Черные ровные строчки, явно напечатанные типографским способом, гласили:
«Борька, гнида, слушай сюда!
Если не уберешься обратно в вашу будку со своей блядью и с выкидышем, то…»
Ниже шла отвратительная брань, пояснявшая подробно, что с Третьяковыми сделают. Такая, что Денис сморщился – не от страха, от удивленного омерзения.
– Трусы ничтожные, – сказал он первое, что пришло в голову.
И подумал еще, что ни один из настоящих врагов так бы не унизил себя. А это просто крысы. Мальчишка был все еще взвинчен после сегодняшнего дня и спросил, возвращая листок брезгливым жестом:
– Что будем делать? – как равный у равных.
Борис Игоревич и Валерия Вадимовна переглянулись.
– Завтра утром едем, – сказал отец. – Не все готово еще, но ждать – значит трусить. Едем утром, – твердо повторил он.
* * *
Денис уснул только под утро.
Сидя на кроватях, они со Славкой разговаривали, как разговаривают в таких случаях мальчишки. Обо всем и быстро, потому что вдруг выяснилось, что они катастрофически мало успели друг другу рассказать – и как такое могло получиться? Волшебство какое-то нехорошее… Естественно, дело закончилось записью в «Блокноты пионеров» адресов друг друга – Денис записал два Славкиных, здешний и лицейский. Денис же запнулся, диктуя свой новый адрес: Республика Семиречье, поселок Седьмой Горный, Третьякову Денису Борисовичу – без привычного кода имперского города или губернии…
Потом Славка сунул Денису три коробки с кинопленкой.
– У вас там точно будет кинопроектор, отцу твоему нужен, – сказал он. – А это… это ребята конкурсные фильмы сделали. Конечно, не факт, что победят, но хорошие, посмотришь на месте. В память о Верном. Я еще и поэтому жалел, что абонемент не достал… Думал, что «Охотники» победят и ты увидишь.
На коробках было много-много росписей и маленьких простеньких рисунков. Когда Славка успел сгонять за фильмами – Денис так и не понял.
– Спасибо, – Денис покачал на ладони увесистые коробочки.
– Я, может, еще к вам как-нибудь приеду… – пообещал Славка.
– И пиши, – попросил Денис. А потом попросил еще – совсем о другом: – Споешь? На дорожку?
Он сам не знал, как это пришло в голову. Но Славка вроде и не удивился ничуть. Он просто снял со стены гитару и сел с нею на подоконник. С улыбкой взглянул на Дениса, полулежащего на раскладушке.
Свята земля, не свята ни в пиру, ни в бою…На ней не найти ни Эдема – ни даже Сезама…Но Маленький Принц покидает планетку свою,Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок…Он держит руками обрывки священных границ,Стоит, каменея, в потоках стремительной жижи,И небо над ним опускается ниже и ниже,И черные тени ложатся у впалых глазниц…
Денис слушал, тревожно напрягшись и замерев. Странная была песня. Уж не Третьяков ли, его однофамилец, снова? А Славка пел, склонив голову к струнам…
В слепой крови, прокушена губа.Ему б давно сказать – мол, «не играю!»,Но… солнышко не светит самураюЗа гранью полосатого столба.Обрывками приставшая к спине,Душа его по краешку прошитаНервущимися нитями бушидо —И этого достаточно. Вполне…В ночи Гиперборея не видна…Стрихнином растворяется в стаканеПечаль твоя, последний могиканин…Так вырви же решетку из окна!В тот час, когда полночная звездаВзойдет на полог млечного алькова —Налей себе чего-нибудь такого,Чтоб не остановиться никогда…Из сердца заколдованных трясин,Где мутная вода под подбородок,Летучий dream болотного народаК подножию рассвета донеси!
Били и звали полупонятные слова…
А потом ты уснешь – и, быть может, увидишь еще,Как медленно солнце встает, разгибая колени,И Маленький Принц покидает свои укрепленья,Горячим стволом согревая сырое плечо.
Взойдет над миром полная луна —Прекрасна, но – увы! – непостоянна…Забудьте обещанья, донна Анна.Не стойте у открытого окна…[16]
…Под утро они все-таки уснули. Вернее, Денису показалось, что он просто выключился – щелк! Щелк – и его включил отец, потряхивающий мальчишку за плечо:
– Вставай.
Денис резко сел, кивнул. Кровать Славки была пуста и аккуратно заправлена. Денис покусал губу – он думал, что увидит друга еще раз…
Друга?
