Вздохнув, Майя встала, чтобы умыться и одеться. Только самый необходимый утренний туалет, как обычно – в летние месяцы вода выдавалась строго по норме. Пока над Аденским заливом господствовал период дождей, насыщая зеленеющую прибрежную землю, этот жалкий клочок суши тучи, видимо, считали недостойным своей драгоценной влаги. Они ограничивались короткими, сильными ливнями – воды было достаточно, чтобы наполнить разветвленные русла рек за городом, но о расточительстве не могло быть и речи. Хотя наверху в горах стояло несколько старых цистерн для сбора дождевой воды, большинство из них забилось камнями и грязью – пережитками со времен бедного, покинутого Адена – и пришло в негодность. Оутрэм внес в планы их починку, доверительно поведал Майе Ральф, потому что для дальнейшего развития Адену необходима вода. Утешение для Майи, пусть и слабое, ведь еще даже не назначили дату начала работ.
Майя надела платье некогда цвета слоновой кости, а теперь пепельно-серое, подколола волосы и с помощью нескольких понятных обеим фраз на английском и на бенгали попросила Гиту взять ее с собой в город на базар. Ральф сердился, если жена покидала без него пределы гарнизона, это казалось ему небезопасным, хотя давно прошли времена, когда сам капитан Стаффорд Б. Гайнс не выходил из дому без двух пистолетов. Жизнь, кипящая на рынках, оживляла и радовала Майю, и она никогда не возвращалась без какой-нибудь мелочи или сочного фрукта для Ральфа.
Город обхватывал полукруг отвесных лоснящихся черных скал, остатков давно потухшего вулкана, их называли просто – кратер. Выходя за дверь, Майя старалась не смотреть вверх, на нагромождение каменных хребтов и скалистых расщелин. В своей враждебности, мрачной наготе, допускающей лишь самую скудную растительность, они казались угрожающими и настолько давящими, что само осознание их присутствия порой вызывало удушье. Кольцо кратера разрывали лишь два узких ущелья да широкая брешь за гарнизоном, ведущая к побережью. Раньше здесь была старая гавань Адена, когда корабли еще строили из дерева, а не железа, – ее охранял и защищал от океанского прибоя скалистый остров Сирра.
Кратер видел появление и угасание многих цивилизаций и религий, занимавших эту естественную приморскую крепость, был свидетелем богатства и бедности, бурной застройки и быстрого упадка под нещадно палящим солнцем. Как море набегает на берег в час прилива и отступает в отлив, на протяжении столетий полуостров заселялся людьми, а потом они его покидали. После древних аравийских царств, Асуанского и Савского, сюда приходили Айюбиды из Египта и турецкие Расулиды, сделавшие Аден местом оживленной торговли, еще Марко Поло рассказывал о городе и его добрых восьмидесяти тысячах жителей. Здесь бывали португальцы, голландцы и османы, а однажды, несколько месяцев, даже англичане, напуганные египетским походом Наполеона. Но когда Гайнс поднял в кратере британский флаг, город в очередной раз был грудой развалин и его население едва насчитывало шестьсот человек.
И хотя Аден более напоминал военный лагерь, нежели настоящий город, здесь наметился переворот – все временное постепенно уходило, уступая место долгосрочному колониальному поселению, дающему работу и крышу над головой двадцати тысячам человек. Гарнизон разросся, расширившись от побережья Сирры на плоскую землю кратера. Когда-то здесь возвышалась роскошная мечеть, но она уже давно обрушилась и была растоптана. Устоял только минарет. Напоминая маяк своей конструкцией и близостью к берегу, он оглядывал с высоты бараки гарнизона. Построенные из дерева и камня жилища, квадратные и прямоугольные, с низкими четырехскатными крышами на деревянных столбах, покрытыми соломой. Конюшни и склад находились на обнесенном стеной участке, с одинокими, недавно построенными бунгало, такими, как бунгало Гарреттов. У подножия старого минарета стояли просторные шатры, где размещалось все имущество армии, ожидая, пока достроится склад. Еще в этих шатрах жили люди: носильщики, конюхи и арабские рабочие из Бенгалии или Африки, которые выполняли всю подсобную работу, требующуюся в гарнизоне изо дня в день.
Дороги в Адене были широкие, и по обе стороны двойной крепостной стены, отделяющей город от гарнизона, стояли кучеры-сомалийцы со своими повозками, запряженными пони. Майя и Гита наняли повозку, чтобы через один из немногих проходов их отвезли в город, пестрое смешение нового и старого.
