Строй шел и пел. И когда он уже скрылся в летнем мареве над дорогой, а Третьяковы проехали дальше – и тогда песня еще продолжала звучать в городе, прилетая эхом оттуда, куда ушли кадеты…
…На выезде из города, когда машина начала набирать скорость, Денис на заднем сиденье неожиданно громко рассмеялся. Родители удивленно обернулись к нему, явно не понимая, чем вызван смех, переглянулись и тоже улыбнулись – просто так.
А Денис, полуобернувшись, долго провожал взглядом в заднее стекло двух рабочих у дороги. Сняв растяжку с рекламой конфет (буквально намозолившей Денису глаза за время его пребывания в Верном), на которой мальчишка и девчонка с дебильно-счастливыми лицами жевали шоколад, рабочие уже приладили на ее место новую.
На фоне стоящего среди деревьев рубленого дома, украшенного резным коньком, красивые мужчина и женщина обнимали четверых детей разного возраста – двух девочек и двух мальчиков. Все шестеро смотрели с растяжки на шоссе дружелюбно, внимательно и гордо, а ниже ярко горела надпись:
МЫ ПОДНИМЕМ НАШ ДОМ
ВМЕСТЕ!!!
– До свидания, Верный… – прошептал Денис.
Глава 12
Крутые дороги
Огромный хребет – «горная страна» Голодный родился на месте полупустынной степи за три дня.
В первый день земля треснула – и пятнадцать миллионов человек, живших в окрестностях этой чудовищной трещины, погибли за долю секунды. Вместе с ними погибло все, что было живого – от саксаула до тараканов. И земля вытолкнула из себя раскаленные пики, которые перли и перли выше, выше – к облакам, источая радиацию. Когда пошли с затянувшегося тучами неба дожди, вода выкипала на мрачных склонах, неслась вниз отравленными потоками, бурлила… Все это напоминало Землю тех далеких времен, когда даже амебы еще не жили на ее просторах.
Потом радиация таким же скачком сошла почти на нет. А на черных склонах с дикой скоростью поперли в рост противоестественные леса – сумасшедшая смесь субтропиков, тайги и средней полосы, где деревья вымахивали за пять-десять лет на стометровую высоту, кронами прямиком в вечные тучи. Жизнь брала свое – и скоро птицы и зверье освоили новую страну, иногда мутируя с такой же скоростью, как деревья, а иногда – нет. И, когда сюда вернулись – робко и осторожно – люди, то они просто не узнали этих краев.
Впрочем, в те времена немало было на Земле мест, о которых можно было сказать то же самое.
Вместе с горами Голодного недра выбросили наверх чудовищные по богатству и доступности залежи радиоактивных материалов. А почва на склонах гор и у их подножия даже не поражала, а ужасала богатством. Тут и правда мог вырасти в пачку сигарет брошенный окурок…
…Денис все это уже достаточно хорошо знал. И провожал взглядами часто идущие навстречу «Ижоре» длинные серебристые автопоезда со значками электрона – той самой компании «Энергия», о национализации которой шли сейчас бурные споры. Зеркальные окна машин отражали равнодушно летящий навстречу пейзаж, серое полотно отличного шоссе… Почти никакого другого транспорта на дороге не было, только иногда встречались конные разъезды казаков и военные патрули на джипах. Да еще несколько раз встречались идущие с какими-то тачками и тележками большие группы людей – они двигались медленно, но уверенно, тяжело и как-то обреченно – туда, к Верному.
Шоссе потихоньку лезло в гору, его плотно стискивал лес…
…Денису, как и в поезде недавно, скоро надоело смотреть по сторонам – тем более что пейзаж был куда более однообразным. Хотя и красивым, что говорить. Необычным и красивым. Мальчишка с удовольствием сделал с десяток снимков. Но только сначала. Потом он заскучал.
Отец вел машину. Мама просматривала какие-то бумаги. Денис покрутился на сиденье, сунул нос в бумаги. Поинтересовался:
– А это что?
Валерия Вадимовна молча, не поднимая головы от бумаг, сунула тонкую пачку Денису и соизволила объяснить:
– Если скажешь мне – ЧТО это, тогда продолжим разговор.
Денис уже с интересом разложил на коленях листы. Сразу в глаза ему бросилась диаграмма – золотые и фиолетовые линии, числа…
– Ну, вообще-то я не очень понимаю, – сказал мальчишка, поглаживая листок. – Но, если я правильно вижу, то вот за это небольшое поднятие выработки… – мальчишка черкнул пальцем по фиолетовой линии, – заплатили резким скачком заболеваний… – еще одно движение пальца – по золотой линии. – Выработка, естественно, упала, с ней упал и рост заболеваний – очевидно, люди свалились по госпиталям… Выработка стабилизовалась на уровне ниже, чем была до небольшого скачка… а заболевания опять прыгнули… Уже вроде как сами по себе, но это просто рецидив и вторая волна… – Денис поднял глаза. – А что это? Оттуда, куда мы едем?
