Скинув кафтан, Тамир, зачерпав горстями ледяной воды, плеснул в лицо, потом ещё и ещё, пока задыхаться не стал, и кожу не ожгло льдом — вроде и взбодрило малость. Тамир выпрямился, когда понял, что, помимо дозорных, что сновали поблизости его майхана, уже не один стоит. Надо же, как стал чуток к ней. Огнедара подала льняное полотно, поднимая на Тамира взгляд глубокий — утонуть можно.
— Не пойдёшь, значит, к своим? — спросил Тамир, взял полотно, смяв, отёр шею.
Признать, он не ожидал, что Унэг останется. Огнедара чуть плечом повела, будто на улице зябко.
— Только коли сам не прогонишь, хазарич. А если и пригонишь — по следу твоему пойду.
Тамир хмыкнул, откинув рушник на жердь. Прогонять он её не собирался, ничем не прогневала его.
Глава 43
— И что же, в степь со мной пойдёшь?
— Пойду.
Тамир хмыкнул — полянка удивляла его всё больше. Стало быть, никто не ждёт, и идти, выходит, некуда, кроме как прижиться в его отряде. Но неужели места в детинце княжеском не будет ей? Недаром Итлар говорил, что прикипела к нему — видно, правда. Да и что тут непонятного — по глазам горящим видно, по тому как коснуться лишний раз старалась.
Тамир оглядел изгиб её шеи, узкие плечи и покатые бёдра, напрягся от того, как поднялся жар от паха, горяча дыхание. После мёда князя и того, как скверно закончилось их застолье, хотелось забыться малость, погрузиться в горячее лоно, спустить весь собравшийся за вечер лишний пыл, что только мыслить внятно мешает.
— Заходи, — кивнул на полог.
Огнедара задышала часто и внутрь майхана скользнула плавно, встряхивая огненными волосами, что распустила уж на ночь.
Тамир вслед за ней вошёл. Не успела она обернуться, как он поперёк талии её узкой обхватил, к себе притянул. Огнедара охнула тихонько, ударившись упругими ягодицами о его пах, так, что дыхание сбилось и тесно совсем стало в штанах. Скользнул рукой по животу мягкому, обхватил грудь пышную, что в ладонь его не умещалась, чуть сжал, огладил шею, накрыл горло пальцами. Зарылся носом в её мягких волосах, втянув в себя густой хвойный запах с горечью дыма. Рванул завязки ворота рьяно, рукой вторгаясь под ткань, накрывая ладонью горячую грудь с твёрдой горошиной соска.
Огнедара задышала часто, обрывисто. Тамир шаг сделал, заставляя девушку двинуться вместе с ним вперёд, потом ещё шаг и толкнул на лежанку. Огнедара упала на мягкие шкуры, развернулась, подтянувшись к нему тут же, взволнованно развязывая гашник, забралась под рубаху. Горячая ладонь скользнула по животу, опустилась на твёрдую плоть, погладила через ткань, которая едва не трещала от натяжения, настойчивыми движениями разгоняя и без того сгустившуюся в паху кровь.
— Горячий какой, — прошептала глухо, облизывая сухие ягодного цвета губы, а пальцы уже развязали торопливо тесьму портов, высвобождая ноющую желанием плоть.
Тамир чуть запрокинул голову, когда мягкие губы коснулись его напряжения, кровь, казалось, плавила его всего до невыносимой дрожи. Горячо и сладко принялась ласкать его Огнедара, да только назойливо в голове образ той появлялся, что весь вечер покоя ему не давала, и от того возбуждение иглами раскалёнными по телу расползалось ещё острее, что терпеть не было никаких сил.
Тамир схватил за плечи Огнедару, спиной к себе развернул вновь, толкнув на лежанку грубо, но по-другому не мог, задрал платье и исподнюю на пояс, оголяя покатые молочные бёдра. Провёл ладонью между ног, касаясь влажной мягкой шёлковой плоти, зашипел нетерпеливо даже сквозь зубы, настолько сковало вожделение обладать… Ей ли? Или той, что так и маячила перед глазами, вторгнуться тугое лоно и биться о бёдра. Смяв белые ягодицы, оставляя отпечатки пальцев на коже, одним рывком вошёл во всю глубину.
