По той же схеме, как в Стамбуле, добровольцев оказалось почти вдвое больше, чем вначале предполагал Басманов. Почти у каждого из волонтеров нашелся надежный друг, однополчанин, двоюродный брат или свояк, с боевым опытом, не нашедшие себя в мирной жизни. Михаил Федорович после обстоятельного собеседования взял почти всех. Поручители надежные, а кроме того, критерии отбора у него сейчас были гораздо мягче, чем у Шульгина в двадцатом. На фоне тамошних буров и английских солдат любой офицер с опытом двух последних войн легендарным титаном покажется. Ну и времени на тренировки будет достаточно.
Придумывать Басманову для новых добровольцев почти ничего не пришлось. Многое (не касающееся хронофизики и иных невероятно звучащих моментов) им рассказали товарищи, давно научившиеся не болтать лишнего. В остальном он пользовался отработанной методикой и легендой Шульгина – Новикова. Действительно, Юг Африки, богатые хозяева, алмазные прииски и необходимость их охраны. Поскольку вокруг бандиты, по-прежнему дикие кафры и все такое. Слова не очень расходились с истиной. Что в девяносто девятом, что в девятьсот пятом нравы в описываемых местах отличались не слишком.
Контракт предусматривал два (на всякий случай) года в меру рискованной службы при твердом жаловании, превышающем Югоросское для боевых генералов, и огромное количество всяческих дополнительных выплат. За сверхурочную работу, за командные должности, начиная с унтерских, «боевые», «прогонные», «пайковые», «пошивочные», а самое главное – проценты от добычи алмазов и золота. В меру личного участия или содействия. Как в футболе – за гол отдельно, за правильную передачу – само собой.
Энтузиазма было – хоть отбавляй!
Все вышло так, как полковник и рассчитывал, но воспитательный момент провести было необходимо.
В отдельном пакгаузе неподалеку от пирса Басманов собрал «старую гвардию». Поставил строй ветеранов по команде «смирно!», прошелся, заложив руки за спину, от правого фланга к левому, внимательно глядя в глаза. Вернулся к центру.
Помолчал, прихлопывая лайковыми перчатками по ладони левой руки.
– Так. К походу и бою все готовы?
– Так точно, господин полковник!!! – рявкнул строй.
– Это хорошо. А теперь пусть сделает шаг вперед тот, кому я поручил вербовку добровольцев.
Ответом было подавленное молчание.
Паузу Басманов протянул не слишком долгую. Перебирать тоже нельзя. Однако следовало дать понять, что любой волонтер остается таковым до определенного момента. Он пробил – и обратной дороги нет. Вступают в действие неумолимые законы военного механизма. Вернувшись в строй, офицеры свой Рубикон перешли.
– Я принял в отряд предложенных вами людей. Очень надеюсь, что они в боях покажут себя не хуже вас, моих боевых товарищей. Но чтобы это было в последний раз! Я понятно выражаюсь, господа поручики и капитаны? У нас здесь что угодно, но не клуб любителей аквариумных рыб. Любую инициативу, на походе, и там, где мы окажемся, – приветствую, но при условии предварительного доклада мне или лицу, меня замещающему. В ближайшее время – это полковник Генерального штаба Сугорин, всем вам хорошо известный. Особых случаев на поле боя в виду не имею, – уточнил он. – Чтобы слегка обострить ваше слегка приугасшее за годы мирной жизни чувство ответственности, довожу приказ по гарнизону номер один от сего числа: «За каждый проступок вновь принятых на службу добровольцев его рекомендатель несет солидарную ответственность: дисциплинарную и финансовую». Отозвать рекомендацию разрешаю в течение получаса. После чего приказ вступает в силу. Вопросы есть? Нет? Вольно! Капитан Давыдов, выйти из строя!
Давыдов вышел, сделав три строевых шага, приставил ногу и повернулся «кругом», лицом к строю. Снова щелкнув каблуками, как обучен с детства. Особой вины он за собой не чувствовал, но приказ есть приказ.
– Капитан, я поручаю вам быть сейчас моим ассистентом. Я хочу вручить знаки отличия офицерам, которые добровольно вступили в наш отряд в кромешные времена и сегодня остались верны долгу и присяге!
Он передал Давыдову чемоданчик, наполненный алыми сафьяновыми коробочками.
…Басманов потратил два дня своего отдыха на то, чтобы разыскать в Севастополе хорошего еврея-ювелира, вручить ему мельхиоровую ложку, которую взял из дома в августе тысяча девятьсот четырнадцатого года и сберег ее, то в полевой сумке, то за голенищем сапога всю мировую и всю Гражданскую войну.
