Муллинеры в большинстве влюбляются с первого взгляда, но лишь у немногих было для этого столько же оснований, сколько у Мордреда. Это была на редкость красивая девушка, и некоторое время, околдованный ее красотой, мой племянник не замечал ничего другого. И, только побулькав минуту-другую, точно собака, подавившаяся косточкой, он обнаружил, что ее лицо омрачает печаль. Теперь он увидел, что ее глаза, рассеянно устремленные на страницы четырехмесячной давности «Панча», которые она апатично листала, исполнены страдания.
Его сердце сжалось от сочувствия, и, поскольку в атмосфере приемной дантиста есть нечто опрокидывающее барьеры условностей и этикета, он осмелился заговорить с ней.
– Мужайтесь! – сказал он. – Возможно, все обойдется. Он поорудует своим зеркальцем и решит, что ничего делать не надо.
Впервые она улыбнулась слабой улыбкой, однако достаточной, чтобы Мордреда снова как током поразило.
– О дантисте я даже не думала, – объяснила она. – Беда в том, что я живу в деревенской глуши и в Лондон приезжаю не чаще двух раз в год на два часа. Я надеялась, что у меня останется достаточно времени, чтобы не спеша полюбоваться витринами на Бонд-стрит [8] . Но теперь мне придется прождать Бог знает сколько, а мой поезд отходит в час пятнадцать.
Вся рыцарственность Мордреда выпрыгнула из глубин его души, будто форель из ручья.
– Если вы согласитесь пойти раньше меня…
– Нет, я не могу злоупотребить вашей…
– Прошу вас. Я подожду с превеликим удовольствием. Это ведь даст мне возможность восполнить пробелы в моем чтении.
– Ну, если вас это не затруднит…
Учитывая, что Мордред уже созрел, чтобы сразиться ради нее с драконом или взобраться на высочайшую альпийскую вершину, лишь бы снабдить ее эдельвейсом, он мог заверить ее, что нет, это его нисколько не затруднит. И потому она вошла в кабинет, одарив его застенчивым, полным благодарности взглядом, равносильным удару в солнечное сплетение, а он закурил сигарету и погрузился в мечты. Вскоре она вышла из кабинета, и Мордред вскочил, вежливо швырнув сигарету в корзину для бумаг.
Девушка вскрикнула, и он извлек сигарету из корзины.
– Дурацкая привычка, – сказал он со смущенной улыбкой. – Я постоянно так. Все рассеянность. В этом году я уже спалил две квартиры.
Она ахнула:
– Спалили дотла?
– Ну, не совсем дотла. Они занимали верхний этаж.
– Но вы их спалили?
– О да! Я их спалил.
– Ну-ну! – Она как будто задумалась. – Что же, всего хорошего, мистер…
– Муллинер. Мордред Муллинер.
– Всего хорошего, мистер Муллинер, и от души благодарю вас.
– Ну что вы, мисс…
– Спрокетт-Спрокетт.
– Ну что вы, мисс Спрокетт-Спрокетт. Для меня это было удовольствие.
Она вышла из приемной, и через несколько минут он уже откинулся в зубоврачебном кресле, исполненный бесконечной печали. И не по причине каких-либо поползновений дантиста, который как раз сказал с тоскливым вздохом, что на этот раз ничего как будто делать не надо, но потому, что его жизнь превратилась в мертвую пустыню. Он любит эту чудесную девушку и больше никогда ее не увидит. Еще один пример кораблей, что проходят мимо друг друга в приемных врачей.
Та к вообразите же его удивление, когда на другой день почтальон доставил ему письмо следующего содержания:...
«Тяпляп-Холл
Нижний Тяпляп-на-Уисселе,
Вустершир
Дорогой мистер Муллинер.
Моя дочурка рассказала мне, как любезны вы были с ней сегодня в приемной дантиста. Не могу выразить, как она вам благодарна. Ей так нравится гулять по Бонд-стрит и дышать на витрины ювелиров, а если бы не вы, ей пришлось бы еще полгода ждать этой маленькой радости.
Полагаю, вы очень занятой человек, как и все, кто живет в Лондоне, но, если у вас найдется свободное время, мы с мужем были бы очень рады, если бы вы приехали погостить у нас день-другой – на субботу с воскресеньем или подольше, если сможете.
С наилучшими пожеланиями
Искренне ваша
Аврелия Спрокетт-Спрокетт».Мордред прочел это послание шесть раз за минуту с четвертью, а потом – помедленнее – еще семнадцать, чтобы посмаковать тот или иной нюанс, который прежде не уловил. Он предположил, что девушка взяла его адрес у регистраторши дантиста перед тем, как уйти, и восхитился вдвойне. Во-первых, это доказывало, что его красавица была так же умна, как и красива, а во-вторых, все это в целом выглядело жутко многозначительно. То есть, рассуждал он, девушка ведь не попросила бы мать пригласить типчика в их загородный дом на субботу с воскресеньем (или на подольше, если он сможет), если указанный типчик не произвел бы на нее сильного впечатления. Вполне логично, сделал он вывод. Мордред поспешил на ближайшую почту, послал телеграмму леди Спрокетт-Спрокетт, заверяя ее, что прибудет на следующий же день, а потом вернулся в свою квартиру уложить чемодан. Сердце пело у него в груди. Помимо всего прочего, это приглашение не могло бы прийти в более удачный момент, поскольку накануне вечером, размышляя о своей великой любви и куря при этом сигарету, он практически сжег свое гнездышко, и, хотя оно в определенном смысле годилось для обитания, вид всех этих обугленных диванов и прочего навевал меланхоличность, и он был готов с радостью несколько дней отдохнуть от подобной обстановки.
