За спиной Томаса в нескольких метрах сидела на галечном пляже Виктория и наблюдала за ним. Она была в плотных вельветовых джинсах и трех свитерах, один из которых одолжила у Оливера. Она сидела, подтянув колени к груди и обхватив их руками, чтобы согреться. Было не на шутку холодно. Но в десять утра в феврале на севере Шотландии — почти на самом ее севере — странно было бы рассчитывать на более теплую погоду.
Назвать это пляжем можно было с большой натяжкой — всего лишь узкая полоска гальки, отделяющая стену гостиничного сада от воды.
Здесь пахло рыбой и дегтем, кругом валялся мусор, выброшенный с рыбачьих лодок, обрывки бечевы, рыбьи головы, некий лохматый предмет, который на поверку оказался старым гниющим ковриком.
«Край света», — сказал вчера вечером Оливер, когда «вольво» съехал с автострады и начал свой долгий спуск к морю. Но Виктории отсутствие людей доставляло удовольствие. Они заехали гораздо дальше на север, чем планировали, и так далеко к западу, что всего один неверный шаг — и можно свалиться в море. Но величественный пейзаж, свежесть, необычность цветов, прозрачный воздух — все это превратило утомительное путешествие в приятное приключение.
Вчера утром они проснулись в Озерном крае под шум проливного дождя. Но по мере приближения к Шотландии с запада налетел ветер и разогнал облака. Вчера после полудня и сегодня утром тоже небо было безоблачным, воздух холодным и колючим. Укрытые снегом макушки дальних холмов сверкали в лучах солнца как стекло, а воды морского залива отливали густой синевой.
Сверившись с картой, Виктория узнала, что залив, мимо которого они проезжали, назывался Лох Мораг. Небольшой городок с маленькими магазинчиками, с лодками, привязанными к волнорезу, с единственной гостиницей в центре под названием «Лох Мораг Отель» также назывался Лох Мораг. (Оливер заметил, что хозяина гостиницы и его жену, наверное, тоже зовут мистер и миссис ЛохМораг.) Построенный с единственной целью — обслуживать рыбаков и рыболовов (и, как гласила рекламная брошюра, постояльцам предоставляется все — от пресной воды до морской рыбалки), он был большим и безобразным, выстроенным из непонятного камня цвета печенки, с башенками, бойницами и амбразурами. Интерьер украшали выцветшие турецкие ковры и обои цвета овсяной каши, но в комнатах, где собирались постояльцы, приветливо горели в каминах торфяные брикеты, и, главное, люди были очень дружелюбны.
— Хочешь что-нибудь съесть, малыш? — приветливо спросила дама в розовато-лиловом платье, исполнявшая в это тихое время года обязанности официантки, барменши и регистратора отеля одновременно. — Может быть, яичко или овсяную лепешку? — Томас завороженно смотрел на нее. — Или булочку с вареньем?
В конце концов, они остановились на сваренном в мешочек яйце и яблоке, а гостеприимная хозяйка (миссис ЛохМораг?) отнесла все это в комнату на подносе и побыла с Томасом, пока Виктория принимала ванну. Когда Виктория вышла из ванной комнаты, миссис «ЛохМораг» и Томас играли с розово-белым ситцевым поросенком, которого они купили накануне перед отъездом из Лондона вместе с одеждой, зубной щеткой и ночным горшком. Виктория тогда хотела купить ему симпатичного медвежонка, но Оливер сказал, что Томас не любит плюшевые игрушки, и выбрал поросенка.
Поросенка с черными глазами-бусинками назвали Хрюшей. На нем были синие брючки с красными подтяжками. Томасу он понравился.
— Какой чудесный у вас сынок, миссис Доббс. Сколько ему?
— Два.
— Мы подружились, но за все это время он не произнес и слова. Вас это не волнует?
— Он неразговорчив.
— Но ему уже пора говорить. — Она усадила Томаса на колено. — Не ленись, малыш. Ну же, скажи «мама». Это нетрудно. Скажи хотя бы, как зовут твоего поросенка. — Она взяла игрушку в руки и повертела ею перед Томасом, заставляя поросенка танцевать. Томас улыбнулся.
— Его зовут Хрюша, — объяснила Виктория.
— Какое забавное имя. Томас сейчас скажет «Хрюша».
Но Томас так ничего и не произнес. Он и вправду был молчуном. Но это не умаляло его очарования. Скорее, добавляло. Он был таким жизнерадостным и непритязательным ребенком, что четыре дня путешествия с ним не доставили ничего, кроме удовольствия. Весь долгий путь на север он просидел на коленях у Виктории, теребя свою новую игрушку и глядя из окна на проезжавшие грузовики, на проплывавшие мимо поля и города, искренне радуясь всему новому, еще не виданному, и не пытаясь что-то сказать по этому поводу. Когда они останавливались перекусить или просто поразмять ноги, он присоединялся к ним, ел свою яичницу с ветчиной, пил молоко или жевал яблоко, которое Оливер очищал и резал на кусочки. Когда Томас уставал или скучал, он засовывал в рот большой палец, сосал его, с очаровательной уверенностью устраиваясь поудобнее на коленях у Виктории, и либо спал, либо напевал что-то себе под нос, прикрыв глаза шелковистыми темными ресницами, выделявшимися на круглых розовых щечках.
— Интересно, почему он все время молчит? — однажды спросила Оливера Виктория, когда Томас сладко спал у нее на руках и не мог слышать их разговора.
— Возможно, потому, что никто с ним никогда не разговаривал. Возможно, они слишком заняты были стерилизацией дома, вылизыванием сада и кипячением его игрушек.
Виктория была не согласна с Оливером. Такой спокойный и уравновешенный ребенок никак не мог вырасти в семье, где его обделяли вниманием. Напротив, его поведение, его добрый нрав указывали на то, что всю свою короткую жизнь он был окружен заботой и любовью.
Она сказала это Оливеру, и он тут же взъярился.
— Если они так безмерно заботились о нем, тогда почему он по ним не скучает? Вряд ли они так уж ему дороги — он ни разу не спросил о них!
— Он вообще ни о чем не спрашивает, — заметила Виктория. — И, скорей всего, именно то, что он ничего не боится и уверен в себе, доказывает, что он рос среди любящих взрослых. Никто его никогда не обижал, и поэтому он никого не боится. Поэтому он так хорошо ведет себя с нами.
— Ерунда, — коротко бросил Оливер. Ему ненавистно было любое доброе слово, сказанное об Арчерах.
Виктория знала, что сейчас он безрассуден и несправедлив:
— Если бы Томас все время ревел и требовал дедушку с бабушкой, капризничал, мочился в штанишки и вел себя так, как ведут себя большинство детей в подобной ситуации, ты бы тоже обвинял во всем Арчеров.
— Ты рассуждаешь, игнорируя логику, и впадаешь в порочный круг.
— А вот и нет, — ответила Виктория, не зная толком, что такое порочный круг с точки зрения логики, и поэтому не имея возможности продолжать спор. Она замолчала. Надо обязательно позвонить миссис Арчер, думала она. Или написать ей, или как-то еще сообщить. Оливер должен сообщить ей, что с Томасом все в порядке. Может быть, чуть позже.