– Найдите мне, Хаим Маркович, такой же точно металл – видите, здесь эмблемка изнутри выбита, глухарь в колечке. Это – продукция Кольчугинского завода. Ничего другого не надо. Я мог бы вам и серебра, и золота принести, но желаю именно этого. Вот и рисунок. Изготовьте до послезавтра сорок таких крестиков. Заплачу, сколько скажете. Дело не в цене, а в сроке. Хоть всех умельцев города привлеките…
Басманов долгими вечерами придумывал памятный знак, аналогичный «Терновому кресту» первопоходников, – для тех, кто пошли вместе с ним отвоевывать Свободную Россию. Исчеркал десятки листов бумаги. И лишнего пафоса не хотелось, одновременно и об оригинальности он думал, насмотревшись на фалеристику конца ХХ века.
С Новиковым, Шульгиным и прочими полковник не советовался. Сам не дурак, и награда будет его личная, раз «старшие товарищи» не додумались. Государственные кресты он не держал в уме. Что Георгиевский, что Владимирский – все они одинаковы, за Турецкую войну, за Японскую, за Гражданскую, просто так, от щедрот начальства…
Знак получился хорошим. Вроде Кульмского креста, изготовленного из подобранных на поле боя осколков вражеских ядер. Крестик типа Мальтийского (с намеком на причастность к тайнам и рыцарскую верность), чуть меньше обычного, в центре – неизменный двуглавый орел, держащий в лапах мечи. На подложенном под перекладины лавровом венке – зернышки простого дорожного булыжника, на память о стамбульских мостовых. И надпись: поверху – «Стамбул-Царьград 1920», снизу – выделенная рубиновой эмалью положенная горизонтально восьмерка. Обозначение бесконечности. Эта символика волновала Басманова с юных лет. Знак был на двух колечках прикреплен к квадратной колодке с синей, пересеченной посередине красной полоской лентой, как на ордене Александра Невского.
Хаим Терушкин выполнил работу в срок, но взял за нее… Вы не поверите.
– Знаете, господин полковник, как трудно найти листовой мельхиор? – болтал ювелир, укладывая награды в коробочки. – Мы же таки не в Кольчугине, где это делается само собой?! А эти ваши детальки? Я посадил десять зубных врачей, чтобы они своими бормашинами точили листики. С раннего утра и до поздней ночи. А граверам вытачивать буковки? А паять! Вы знаете, как трудно паять мельхиор, чтобы незаметно было? Но получилось неплохо, вы согласны? А булыжник? Достать, разбить, грамотно огранить! Вы художник, господин полковник, это вам не Хаим Терушкин, это вам любой еврей скажет. Воевать, конечно, тоже нужно, кому же, как не вам? За Стамбул – отдельное спасибо. Сейчас там работают два моих брата и зять. Ни на что не жалуются. С турками таки да, было плохо, а с русскими и греками – почти что рай земной.
– Легко гайки вкручивать? – с усмешкой спросил Басманов.
– Ай, о чем вы говорите? Люди все одинаковые, бедного еврея каждый хочет обидеть! Только русский городовой кладет в карман зеленую бумажку,[47] и до следующей пятницы ни о чем таком думать больше не нужно. А турецкий мог взять целых десять пиастров и тут же унести половину лавки. Вы понимаете разницу?
– Ваши заботы, – отмахнулся Басманов.
– Конечно не ваши, – охотно согласился ювелир. – Если бы я носил на плечах золотые погоны и на боку револьвер, а за мной стояла вся русская армия – в лавку не зашел бы ни один шлемазл, ни из наших, ни из ваших…
– Еще конкретнее выражаться умеете? В подобном духе я и в казарме потрепаться могу…
– Конечно, конечно, – сделал озабоченное лицо ювелир. – Вот все ваши ордена. Только я вам все равно скажу – заказали бы вы их из нормального серебра – обошлось бы куда дешевле.
– Спасибо, любезнейший. Свою работу вы сделали хорошо, – сказал Басманов, любуясь знаком. – Остальное вас ни в коей мере не касается. Рассчитаемся – и до свидания. Только я хочу вас предостеречь – вздумаете копии делать, шкуру спущу. Не хуже турецкого янычара. Какие-либо доказательства, кроме моих слов, требуются для подтверждения?
– Клянусь машиахом, господин полковник! Зачем мне еще такая головная боль?
– Смотри, Хаим Маркович, я шутить не люблю. Нашутился уже… Аж самому противно!
Награждение прошло торжественно, как в царском дворце. Басманов вызывал офицеров не по чинам, а в порядке поступления в отряд, брал из рук Давыдова крест и прикалывал к одежде, преимущественно штатской. Но значения это не имело. Впечатление у награждаемых было огромное, на что Михаил Федорович и рассчитывал. Не зря Петр Великий писал: «Наказать – накажи, но потом и обласкай!»
