Но Хэл отрицательно покачал головой.
— Простите, сэр, но это невозможно, по крайней мере, до того, как она сделает заявление. От вас также потребуется сделать заявление. Возможно, после этого вам будет позволено переговорить с ней, но сейчас я не могу вам гарантировать даже этого.
— И тогда, — вспомнил Хэл, — он в первый и последний раз проявил какие-то эмоции. Он выглядел очень расстроенным, только я не мог понять, почему именно: оттого, что я запретил ему свидание с Олив, или из-за неизбежности делать заявление. — Он на секунду задумался. — Наверное, все же, из-за того, что ему не дали повидаться с дочерью. Мы проследили каждую минуту мистера Мартина в тот день, но вскоре выяснилось, что у него железное алиби. Он был чист и невиновен, как младенец. Роберт работал в офисе, имеющем открытую планировку, еще с пятью сотрудниками, и, если не считать его короткой отлучки в туалет, он все время находился на виду у своих коллег. У него не было возможности незаметно для остальных уехать домой.
— Но вы все равно подозревали его?
— Конечно.
Роз заинтересовалась.
— Даже несмотря на заявление Олив?
Хэл кивнул.
— Уж слишком хладнокровно держался этот господин. И даже во время опознания он не был шокирован увиденным.
Роз задумалась.
— Но имелось и другое несовпадение интересов, которое вы почему-то упустили из виду. — Она пожевала кончик карандаша. — Если убийцей являлся мистер Мартин, он мог использовать своего адвоката в корыстных целях, а уж тот мог сделать все, чтобы заставить Олив сделать такое заявление, которое было выгодно ее отцу. Питер Крю, кстати, даже не скрывает своей неприязни в отношении Олив. Как мне показалось, он сожалеет о том, что в стране отменена смертная казнь.
Хэл сложил руки на груди, а затем изумленно улыбнулся.
— Тебе придется быть предельно осторожной, если ты собираешься делать такие предположения в своей книге. От адвокатов и не требуют того, чтобы они любили своих клиентов. Они просто должны представлять их интересы. Но, как бы там ни было, Роберт Мартин очень скоро перестал нас интересовать в качестве подозреваемого. Поначалу мы тешили себя тем, что это именно он разделался с Гвен и Эмбер до того, как отправился на работу, а уже потом Олив пыталась скрыть тела, чтобы защитить его. Но факты говорили против этой теории. У него нашлось алиби и на этот случай. Одна из соседок провожала своего мужа на работу за несколько минут до того, как Мартин уехал из дома. Эмбер и Гвен тогда еще были живы, потому что соседка успела переброситься с ними парой слов. Она даже вспомнила, что поинтересовалась у Эмбер, как дела на работе в магазине. И когда машина Мартина отъезжала от дома, они все вместе помахали ему на прощанье.
— Но он мог завернуть за угол и тут же вернуться.
— Он уехал из дома в половине девятого и ровно в девять уже был на рабочем месте. Мы сами проверили дорогу от его дома до офиса по часам. Она занимает тридцать минут. — Хэл пожал плечами. — Я же говорил, что он оказался чист и невинен, как младенец.
— А как насчет обеденного перерыва? Он мог успеть в это время побывать дома.
— Он выпил пинту пива и съел пару сэндвичей в местной забегаловке с двумя своими коллегами.
— Ну, хорошо. Продолжай.
Собственно, рассказывать было уже почти нечего. Несмотря на совет Крю молчать, Олив согласилась ответить на вопросы полицейских, и уже в половине десятого, испытывая явное облегчение оттого, что все закончилось, написала свое заявление, после чего ей было предъявлено официальное обвинение в убийстве матери и сестры.
На следующее утро Олив была взята под стражу, а Хэл и Джефф Виатт получили задание подробно описать все то, что случилось, и начать полицейское расследование. Мы сопоставляли показания патологоанатома, сравнивали результаты, полученные от судебных медиков, с тем, что рассказывали полицейские, и, в конце концов, выяснили, что все данные лишь подтверждали слова Олив, сказанные во время допроса. В частности, была восстановлена следующая картина событий. Действуя в одиночку, утром девятого сентября 1987 года, Олив Мартин убила свою мать и сестру, перерезав им горло кухонным ножом.
ГЛАВА 7
В комнате повисла тишина. Хэл положил ладони с растопыренными пальцами на старый, изрезанный и исцарапанный разделочный стол и, оттолкнувшись от него, поднялся на ноги.
— Как насчет еще одной чашечки кофе? — Он наблюдал за тем, как Роз с удивительной скоростью что-то писала в своем блокноте. — Еще кофе? — повторил он.
— М-м-м… Черный, без сахара. — Она даже не взглянула на него, продолжая писать.
— Конечно, хозяин. Как прикажете, хозяин. Одну секундочку, хозяин, — затараторил Хэл, и Роз рассмеялась.