Майя никак не могла нагуляться по прямым, широким улицам, и рядом с ней всегда была Гита, пухлая бенгалка, чье застиранное традиционное оливково-зеленое сари вовсе не было для Адена редкостью. Поскольку Аден находился под управлением Бомбея, надежда на хороший заработок привлекала сюда работников из Индии – они составляли добрую треть населения города, индусов становилось больше, чем арабов, а рынки более походили на базары. Гита постоянно с кем-то здоровалась, в ответ раздавались дружелюбные фразы на бенгали. Даже вновь возведенная над могилой ученого мужа Саида Абдуллы эль-Аруса мечеть, похожее на воздушно-белый павильон здание с узким минаретом, соседствовала с храмом индусов и парсов и напоминала пейзажи Дели. Картину исправляли только другие, более традиционные мечети города и одинокие католические церкви.
Пестрое смешение народов и вавилонский разноязыкий говор, витающий в воздухе, каждый раз заново захватывали Майю. Рядом с бенгали звучало урду, наречие из областей рядом с Дели и Пенджабом, и хиндустани из Калькутты, а те, кто приехал сюда из Бомбея, обычно говорили на маратхи. Слышался португальский, французский, английский и, конечно, арабский, на нем говорили невысокие мускулистые южные мужчины с темно-коричневой кожей и острыми чертами лица. Многие из них жевали кат, листья местного кустарника, которые имели действие бодрящее, словно кофе или чай, и скатывались за щеками в огромные шары. Попадались высокие люди с гор в узорчатых тюрбанах, кожа их лиц была светлее, а наготу прикрывали набедренные повязки, люди в длинных струящихся одеждах с надетыми поверх жилетами – почти у всех были хотя бы усы, если не щетина на подбородке и щеках. Только изредка можно было увидеть закутанных в черное женщин, у которых были открыты только глаза, порой в сопровождении мужей или братьев, порой – собравшихся в группки. Они резко контрастировали со своими индийскими сестрами в ярких одеждах, чьи браслеты и украшения на левой ноздре блестели на солнце. За их сари цеплялись совершенно голые маленькие дети, а на руках индианки невозмутимо, даже небрежно носили грудных младенцев, словно кукол. Огромные нубийцы с иссиня-черной кожей таскали мешки с солью, и повсюду сновали поджарые сомалийцы. Особенно Майю восхищали женщины, укутанные в яркие хлопковые платки с орнаментом, несущие на головах корзины с фруктами и овощами. Иногда на глаза попадались медные лица евреев в обрамлении длинных черных пейсов и в вышитых шапочках. Евреи обосновались здесь еще во времена царя Соломона и отважно выдержали бремя сменяющейся власти. Их община по соседству с гарнизоном за последние годы слилась со стремительно развивающимся городом, очень выросла с момента появления Гайнса и вместо разрозненных домиков, вмещающих менее двухсот человек, теперь насчитывала более тринадцати тысяч мужчин, женщин и детей и несколько синагог. Евреям тоже было выгодно присутствие англичан: магазины процветали, и гарнизон близко не подпустил бы тиранию нового османского владычества.
Майя рассматривала индийские дома, похожие на маленькие крепости, небогато украшенные и сверкающие белизной, как и арабские жилища из известняка с выступающими резными деревянными эркерами. Было много новых домов, квадратных и невысоких, чаще тоже белых, но иногда покрашенных в красный. Передние комнаты были заняты под магазинчики, а в задних селились семьи. Люди сидели в кофейнях и пили мокко, напиток, названный в честь старого приморского города Мокко на западе, прихлебывали из блюдец чай, по индийскому обычаю с добавлением молока, и курили кальян. И повсюду явно старались уберечь от засыхания зеленые островки.
Чаще всего тщетно: солнце и сегодня безжалостно жгло открытые широкие улицы. Стена облаков за пределами кратера явно не торопилась почтить Аден своим присутствием. Майя бесцельно бродила по городу. Вокруг громыхали тележки с водой – простые деревянные бочки на колесах. На одном из перекрестков рабочие перемалывали известняк, водя по кругу верблюда, за которым тянулось некое подобие циркуля, вставленное спереди в землю и с колесом на конце. На следующем углу бедуины продавали верблюдов с бежевой и карамельной шерстью. Сами бедуины, худые и высокие, были словно вылепленные из глины рукой Творца прямые потомки Адама. Они всегда немного пугали Майю, несмотря на роскошные яркие одежды – длинные, объемные одеяния и разноцветные тюрбаны. Они казались здесь чужаками, хотя это был их родной край, были надменны, как странники между мирами.