Да, друга – и никак иначе…
…Третьяковых вышел провожать один Муромцев-старший. Около подъезда ждала машина – вездеход «Ижора» с вместительным кузовом и кабиной на три сидячих и спальное место. Очертания капота безошибочно подсказали Денису, что это автомобиль не с газогенератором и даже не со старым бензиновым движком – внутри работал один из еще пока очень редких такого размера вихревиков. Такой автомобиль не дают «для представительства», это рабочая лошадка для тех мест, где трудно надеяться на помощь… «Ижора» была черной, на капоте – герб Семиречья, на дверцах – имперские Рух и Хадарнави с одной стороны, обхссовский Молот с буквами О.Б.Х.С.С. – с другой. Мальчишка при виде машины даже подтянулся.
– Вещи уже ждут на месте, – Муромцев-старший по очереди пожал руку Борису Игоревичу, поцеловал – Валерии Вадимовне, пожал – Денису. – Ну что ж. Все правильно, пожалуй, – закончил он не совсем понятно.
Все присели на ступеньках крыльца – по древнему обычаю. Небо опять было в тучах, царила преддождевая духотища. Денис, поднимаясь, совсем уже было собрался спросить: «А где Славка?» – но в это время Славка вышел из дверей. И Денис подумал, что – зря. Опять прощаться.
– Пирожки с колбасой с кухни, – он подал с полупоклоном Валерии Вадимовне большой пакет из промасленной бумаги. – И морс, – передал объемистый термос. Потом повернулся к Денису и протянул руку. – Ну, счастливо тебе, – суховато-дежурно сказал Славка.
Мальчишки крепко пожали друг другу руки. Славка отдал салют, и Денис, ответив тем же, подумал: вот так совсем недавно он прощался с Войко… и что, если жизнь, о которой он мечтал – жизнь, когда ты каждый день видишь новое – значит и это тоже: каждый день расставаться с друзьями и не находить слов?
Славка со своим отцом поднялись по ступеням крыльца. Муромцев-старший задержался, поднимая руку в древнем приветствии, а Славка вошел в дом, не оглянувшись…
…Когда – через одиннадцать долгих лет – Славка Муромцев и Денис Третьяков встретятся снова, на Каллисто, начальник базы Муромцев признается инспектору ОБХСС Третьякову после солидной посиделки в похожем на вагонное купе кабинете:
– А знаешь, я ведь тогда почти заревел…
…Но это будет через одиннадцать лет.
Денис с тяжелым вздохом сел на свое место – справа у окна. «Ижора» плавно и стремительно набрала скорость.
* * *
Около поворота на магистраль, выводившую за пределы города, Третьяковым пришлось остановиться. Собственно, замерло все движение. Посреди улицы слитно и тяжело, но в то же время уверенно-ровно двигался монолитный строй ребят в серо-золотой форме. Над плоскими летними шлемами качались золотые султаны, из-под длинных козырьков по-мальчишески задорно и по-солдатски гордо смотрели на прохожих загорелые лица. За плечами поблескивали синие иглы примкнутых к карабинам штыков. Зачехленное знамя царило в голове строя, охраняемое квадратом ребят в белых крагах и портупеях, с шашками наголо. А в самом начале шел оркестр.
Кадеты Верного уходили в полевые лагеря.
Открыв дверь, Денис вышел и, подумав, поднял руку в пионерском салюте. Он с полминуты поискал в строю знакомых кадетов, но бросил это занятие – они все были похожи: рослые, в пригнанной форме, уверенные, полные собственного достоинства, красивые особой красотой солдат-мальчишек.
Трррррахххх!
Ахнули серые с золотом, как и форма, барабаны, грозно-многоголосо зашипели натянутыми вдоль корпусов струнами. И вдруг там, где ушло вперед знамя, одинокий веселый голос звонкого мальчишки спросил – на всю улицу, летая от дома к дому, от мостовой к небу:
Солдатушки, бравы ребятушки —Кто же ваши жены?!
И строй отозвался в ногу – так, что заглушил выбивающие шаг барабаны:
Наши жены – пушки заряжены,Вот кто наши жены!Наши жены – пушки заряжены,Вот кто наши жены!
Строй шел и пел. И когда он уже скрылся в летнем мареве над дорогой, а Третьяковы проехали дальше – и тогда песня еще продолжала звучать в городе, прилетая эхом оттуда, куда ушли кадеты…
