на Моргота, и облако тьмы сомкнулось вокруг него; и Унголиант опутала врага своего паутиной липких щупалец, пытаясь задушить. Тогда Моргот издал душераздирающий вопль, эхом отозвавшийся в горах. Потому земля эта получила название Ламмот, ибо с тех самых пор жило там эхо его голоса, и любой громкий возглас будил тот отзвук вновь – тогда над пустошью между холмами и морем гремели словно бы голоса, исполненные несказанной муки. Не слышали северные края ничего громче и ужаснее того жуткого вопля: горы содрогнулись, и земля заходила ходуном, и раскололись скалы. В недрах забытых пещер отозвался этот крик. В глубинах под руинами Ангбанда, в подземельях, куда не спускались Валар в ходе стремительного штурма, все еще скрывались балроги, ожидая возвращения своего Владыки; теперь же они сей же миг воспряли и, пронесшись над Хитлумом, подоспели в Ламмот, словно огненный смерч. Своими пылающими бичами они разорвали сети Унголиант, и та дрогнула и обратилась в бегство, изрыгая черные клубы дыма, что укрывали ее от взгляда. Бежав из северных краев, она перебралась в Белерианд и поселилась у подножия Эред Горгорот, в той темной лощине, что позже получила название Нан Дунгортеб, Долина Страшной Смерти, ибо водворился там вместе с нею великий ужас. Много других мерзостных тварей в паучьем обличье таилось там с тех самых пор, как построена была подземная крепость Ангбанд; и Унголиант спаривалась с ними, а затем пожирала их. После же того, как сама Унголиант оставила те места и ушла куда-то в забытые всеми южные края, в лощине гнездились ее отпрыски, и плели там свои гнусные сети. О судьбе самой Унголиант молчат легенды. Однако говорили иные, будто скончалась она давным-давно, когда, терзаемая неутолимым голодом, пожрала наконец саму себя.
Так не сбылись страхи Йаванны, опасавшейся, что Сильмарили будут проглочены чудовищем и обратятся в ничто; однако по-прежнему оставались они во власти Моргота. Он же, обретя свободу, опять собрал вокруг себя всех своих слуг, каких сумел отыскать, и вернулся к развалинам Ангбанда. Там он заново отстроил просторные подземные склепы и темницы; а над вратами воздвиг тройной пик скалы Тангородрим, и над ними всегда курились темные клубы дыма. Там собрались неисчислимые рати его чудовищ и демонов, а в недрах земли плодилось и размножалось гнусное племя орков, выведенное ранее. Темная тень пала на Белерианд, как будет сказано далее; в Ангбанде же Моргот отковал для себя огромную железную корону и провозгласил себя Королем Мира. И в знак того оправил он в корону Сильмарили. Руки его были обожжены дочерна от прикосновения к священным камням; такими остались они навсегда, и вовеки не утихла боль от ожогов и ярость, вызванная болью. Корону эту Моргот никогда не снимал с головы, хотя со временем невыносимой сделалась ее тяжесть. Только раз покинул он втайне на время владения свои на Севере; редко выходил он из глубоких подземелий своей крепости, но направлял воинства с северного своего трона. И лишь единожды, пока стояло его королевство, брался он за оружие.
Ибо теперь еще сильнее, нежели во времена Утумно, до того, как гордыня его потерпела унижение, грызла его ненависть; и он расходовал дух свой, подчиняя себе волю своих слуг и будя в них слепую жажду разрушения. Однако же, долго еще сохранял он величие, присущее ему как одному из Валар, хотя теперь сутью этого величия стал ужас; и пред лицом его все, кроме самых стойких, погружались в темные бездны страха.
Теперь же, когда стало известно, что Моргот бежал из Валинора и погоня ни к чему не привела, долго восседали Валар на тронах в Круге Судьбы, в темноте, а Майар и ваньяр, рыдая, стояли подле; нолдор же почти все вернулись в Тирион и оплакивали прекрасный город свой, погрузившийся во мрак. Сквозь смутно различимое ущелье Калакирья тянулись туманы от сумрачных морей и плащом окутывали дворцы и башни, и тускло светился во мгле маяк Миндона.
Тогда появился в городе Феанор, и призвал всех собраться во дворе короля на вершине холма Туна; однако Феанор по-прежнему числился изгнанником, ибо наказание не было с него снято; потому, явившись в Тирион, он восстал против воли Валар. Великое множество эльфов сошлось вскоре выслушать, что он скажет; холм, лестницы, улицы, сбегающие вниз к основанию холма, озарили сотни огней, ибо каждый сжимал в руке факел. Великим красноречием наделен был Феанор; слова его подчиняли себе сердца, когда хотел он того; а в ту ночь обратился он к нолдор с речами, что запомнили они навсегда. Слова его дышали исступлением и злобой; гнев и гордыня звучали в них, и безумие овладело нолдор, внимавшими тем словам. Ярость и ненависть Феанора обращены были главным образом на Моргота, однако же почти все, что говорил он, следовало из лживых наветов самого Моргота: горе из-за смерти отца и скорбь об утрате Сильмарилей помутили разум Феанора. Теперь он претендовал на королевскую власть над всеми нолдор, ибо Финвэ был мертв, а волю Валар бунтовщик ни во что не ставил.
«Зачем, о народ нолдор, – взывал он, – зачем служить нам и долее завистливым Валар, что не в силах защитить ни нас, ни даже собственное свое королевство от Врага своего? Верно, Моргот теперь им враг, но разве они и он – не одного племени? Месть призывает меня прочь от этих мест, но, будь все иначе, я не остался бы в одной земле с родней убийцы моего отца и похитителя моего сокровища. Но ужели я – единственный, кто наделен отвагой среди этого отважного народа? Разве не лишились вы все своего короля? А чего не лишились вы, прозябающие, словно в темнице, на этом жалком клочке земли между горами и морем?»
«Некогда здесь был свет, который Валар поскупились дать Средиземью; но теперь тьма уравняла все. Станем ли мы горевать здесь в бездействии вечно, – народ теней, призраки туманов, – напрасно орошая слезами неблагодарное море? Или вернемся домой? Отрадные воды озера Куивиэнен плескались под яркими звездами, а вокруг лежали бескрайние земли, назначенные в удел свободному народу. Они все еще ждут нас, покинувших их в безумии своем. Уйдем же! Пусть этот город остается трусам!»
Долго говорил Феанор, убеждая нолдор последовать за ним и собственной доблестью завоевать свободу и обширные королевства восточных земель, пока не поздно; ибо в речах его эхом звучали лживые наветы Мелькора о том, что будто бы Валар обманули эльфов и намерены держать их в плену, чтобы люди стали править в Средиземье. Многие эльдар в первый раз тогда услышали о Пришедших Позже. «Прекрасный итог ждет нас, хотя путь будет долог и труден! – восклицал Феанор. – Распрощайтесь с рабством! Но распрощайтесь также и с покоем! Забудьте о слабых! Забудьте о своих сокровищах! Еще немало всего создадим мы! Отправляйтесь налегке; но возьмите с собою мечи! Ибо мы пойдем дальше, чем Оромэ; явим бóльшую стойкость, нежели Тулкас; преследуя врага, мы не повернем вспять. За Морготом, на край Земли! Война – удел его, и неутолимая ненависть. Но когда победим мы и вернем Сильмарили, тогда мы, только мы станем безраздельными владыками немеркнущего Света и хозяевами великолепия и красоты Арды. Никакой другой народ не потеснит нас!»
И поклялся Феанор ужасной клятвой. Его семеро сыновей тотчас же встали рядом и вместе повторили те же
