над столом. Немножко подрагивают пальцы, когда я отсчитываю нужную сумму. А когда Суворов встает с кресла, и вовсе дергаюсь.
— Катя, — он медленно обходит стол и останавливается рядом со мной, — напрягает уже, что ты постоянно от меня шарахаешься. Я что, настолько ужасный? Монстра во мне видишь?
— Были поводы, Захар Олегович, — прошептав, забираю свои законно заработанные деньги.
Но Суворов сгребает здоровенной ладонью остальные купюры и снова предлагает мне.
— Да ладно тебе, забудь уже. Я понял, что ты ранимая. Успокойся. Я дам тебе возможность быстро отработать все деньги.
— Какую еще возможность? — переспрашиваю, осторожно пячусь к двери.
Захар ловит меня, взяв повыше локтя, и проталкивает купюры в кармашек моих брюк. Пусть через ткань, но его пальцы касаются моего бедра, и это вызывает тревогу.
— Да не трясись ты, — хрипит Суворов. — Сегодня к закрытию приедет человек из фирмы Расулова устанавливать кнопки и датчик охраны. Ты задержишься сверхурочно и все объяснишь ему. За это и получишь деньги.
— Я бы сделала это бесплатно.
— А я не хочу…чтобы на халяву, — сверкает опасной улыбкой.
Чувствую, как на руках дыбом встают невидимые волоски.
Кивнув Суворову, деликатно освобождаюсь из его рук и торопливо выхожу из кабинета. Прошагав несколько метров, останавливаюсь.
Может быть, я чересчур мнительная, но сейчас мне кажется, что брючный карман, в который Захар положил деньги, начинает гореть. Неприятное ощущение, словно я их украла. Помявшись с ноги на ногу, я все же возвращаюсь к кабинету, но не вхожу.
Достаю из кармана купюры, присаживаюсь на корточки и проталкиваю их обратно хозяину через узкую щель.
— Гордая, что ли? — грубым тоном комментирует Суворов.
А я молчу. Спешно поднимаюсь и без оглядки иду на рабочее место.
К вечеру Ирина увозит документы бухгалтеру. Должно быть, поэтому ответственной за охранную систему остаюсь я. Постепенно мойщики заканчивают работу и тоже разбредаются по домам. Провожаю их, выйдя из комнаты администратора.
В начале одиннадцатого в бокс входит мужчина. Я сразу узнаю брюнета с нахальными замашками и отвратительным юмором — это человек из сотрудников Расулова. В руках он держит увесистую спортивную сумку.
— Привет, подруга! — машет мне другой рукой, расплывается в насмешливой улыбке.
— Я вам не подруга, — вскидываюсь и отвечаю сухо. — Екатерина Алексеевна. Обращайтесь, пожалуйста, ко мне так.
— У-у-у, — хмурится он. — Ну и краля. Ладно, показывай, что к чему.
Скрещиваю руки на груди, стучу каблуками, шагая по опустевшему боксу.
— Кнопку прошу установить под столом администратора. А датчики охраны на двери в бокс и въезде для автомобилей.
— Понял, — кивает он и не перестает вертеться, будто ища кого-то. — А Захар где? Уехал уже?
— Он в своем кабинете, — осведомляю. — Сказал, что занят бумагами. Но вы не волнуйтесь, я в курсе, что и куда устанавливать.
Брюнет усмехается, не воспринимая меня всерьез, однако не спорит.
— Как скажешь, Алексеевна.
Следующие минут сорок я трачу на этого здоровяка. Контролирую его работу и слушаю бородатые анекдоты про таксиста и шашечки, и много каких еще, которые вызывают у мужчины хохот, а мне ни капельки не смешно. Я просто жду, когда он закончит, чтобы уже пойти домой.
Мужчина достает бумагу и передает мне:
— Этот договор должен прочитать Суворов, — поясняет. — Если все устраивает — пусть подписывает. Еще скажешь, что к нему подъедет Давид Ахматович и…
— Когда подъедет? — перебиваю, услышав имя Давида.
