Торопова и тоже улыбнулся. Хоть и красавец Торопов, но умом не блещет. Всё рассчитал, а главного не учёл. Сергей Москвин не будет жить в Новосибирске. Это не его город. Великие города и страны с нетерпением ждут Москвина. И поэтому он всё отдаст Хрущу, всё и с лёгким сердцем. Пусть пользуется парень чужой жизнью. Сергей Москвин – не жадный!
* * *
Последние июньские дни в Сибири пронзительно хороши. Прозрачный воздух ласкает щёки, словно их гладит материнская рука. Прогретая земля дышит маревом. Утомлённые дневным пеклом деревья склоняются в низких поклонах. Сергей шёл по улице и ни о чём не думал. Он знал, что ему не спастись. Они договорились с Хрущом встретиться поздним вечером, когда станет совсем темно. Почему-то вспомнилась Дора Клементьевна. В эту минуту Сергей подумал, что она знала о Волчаре. Знала и молчала. Доктор Саркисян спасала маленького Серёжу для будущей жизни. Дора всё понимала.
Москвин остановился. Разумеется, она знала. Иначе не сбежала бы в спешке, забрав его с собой. Врачиха была разумная женщина. Разве её подвиг стоит того, чтобы им бездарно распорядиться? Она жизнью пожертвовала, чтобы спасти мальчика от преступного прошлого. Нельзя бросать свою жизнь бездомному псу. Хрущ