— Прости. Да, конечно, я с удовольствием выпью еще чашечку. Послушай, если ты в состоянии вытерпеть мое присутствие еще пару минут, то у меня осталось несколько вопросов, и я хочу успеть все записать, пока ответы еще свежи в памяти.
Он терпеливо ждал, пока она закончит писать. «Настоящая Венера Боттичелли», — подумал Хэл, увидев ее будто впервые, но она была слишком худой на его вкус. Роз, при росте выше среднего, весила меньше пятидесяти килограммов. Со стороны она больше напоминала Хэлу роскошную раму для белья. Не было в ней той мягкости, когда к женщине хочется прижаться, а ее напряженное тело уж точно не создавало ауры комфорта и домашнего уюта. Хэл еще в первый раз подумал, целенаправленно ли она добилась такой худобы или это явилось следствием нервной жизни. «Скорее, последнее», — пришел он к заключению. Эта женщина была одержимой своей работой, и ее кампания по созданию книги об Олив никоим образом не могла остаться незамеченной.
Он поставил перед журналисткой чашку кофе, но сам не стал садиться, держа свою чашку перед грудью обеими ладонями.
— Ну, хорошо. — Роз закончила писать и теперь просматривала готовые страницы черновика. — Давай начнем с кухни. Ты говоришь, что исследования судебных экспертов подтверждают заявление Олив в том, что она действовала в одиночку. Но каким образом?
Хэл задумался на несколько секунд, а потом заговорил:
— Тебе надо хорошенько представить то место. Оно было настоящей бойней. Всякий раз, когда она делала на кухне шаг, она оставляла след на лужах сворачивающейся крови. Мы сфотографировали каждый след, и все они принадлежали ей, включая те кровавые отпечатки, которые остались на ковре в вестибюле. — Он пожал плечами. — Кроме того, на всех поверхностях, которых она касалась, остались такие же кровавые отпечатки ладоней и просто пальцев. И снова выяснилось, что все они принадлежали ей. Мы нашли и другие отпечатки пальцев на кухне, и некоторые из них идентифицировать так и не удалось. Но, впрочем, тут нет ничего удивительного, ведь на кухню могли заходить и электрик, и сантехник, и газовщик. А так как крови на следах не было, то мы посчитали, что эти отпечатки были оставлены за несколько дней до трагедии.
Роз задумчиво пожевала карандаш.
— А как насчет ножа и топора? Полагаю, что на них-то все отпечатки также принадлежали только Олив?
— Не совсем так. Эти предметы были буквально залиты кровью, и с них нам не удалось снять вообще никаких отпечатков. — Увидев, как насторожилась журналистка, Хэл непроизвольно усмехнулся. — Ты опять идешь по ложному следу. Свежая кровь — очень скользкая. Так что было бы удивительно, если бы мы нашли там четкие отпечатки пальцев. Вот на скалке их обнаружилось целых три, и все принадлежали Олив.
Роз что-то быстро записала.
— Вот уж не подозревала, что отпечатки можно снять и с неполированного дерева.
— Эта скалка была из цельного стекла, длиной в два фута, увесистая штучка. И если нас что-то удивило тогда, так это то, что ударами этой скалкой Олив не убила ни Эмбер, ни Гвен. Обе они были миниатюрными женщинами. При желании она могла легко раскроить им черепа. — Он отпил глоток кофе. — Впрочем, это лишний раз подтвердило справедливость ее слов, когда она заявила о том, что ударила их несильно, только для того, чтобы заставить замолчать. Мы испугались, что она может использовать этот факт, и тогда ее обвинят лишь в непредумышленной убийстве. Ведь она могла сказать и то, что начала резать горло матери и сестре только потому, что уже считала их мертвыми, и ей нужно было отделаться от тел. И если бы она настаивала на этом и смогла доказать, что удары скалкой были не так уж сильны, ну… в этом случае, она наверняка сумела бы убедить присяжных в том, что вообще вся эта история явилась каким-то ужасным недоразумением, и все произошло помимо воли самой девушки. Возможно, именно поэтому она и не стала ничего говорить о драке с матерью. Мы пытались узнать подробности этого момента, но она упорно повторяла, что на зеркале не появилось никакого тумана, а это означало, что и мать, и сестра были мертвы. — Он поморщился. — И в результате мне пришлось два дня работать с патологоанатомом и телами, раскручивая шаг за шагом всю картину произошедших событий. В результате, мы пришли к выводу, что имеется слишком много доказательств, что Гвен отчаянно сопротивлялась, спасая собственную жизнь, а потому Олив должна быть обвинена в убийстве. Бедняжка Гвен! Кожа на ее ладонях и руках была буквально порезана на ленты, настолько отчаянно она старалась отвести удары ножа.
