«Нет, никогда не рассказывал. Но что ты подразумевал, когда сказал, что был его личным слугой на протяжении многих лет? С виду тебе не больше двадцати восьми или двадцати девяти лет».
Джозеф засветился от улыбки. «Я немножко старше — мне пятьдесят два».
«Ты серьезно?»
Он утвердительно кивнул. Определенно, во всех этих дисциплинах что-то было.
«Но если у тебя не было много физической подготовки, то чем ты занимался? В чем состояло твое обучение?»
«Дэн, я был очень сердитым и зацикленным на себе молодым человеком. Он показал мне как отдавать себя другим с настоящим счастьем и любовью, предъявляя ко мне крайне суровые требования».
«А какое же место может быть более подходящим, чтобы научиться служить, — сказал я, — „чем станция сервисного обслуживания!“
Улыбаясь, Джозеф сказал: «Знаешь, он ведь не всегда был работником заправки. Он прожил крайне необычную и разнообразную жизнь».
«Расскажи мне о ней!», — стал настойчиво просить я.
«Сам Сократ рассказывал тебе о своем прошлом?»
«Нет. Он предпочитает сохранять его в тайне. Я даже не знаю, где он живет».
«Не удивительно. Что ж, я, пожалуй, тоже сохраню молчание до тех пор, пока он сам не захочет, чтобы ты узнал о нем больше».
Скрывая свое разочарование, я спросил: «Ты тоже звал его Сократом? Это кажется невероятным совпадением».
«Нет. Однако у его нового имени есть свой дух, как у и его нового ученика» — улыбнулся он.
«Ты сказал, что он предъявлял к тебе суровые требования».
«Крайне суровые. Ничего из того, что я делал было достаточно хорошо для него — и, если у меня была хоть одна негативная мысль, казалось, он знал о ней и отсылал меня прочь на долгие недели».
«Собственно говоря, я могу уже никогда его не увидеть».
«Это почему же?»
«Он сказал, что я не могу вернуться, пока не научусь дышать как следует — расслабленно и естественно. Я пытаюсь, но у меня ничего не выходит».
«Ах, это», — сказал он, откладывая свой веник. Он подошел и положил одну ладонь мне на живот, а другую на грудь, — «Теперь дыши», — сказал он.
Я начал глубоко дышать, так, как Сократ учил меня. «Нет, не нужно слишком стараться». Спустя несколько минут у меня в груди и животе появилось забавное чувство. Внутри у меня потеплело, расслабилось и открылось. Неожиданно, я заплакал, как ребенок, от дикого счастья, сам не зная почему. В этот момент я дышал безо всяких усилий; было такое ощущение, что это мною дышат. Это было настолько приятно, что я подумал: «Зачем ходить в кино? Для развлечения?» Я был настолько взволнован, что едва мог сдерживаться! Однако, я снова ощутил, как мое дыхание сжимается.
«Джозеф, я теряю его!»
«Не беспокойся, Дэн. Тебе нужно еще немного расслабиться. Я помог тебе в этом. Теперь, ты знаешь, что значит естественное дыхание. Чтобы сделать его стабильным, тебе нужно позволить себе дышать естественно, шаг за шагом, пока это не станет нормальным. Управление дыханием — это значит развязывание всех своих эмоциональных узлов и, когда тебе удастся это, ты откроешь для себя новый уровень телесного счастья.
«Джозеф», — сказал я, обнимая его, — «я не знаю как ты сделал то, что ты сделал, но спасибо тебе — спасибо огромное».
На его лице мелькнула та самая улыбка, от которой тепло разливалось по всему моему телу. Отложив метлу, он сказал: «Передай от меня привет…Сократу».
Мое дыхание не улучшилось сразу. Я, по-прежнему, сражался. Но, однажды, после ранней тренировки в спортзале, где я все больше упражнял свою сломанную ногу, по пути домой, я обратил внимание, что безо всяких усилий, я дышу совершенно естественно, по ощущениям очень близко к тому, как я чувствовал это тогда, в кафе.
Тем вечером, я ворвался в офис, словно ураган, готовясь порадовать Сократа своими успехами и извиниться перед ним за свое поведение. Он посмотрел на меня так, как будто ждал меня и, когда я с разбегу тормознул прямо перед ним, он сказал: «Ладно, продолжим», — как будто я вернулся из туалета, а не после шести недель напряженной тренировки!
«Тебе больше нечего сказать мне, Сок? Никаких „хорошо выглядишь“ или „молодец, парень“?»
«На пути, который ты выбрал нет ни хулы, ни похвалы. Хула и похвала — это формы манипулирования, в которых ты больше не нуждаешься».
Я недовольно затряс головой, а затем, через силу, улыбнулся. И хотя, я собирался изо всех сил стараться быть более уважительным к нему, мне было обидно от его равнодушия. Но, по крайней мере, я снова был с ним.