Не знаю, почему вопрос раньше времени слетает с моих губ. Но в этот момент меня словно прошивает каким-то импульсом. Сложно объяснить… будто тысячи маленьких иголочек разом покалывают, а потом становится жарко. И плевать, что в боксе всего восемнадцать градусов.
— Не знаю, — хмурится мужчина. — Сегодня, если успеет… хотя вряд ли. Скорее всего, завтра с утра.
— Я поняла, да. Я все поняла, — тараторю скороговоркой. — Спасибо вам за работу!
Мужчина забирает сумку и направляется к выходу из бокса, но на полпути задерживается. Понимает лицо и смотрит в угол под потолок, где висит камера.
— Всех благ, Захар! — машет рукой на камеру.
Кривлю уголок губ.
— Вы действительно считаете, что Захар Олегович наблюдает?
— Пророчу, Алексеевна.
— Да ну. Как будто у него других дел нет.
Проводив мужчину, поднимаюсь к Суворову, чтобы отдать бумагу. Устала жутко. Наверное, как только вернусь домой, сразу рухну на диван и через минуту усну.
Не дойдя до кабинета, встречаю босса в коридоре.
— Нужно подписать договор, Захар Олегович, — отдаю ему бумагу.
— Угу… — кивает он и забирает его. — Кать, зайди ко мне.
— Зачем? — напрягаюсь каждой клеточкой тела.
Мы в боксе сейчас одни. Суворов, мягко сказать, очень сложный мужчина, у которого в голове блуждают такие мысли, что сам черт ногу сломит.
— Не бойся. Там все по красоте.
Мотаю головой, но Суворов кладет тяжелую руку мне на плечи и все равно тянет в кабинет. Толкнув рукой дверь, в которой держит документ, впускает меня.
Хватаю ртом воздух, видя, что внутри погашен свет. На столе зажжены свечи. В красивых тарелках фрукты, шоколад. Стоит бутылочка, может быть, вина. У стола на полу большая ваза, в которой охапка красных роз.
— Не понимаю… — растерянно оборачиваюсь к Суворову.
— Зато я понял. Ты нежная, Кать, любишь красивые ухаживания, слова и прочую бабскую муть. Вот, собственно…
Захар смотрит на меня неотрывно, и пламя свечей отражается в его глазах. Или же это не отражение, а Суворов сам полон огня?
Он отбрасывает документ в сторону, обеими руками берет меня за плечи, поглаживает.
Вспыхиваю. Дотрагиваюсь до его груди и осторожно пытаюсь оттолкнуть, но разве можно оттолкнуть такую массивную скалу, как Суворов? У меня не хватает сил.
А он заводит руку мне за голову, берет за волосы, наматывая их на кулак.
— Катя… какая же ты… мм…
Мне больно. Захват вынуждает меня поднять лицо навстречу губам мужчины.
— Захар! — мне уже не до отчеств. Сердце подпрыгивает до самого горла. — Я не хочу… вас.
Он замирает.
— Почему? — спрашивает, будто ослышался.
— Отпусти.
И он отпускает. Волосы. Но держать меня в объятиях не прекращает.
Черт, чувствую себя ужасно, настолько, что готова выпрыгнуть в окно, лишь бы сбежать из кабинета. Объятия Суворова ощущаются кипящим болотом: чем больше сопротивляешься, тем сильнее оно засасывает.
— Захар, — повторяю его имя твердо, но голос все равно дрожит, — дело не в цветах и свечах. Я к вам ничего не чувствую и дала это понять сразу же. Между нами ничего не может быть. И раз уж на то пошло: вы не в моем вкусе!
Его лицо, еще мгновение назад напоминающее морду сытого хищника, вдруг ожесточается.
— Какой еще вкус? Ты что за хрень мне в
