– Не знаю. Повезло, – ответил Нечай.
– Хитрый ты, – серьезно сказал боярин, – ну да ладно. Захочешь – сам расскажешь. А не захочешь – и без тебя дознаюсь. Передал тебе староста, что служба у меня есть для тебя?
– Передал, – Нечай кивнул.
– Нравится? – боярин довольно прищурился.
– Нет, – Нечай напрягся и опустил голову.
Лицо Тучи Ярославича почти не изменилось, лишь прищур его превратился в настороженно суженные глаза.
– А что так? Не в дворовые зову – в помощники.
– Не хочу, – Нечай скрипнул зубами.
– Может, ты бога не любишь? – засмеялся Туча Ярославич.
Лучше бы он этого не говорил. Засаленные доски качнулись перед глазами, и образ в красном углу, освещенный лампадкой, насмешливо глянул на Нечая. «Если любишь бога, должен его уважать!» Щеки его загорелись, как от оплеухи, и от бессилия захотелось расплакаться. Что стоят клятвы десятилетнего ребенка? Парамоха не забивал его в колодки и не хлестал кнутом, не заставлял работать по восемнадцать часов в сутки, не гноил в яме и не морил голодом. Парамоха не гнал его босым на мороз, не спускал в шахту, не обваривал кипятком. Но те, кто его «усмирял» делали это именем бога, с его ведома и с его помощью. Ненависть и звериный страх… Нечай вскинул голову.
– Что я думаю о боге, я уже говорил… – тихо сказал он.
Туча Ярославич снова расхохотался.
– Ничего! Полюбишь! – он оборвал смех и сделался серьезным, – нечего ломаться. Нашелся тут! Скоро в город поеду, выправлю все бумаги, так Афонька сам тебя в дьяконы произведет, без волокиты. Ты руки мне целовать должен, а не кочевряжиться! В город, небось, боишься ехать?
Нечай скрипнул зубами.
– И смотри мне! Не хочет он! Захочешь – так поздно будет. И доискиваться не надо, что ты за птица, только за речи богохульные на архиерейский суд отправлю, так тюрьма тебе раем покажется! Понял?
Нечай прикусил губу.
– Вот то-то. И в церковь ходи, а то что это за дьякон у меня будет? Бога хулит, в церковь не ходит. В воскресенье чтоб был к исповеди! Сам проверю!
Нечай прикусил губу еще крепче и почувствовал под зубами кровь.
– Все понял? И рожу мне не криви! Из города приеду – позову, – Туча Ярославич поднялся и подтянул к себе шапку, – и на помощника своего не надейся – он мне теперь помогать будет!
Про помощника Нечай ничего не понял, да и не обратил на эти слова особого внимания: не до того ему было. Боярин широким шагом вышел вон и хлопнул дверью, а Нечай от злости так сильно ударил кулаком по столу, что надломилась дубовая доска. Руку рвануло тупой, разливающейся болью, но это нисколько не помогло. Нечай хотел шарахнуть по столу головой, но к нему подбежала Груша и обхватила сзади за пояс, прижимаясь щекой к спине: Нечай вздохнул и глухо, утробно застонал.
Родичи во дворе провожали Тучу Ярославича, и видеть их не хотелось. Нечай думал забиться на печь, пока они не вошли в дом, но решил, что его достанут и там, поэтому быстро оделся и потихоньку вышел во двор через хлев. Груша догнала его за сеновалом, где он ждал, когда, наконец, все успокоится.
Пить горькую Нечай больше не мог – с души воротило.
– Пойдем, что ли, леденчиков погрызем, – сказал он девочке.
Она кивнула головой, словно поняла. Туча Ярославич успел сказать Мишате, что сделает Нечая дьяконом, и тот долго кланялся боярину, благодарил – разве что сапог не поцеловал, когда держал благодетелю стремя. Мама обрадовалась и, вроде, успокоилась…
– Вот видишь, малышка… – с горечью пожаловался Нечай, – все довольны, все радуются… И никому не объяснишь.
Он вывел Грушу со двора, когда смолк тяжелый топот копыт по обледеневшей грязи – на улице подморозило, а снег все не шел и не шел.
– Он ведь и согласия моего не спрашивал, – говорил Нечай глухой девочке, – без меня меня женили… А даже если бы и спросил? Что бы я ему ответил? Как ты думаешь?
Груша засопела и потерлась об его бок.
– Вот и я не знаю. Знаешь, в монастыре, конечно, плохо было. На руднике особенно. Но я там говорил, что хотел. Хуже бы все равно не сделали… Разве что язык бы вырвали. У нас одному вырвали. Клещами. Раскольник он был, антихристами монахов звал, речи говорил. Дурак, конечно – какая разница, двумя или тремя перстами креститься? По мне так – никакой. Посолонь ходить или противосолонь? Мучеником за веру хотел стать, вот и стал. Умер он потом, в шахте его завалило. А другой раскольник, на солеварне еще, ему язык только подрезали. Он как начнет говорить – серьезно так, с пафосом – все смехом заливаются. Жаль его, конечно… он переживал, плакал даже…
У Нечая мурашки пробежали по плечам. Он часто рассказывал Груше о прошлом, он никому и никогда не рассказывал столько о себе, сколько ей. Раскольник с подрезанным языком раньше был протоиереем, служил в каком-то большом городе, в соборе, и слыл хорошим проповедником. Его потом забрали с солеварни и отправили куда-то на север, в монастырь на острове, где колодников годами держали в каменных мешках.
На рынке все говорили только о ночной охоте на оборотня – Нечай постарался пройти к лотку со сластями незамеченным, но ему это не удалось.
– Нечай! Ты чего в трактире вчера не был?
– Нечай, а правда, что Туча Ярославич с оборотнем голыми руками дрался?
– Нечай, постой, расскажи! Правда, одного егеря оборотень целиком сожрал? Или врут все?
Нечай отвечал им односложно и торопился. Но и баба, продававшая леденцы, не удержалась от вопроса:
– Давно тебя не видала. Или мои пряники разлюбил? Говорят, ты на оборотня охотился?
– Насыпь мне леденчиков на алтын, – Нечай не стал обращать на вопросы внимания и протянул ей тряпицу, в которую собирался положить сласти.
– Так какой он, оборотень? Большущий?
– С теленка, – Нечай сжал губы.
– Ой, лишенько! – баба присела, – а зубы? Говорят, у него зубы как ножи?
– Как сабли, – хмыкнул Нечай, – из пасти торчат и в землю упираются. Поэтому и след его всегда от волчьего отличить можно – две борозды пропахивает. Леденчиков насыпь.
– Да врешь ты! – баба захихикала и махнула на него тряпицей.
– Да зачем мне врать-то? Точно говорю, как есть.
Баба махнула на него тряпицей еще раз и начала сыпать на нее сухие, мелкие леденцы.
– Добавь немножко, маловато на алтын-то!
– Петушков бы взял, они дешевле.
– Вот и добавь пару петушков, не жадничай!
– Ладно, бери уж! Охотник! – баба протянула ему и Груше по петушку на палочке, – себе в убыток отдаю!
– Отдашь ты что-то в убыток, жди! – Нечай завязал леденцы в узелок, сунув петушка в рот.
– Завтра приходи – пряники мятные будут, свежие. Мой сегодня тесто поставил.
Нечай кивнул, сунул узелок в карман, и хотел уйти, но баба спросила вдогонку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