Когда я не был занят чисткой туалетов, я изучал новые, еще более нервирующие упражнения: медитирование на внутренние звуки до тех пор, пока я не мог слышать одновременно несколько из них. Однажды ночью, когда я практиковал это упражнение, я оказался в таком состоянии умиротворения и расслабленности, которого я прежде не испытывал. Некоторое время, не знаю сколько, я чувствовал себя вне своего тела. Первый раз мои усилия и энергия стали результатом моего экстраординарного опыта: мне было не нужно, чтобы Сократ прижимал свои пальцы к моей голове.
Трепеща от волнения, я рассказал ему об этом. Вместо того, чтобы поздравить меня он сказал мне: «Дэн, пусть твои впечатления не отвлекают тебя. Прорвись за пелену видений и звуков и узри за ней свои уроки. Впечатления и ощущения — это знаки трансформации, но если ты не пойдешь дальше них, ты вообще никуда не придешь».
«Если тебе нужно впечатлений, сходи в кино; это легче чем йога. Медитируй хоть весь день, если тебе нравится; слушай звуки и смотри на огни или даже смотри на звуки и слушай огни. Ты все равно останешься ослом, если попадешь в ловушку своих ощущений. Отпусти их! Я предлагал тебе кушать овощи, а не уподобляться им».
Раздосадованный, я сказал: «Я „ощущаю“, как ты выразился, только потому, что ты сам говорил мне это!»
Словно удивившись, Сократ посмотрел на меня: «Мне нужно обо всем тебе говорить?»
Как раз в то мгновение, когда я был готов взорваться от нахлынувшего гнева, я услышал свой собственный смех. Он тоже смеялся, указывая на меня пальцем: «Дэн, ты только что, испытал на себе чудесную алхимическую трансформацию. Ты превратил гнев в смех. Это значит, что твой энергетический уровень значительно повысился. Препятствия рушатся. Может быть, ты, в конце концов, стал немного прогрессировать». Мы еще не закончили смеяться, когда он вручил мне губку.
На следующую ночь, Сократ, впервые, сохранял полное молчание относительно моего поведения. До меня дошло: «Отныне, я сам несу ответственность за то, чтобы присматривать за собственным поведением. Вот когда я понял всю любезность его критических замечаний. Я почти скучал по ним.
Тогда я не осознал этого, и еще долго не осознавал, но именно в тот вечер, Сократ перестал быть моим «родителем» и стал мне другом.
Я решил нанести визит Джозефу и рассказать ему о том, что произошло. Пока я шел вниз по Шаттак мимо меня промчалось парочку пожарных машин. Я не вспоминал о них, пока не приблизился к кафе и не увидел оранжевое зарево. Я побежал.
Я прибежал, когда толпа уже начала рассеиваться. Сам Джозеф только что приехал и стоял напротив своего обугленного и развороченного кафе. Я был еще в двадцати ярдах от Джозефа, когда я услышал его крик, полный страдания, и увидел, как он падает на колени и рыдает. Отплакавшись, он вскочил на ноги с криком бешенства; а затем расслабился. Затем он увидел меня. «Дэн! Рад тебя видеть!» Его лицо было совершенно безмятежно.
Начальник пожарной команды подошел к нему и сообщил о том, что, вероятней всего, пожар начался в соседней химчистке. «Спасибо», — сказал ему Джозеф.
«Ах, Джозеф, мне так жаль». Мое любопытство стало брать вверх. «Джозеф, я видел тебя минуту назад. Ты был очень расстроен».
Он улыбнулся. «Да, я очень расстроился, так, что дал этому расстройству настоящий выход». Я вспомнил слова Сока: «Дай этому прийти, и дай этому уйти». До этого времени, это была лишь красивая мысль, но здесь, перед черными, мокрыми, останками своего прекрасного кафе, этот хрупкий воин продемонстрировал на деле свое совершенное владение эмоциями.
«Это было такое красивое местечко, Джозеф», — вздохнул я, качая головой.
«Точно, — сказал он задумчиво, — разве нет?»
По какой-то причине, его спокойствие стало беспокоить меня. «Разве теперь, тебе его совсем не жалко?»
Он бесстрастно посмотрел на меня и сказал: «У меня есть для тебя одна история. Хочешь ее услышать?»
«Ну… ладно».
В маленьком рыбацком поселке в Японии, жила одна молодая девушка, которая родила малыша. Ее родители очень рассердились и захотели узнать имя отца. Она отказалась. Рыбак, которого она любила, по секрету, сказал ей, что отправляется на поиски богатства и, когда вернется, обязательно женится на ней. Ее родители продолжали настаивать. В отчаянии, она назвала отцом Хакуина — монаха, жившего в горах.
В ярости, родители схватили маленькую девочку и отнесли ее к дому Хакуина. Они стучали в двери, пока он не открыл им. Они вручили ему девочку со словами: «Это твой ребенок; заботься о нем сам!»