– Да, – кивнула Валерия Вадимовна, с интересом глядя на сына. – График с четвертой шахты… Быстро соображаешь, сын, – похвалила она. – А как тебе это?
На колени Денису лег еще один листок. Мальчишка всматривался в него с полминуты – но не потому, что там что-то было неясно, этот график был куда понятней и проще предыдущего. Потом поднял на мать лицо.
– Значит, правда, что работают дети? – тихо спросил он. – Тут примерно каждый шестой – мой ровесник. А есть младше, восьмилетние есть!
– Есть, – ожесточенно подтвердила Валерия Вадимовна. И добавила, ударом о колено сбив листы в плотную стопку: – Но не будет. Я постараюсь… Борька, ни слова! – свирепо рыкнула она на мужа.
– А я молчу, – немного удивленно отозвался Третьяков-старший. – Я даже где-то с тобой согласен. В чем дело-то?
– Я знаю, что ты собирался сказать, – нелогично, но эмоционально отрезала женщина.
Борис Игоревич пожал плечами и промолчал. Денис засмеялся:
– Да, лучше там всем сразу покаяться и сдаться! – И получил от матери щелчок в лоб.
– И ты молчи, умник.
Денис почесал лоб и спросил:
– Па, а мама и раньше умела так щелбаны бить?
– Ее на курсах научили. Полевой анестезии, – охотно отозвался Борис Игоревич. – Если под рукой нет обезболивающего – то анестезировать щелчком. Последний экзамен у них там был – свалить с ног щелчком быка. Так наша мама…
– Ты ведь не всегда будешь за руль держаться, – ласково сказала Валерия Вадимовна. – Будет вечер…
– Я не сдамся живым, – пообещал штабс-капитан ОБХСС, и просторную кабину наполнил смех трех человек – мужчины, женщины и мальчика.
– А где мы сегодня будем ночевать? – осведомился Денис, вывешивая локоть за окно, когда все отсмеялись. – Может, прямо тут, в кабине? – с надеждой спросил он.
– Смотри туда, – указал подбородком вперед Борис Игоревич.
Денис с полминуты честно всматривался… и удивился:
– Гроза, что ли? – имея в виду серебристые вспышки где-то впереди.
– Гроза, – кивнул Третьяков-старший. – Искусственная.
И, больше ничего не объясняя, потянулся, включил радио. Дико взвыла несущая, что-то проорал непонятный голос (или тоже не голос, а фокус атмосферы и радиации), потом совершенно отчетливо мужской голос сосчитал: «Семь, восемь, девять, десять – да…» и прорвалась на канале знаменитого «Радио Больших Дорог» хорошо знакомая песня:
Рассвет сменит закат,Вставая из мрака забвения.Раздастся клич: «Виват!Виват, Империя!»
Денис отвернулся к окну. Так всегда можно сделать вид, что глаза нахлестало ветром. Особенно сильным после этих слов:
В грозу, в огонь иди —Вперед, к свершениям!Мужай!Живи!Расти!Дерзай, Империя!
Денис ощущал их живо, остро, как будто обращенные к нему лично. Глаза в глаза, словно сам Император приказывает…
Русские раны омытьНе липкою сладкою лестью…Воскреснуть, подняться – иБЫТЬ!Вот дело и долга, и чести!
К новой славе – в поход!К новым свершениям!Через могилы – вперед!Виват, Империя![17]
– Виват, Империя, – вдруг совершенно серьезно и громко сказал Третьяков-старший.
* * *
– На завтрак что, опять консервы?
– Я вчера оленя подстрелил, свежатинка. И рис, конечно. Куда ж без него.
– Не орите, олухи, в третьем блоке пацан спит!
Недоуменная тишина. Веселые мужские голоса, громкие и резкие, превратились в приглушенно-недоуменные:
– Какой пацан?
– Бродяжка, что ли, опять?
– Да какой бродяжка, сын штабса, который вчера приехал, Третьякова. Наш, имперец.
– Ого. Вы хоть генератор оттуда вынесли? Он же из него уже наверняка лазерную пушку конструирует, а я лицо подотчетное и олениной вас снабдил…
– Да он никакой, умотался. Ничего с твоим генератором не будет.
Денис сонно-обиженно нахмурился. Это о нем. Хотя да, вчера к вечеру он и правда раскис, если честно, все стало противным, и он только и запомнил, в полусне бредя куда-то за мамой, как маленький – сиреневая вспышка, звук…