Огнедара дыхание задержала. Тамир задвигался размеренно, размашистыми толчками принялся вдалбливаться в податливую плоть, что принимала его глубоко, подталкивая входить быстрее и резче, пока майнах не наполнился шлепками влажными, что учащались только. Сделав последние глубокие рывки, Тамира накрыло плитой будто каменной, выжимая все соки, на части разрывая от бурного исхода — наконец, схлынула свинцовая тяжесть, вместе с дрожью и семенем выплёскиваясь в полянку. Его качнуло вперёд. На Огнедару чуть навалился, опершись одной рукой о лежанку, другой сжимая бедро, опустил голову, дыша редко и глубоко. Скользнул губами по обнажённой беззащитной шее девушки. Огнедара, не шевелилась, дышала сбивчиво, жарко. Тамир вышел из неё.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Оставь одного меня, — сказал, высвобождая из плена.
— Не вразумлю, что сказал ты, хазарич? — не поняла Огнедара, разворачиваясь к нему, раскрасневшаяся и взволнованная, ладонь кладя на грудь, пытаясь приласкать.
— Уходи, — повторил по-руси, пронизывая пальцами упавшие на лоб волосы.
Тамир не смотрел на девушку, но чувствовал её оцепенение. А следом зашуршала одежда, шевельнулся воздух в майхане, когда полог прикрылся. Тамир на постель повалился, перевёл дыхание. Что за наваждение такое…
Глава 44
Вейя шла со двора быстрым шагом, желая одного только — скрыться и не показываться никому на глаза. Щёки пылали, а кожа, где сдавливали пальцы Ведозара, болела вмятинами. Надо было же угодить ему в руки, когда вышла из-за стола, решая покинуть общее гульбище, где ей уж не место стало. Годуяр волю свою объявил, и Вейя будто в колодец канула, сама не своя стала, в голове такая сумятица.
Перед глазами всё маячила ухмылка Ведозара да чёрные, как ягоды смородины, глаза хазарича этого. Как смотрел на неё пристально, когда князь решение своё объявил, что невозможно было на месте усидеть, а сорваться и прочь бежать — такой стыд объял.
Но уйти спокойно не вышло — наткнулась на Ведозара, а тот будто так и поджидал случая, когда её можно поймать. Чего хотел? Говорил что-то сбивчиво, напирая всё сильнее. Вейя и не поняла, как выбраться смогла из цепких жилистых рук. Повезло, верно. Иначе не отпустил бы: окликнул его кто-то, а Вейя попятилась и через двор пустилась. Не видя почти перед собой ничего, шла быстро, держась бревенчатой стены, всё больше в сумрак погружаясь. Позади уже остался шум весёлый и голоса, но шаг всё равно не сбавила. Прохлада всё больше собиралась вокруг ног, поднимаясь до колен. Ночь уже близилась глубокая, ложилась на траву пыльца рос, которую сбивала Вейя носками. Постепенно приходить в себя начала, как отделилась от всех, уйдя подальше. Но всё равно крутились сбивчиво мысли от всего, что случилось. Знала бы, что ждало её в Каручае, ни за что бы не поехала. Лучше бы к родичам своим вернулась. Но теперь уже назад не повернёшь.
Вейя за суетой и мутью внутренней не сразу заметила, что преследовал её уж кто-то, ступая по следам быстро, но бесшумно, пока не хрустнула под ногой веточка. Обернулась, испуганно выхватывая из ночной темени фигуру высокую. Схватив подол, пустилась бегом по стёжке. Да далеко не вышло убежать — обхватили поперёк талии сильные руки, к себе прижал поимщик. Вейя только ощутила гибкое твёрдое тело, от которого так и пыхало жаром. Мазнуло по открывшейся шее горячее дыхание, а следом нос защекотал запах кисло-сладкого мёда крепкого и чего-то узнаваемо пряного, да не до того стало, когда кожу коснулись губы жадные твёрдые. Вейя взъерошилась, вонзив пальцы в ручищи смуглые, вдавливая с силой ногти. Далебор зашипел, но не выпустил.
— Отпусти, — ударила ногой, попадая куда-то в колено, но только разозлила ещё больше сотника: стиснул в руках крепче, от земли её оторвал, как былинку, понёс куда-то в сторону, в гущу орешника, что рос у частокола высокого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Пусти, закричу! — пыхтела Вейя силясь вырваться, не даваясь.
Вейя охнула, когда сотник к себе развернул, припечатав своим телом её к брусьям стены. Она поморщилась, упирая руки в литые твёрдые плечи, ощущая под ладонями, как перекатываются натяжно мышцы. Сколько ж силы в нём неуёмной?!
— Кричи, никто не услышит всё равно. И прав был: сквозь такой шум общий её крики, что мышиный писк — никто не разберёт. Горячие сухие губы по шее скользнули к самой скуле. Вейя зажмурилась, уворачиваясь, сжимаясь вся, пламенея от нахрапа такого грубого. — Какая же ты сладкая, — хриплый голос прокатился по виску, оседая жаром в волосах.