На следующий день в поезде Мордреду казалось, что колеса вагонов восторженно выстукивают по рельсам «Спрокетт-Спрокетт» – естественно, не «Аннабель», так как он еще не знал ее имени, – и на станции Тяпляп-с-Глупстедом-в-Долине он вышел, шепча «Спрокетт-Спрокетт». Именно с этой маленькой станции было ближе всего добраться до Тяпляп-Холла. А когда он узрел, что встретить его приехала сама мисс Спрокетт-Спрокетт в двухместном спортивном автомобиле, его шепот чуть было не перешел в ликующий вопль.
Три первые минуты, сидя рядом с ней, Мордред продолжал пребывать в состоянии небесного блаженства. Вот он, думалось ему, и вот она, вот, собственно говоря, они оба. И он уже собрался подчеркнуть, до чего же это тип-топ, а затем без излишней навязчивости намекнуть, как он хотел бы, чтобы это продолжалось вечность, но тут девушка остановилась перед табачной лавочкой.
– Я сейчас, – сказала она. – Обещала Биффи привезти ему сигарет.
Казалось, на сердце Мордреда легла холодная рука.
– Биффи?
– Капитан Биффинг, один из гостей в Холле. А Гаффи нужны ершики для чистки трубки.
– Гаффи?
– Джек Гаффингтон. Думаю, вам знакомо это имя, если вы интересуетесь скачками. В прошлом году он был третьим в Больших национальных скачках.
– Он тоже гостит в Тяпляп-Холле?
– Да.
– У вас много приглашенных?
– Да нет, не очень. Минутку. Билли Биффинг, Джек Гаффингтон, Тед Проссер, Фредди Бут – он чемпион графства по теннису, Томми Мейнпрайс и… ах да! Алджи Фрипп, охотник на львов, очень известный.
Рука на сердце Мордреда, из холодной ставшая ледяной, еще крепче стиснула этот орган. С беззаботным оптимизмом влюбленного он думал, что этот его визит будет тремя днями тип-топного уединения с Аннабель Спрокетт-Спрокетт на фоне сельской природы. А теперь выяснилось, что природа эта кишмя кишит его ближними мужского пола. И какими ближними! Охотниками на львов… Чемпионами по теннису… Типчиками, которые приходят третьими в Больших национальных скачках… Мысленным взором он уже видел их: худощавые, стройные, в бриджах, в теннисных брюках, и каждый может дать сто очков вперед десятку Кларков Гейблов.
Но тут в душе у него шевельнулся луч надежды.
– Так, значит, у вас гостят также миссис Биффинг, миссис Гаффингтон, миссис Проссер, миссис Бут, миссис Мейнпрайс и миссис Алджернон Фрипп?
– Нет. Они не женаты.
– Ни единый?
– Нет.
Луч надежды виновато кашлянул и угас.
– А! – сказал Мордред.
Пока она делала покупки, он предавался тягостным размышлениям. Тот факт, что все эти прыщи оказались холостыми, вызывал у него суровейшее неодобрение. Будь в них хоть капля гражданской совести, думал он, так они бы столько лет не увиливали от обязанностей и ответственности брачного союза. Но нет! Не помышляя ни о чем, кроме собственных эгоистических удовольствий, они были глухи к призыву долга и оставались холостыми. Именно этот дух laissez-faire [9] , решил Мордред, и разъедает душу Англии, подобно ржавчине.
Он вдруг заметил, что рядом с ним стоит Аннабель.
– А? – сказал он, вздрогнув.
– Я спросила: «Вы запаслись сигаретами?»
– Да, вполне, благодарю вас.
– Отлично. И разумеется, у вас в спальне будет запасная пачка. Мужчины же любят курить у себя в спальне, правда? Собственно говоря, две пачки – турецких и виргинских. Папа сам их там положил.
– Очень любезно с его стороны, – по инерции ответил Мордред.
И когда они покатили дальше, вновь погрузился в угрюмое молчание.
Было бы очень приятно (продолжал мистер Муллинер), если бы, показав вам моего племянника таким мрачным, таким расстроенным, таким измученным страшными предчувствиями, я мог бы теперь сказать, как по-английски радушный прием, оказанный ему сэром Мургатройдом и леди Спрокетт-Спрокетт, когда он переступил их порог, ободрил его, вдохнул в него новую жизнь. А также ничто не доставило бы мне большей радости, чем возможность сообщить, что при ближайшем рассмотрении грозные Биффи и Гаффи оказались ничтожными замухрышками, чьи физиономии не могли вызвать нежных чувств в груди достойной женщины.
Но я обязан строго придерживаться фактов. Хотя его хозяин и хозяйка оказали ему теплый, даже восторженный прием, их сердечность оставила его холодным. Ну а что до ничтожности его соперников, так они все как на подбор были образцами мужской красоты, и их ничем не прикрытое преклонение перед Аннабель поразило моего племянника, как удар кинжалом.
