Сейчас же все должно было встать на свои места.
Сталину и Дзержинскому было совершенно неважно, примет или нет Лев Давидович предложение о сепаратном мире, им нужно было посмотреть на реакцию Льва, получившего подобное послание. Поэтому Иосиф Сталин был полностью готов к разговору, к любым обвинениям в свой адрес, а также к полному их отсутствию. Дзержинский не отметал и ту возможность, при которой Лев Троцкий решил просто посмотреть на Иосифа Виссарионовича, так сказать – хотел «заглянуть в глаза», а информация, якобы служившая поводом для встречи, могла быть совершенно любой. К этому Сталин тоже был хорошо готов, как и к очной ставке с посланником, которого Дзержинский инструктировал в его присутствии. Хотя последнее утверждение несколько не соответствовало истине. Детали операции разработал именно молодой сотрудник ВЧК, который приехал вместе с Дзержинским из Москвы и уже успел заинтересовать Феликса Эдмундовича своими личными качествами и работой. Иосиф Виссарионович тоже про себя отметил молодого чекиста. Не каждый вызовется сам выполнять столь рискованную операцию, имевшую большую вероятность уничтожения исполнителя.
Мы встретились в вагоне-салоне моего поезда, сердечно поздоровались, и, оставшись одни, начали разговор. Я, конечно, волновался, но не сильно. Смысла особого не было, так как я понимал, что Сталин, по лицу которого совершенно невозможно что-либо прочитать, готов к разговору и внимательно следит за моей реакцией вообще. Если письмо было провокацией, то очень внимательно. Поэтому показывать ему свои чувства было рано. С другой стороны ходить вокруг и около тоже особого смысла не было.
«Сначала надо ввязаться в битву, а там видно будет», - подумал я и обратился к Иосифу Виссарионовичу.
- Коба, - я несколько помедлил. Потом как бы решившись, продолжил. - Я получил вот такое послание и хочу, чтобы ты с ним ознакомился. Считаю это очень важным, поэтому и попросил тебя приехать архисрочно.
С этими словами я протянул Сталину письмо Пешкова. Тот взял письмо и принялся внимательно его читать. Про себя я отметил, что за время прочтения у Кобы не дрогнул ни один мускул, лицо оставалось совершенно спокойным. Дочитав послание, Сталин аккуратно положил его на стол и, внимательно посмотрев на меня.
- Лев, почему ты решил показать это письмо именно мне? Оно конечно интересное, но совершенно не в моей компетенции, скорее уж надо было договариваться о встрече с Феликсом, это его епархия, - Станин выжидательно смотрел на меня, но так как я молчал, Иосиф Виссарионович продолжил. - Или Владимира Ильича и ЦК надо было поставить в известность. Так почему я?
- Потому, что после прочтения письма и разговором с юношей по фамилии Зайденварг, который мне это письмо привез, у меня сложилось два варианта действий, и я хотел их обсудить именно с тобой. Сейчас объясню.
Сталин немного напрягся. Это не было заметно ни по его фигуре или позе, ни по выражению лица, но я ощутил это. Он закурил и, затянувшись, сказал, - Объясняй, Лев. Пока еще я не очень понимаю, что происходит.
Я усмехнулся.
- Я тоже не совсем понимаю и поэтому, как я уже сказал, вариантов два. Первый – все это действительно, правда, и предложение реальное. В этом случае его необходимо принимать и начинать усиленно работать по его воплощению в жизнь, и ты должен мне в этом помочь, Коба.
После этих слов я внимательно посмотрел на Сталина. Тот сначала несколько удивленно глянул на меня, но потом видимо справился с первой реакцией и ответил достаточно спокойно.
- Лев Давидович, ты совсем сошел с ума после удара по голове, раз мне такое предлагаешь?
- Нет, Иосиф Виссарионович, это ты не понимаешь. Мы не можем отказаться от такого предложения. Если предложенное настоящее, то его необходимо принимать. Обязательно. Объясню.
Во-первых, мы освобождаем территорию республики, заметь, освобождаем бескровно и получаем контроль до Байкала. Мы свои ходом туда год идти будем, если не два и это в постоянных боях и сражениях, при потерях и огромных затратах ресурсов.
Второе - мы получим золото. Предлагают триста тонн, а мы поторгуемся и получим тонн триста пятьдесят-четыреста. Золото – это хлеб, станки, промышленные товары, которые мы сможем закупать, например в САСШ.
Третье – это мир с Антантой и возможность повесить все царские долги на Деникина и Колчака, пусть они расхлебывают. Расхлебать не смогут и через несколько лет сами приползут к нам или мы их добьем в спокойной обстановке. Мир с Антантой – это свободный доступ торговых кораблей в Петроград и Архангельск, не говоря уже о том, что в Архангельске нам достанутся очень большие запасы, которые сейчас находятся под контролем интервентов и которые, они, скорее всего, уничтожат перед эвакуацией. Один сплошной плюс. Мы же не будем им сообщать, что надуваем их самым наглым образом?
Я пожал плечами и продолжил говорить.
- Пока суть, да дело, мы спокойно соберем силы, справимся с внутренними проблемами, наведем порядок и после этого спокойно ударим, в удобный для нас момент. Пообещать мы можем все, что угодно, и подписать я могу вообще любые бумаги. Пусть потом в суде доказывают, что Лейба Бронштейн их наглым образом обманул. Воевать они все равно не будут. Устали за четыре года от войны и для того чтобы загнать солдат на войну в Россию им придется очень и очень постараться. Сомневаюсь, что они смогут это сделать. Воевать никто не будет. Поэтому надо это делать.
Иосиф Виссарионович ошарашено смотрел на меня, такого заявления он вообще не ожидал.
- Лева, ты совершенно сошел с ума. Более идиотского предложения я в жизни не слышал. Ладно, ты сам решил утонуть, так ты еще и меня с собой тянешь?
- Ты не понял, Коба. Идея состоит в том, чтобы притвориться и заключить этот договор, а потом, когда надо будет платить по счетам мы их просто «кинем».
- Что мы с ними сделаем? Куда кинем?
- Не куда, а кого, Иосиф Виссарионович. Англия и Франция постоянно что-то делают и получают за наш счет, за счет России. Я предлагаю поправить наши дела за их счет, а потом, когда придет время расплачиваться с ними, отказаться от выполнения договоренностей с Антантой. Я не понимаю, почему мы должны разделить свою страну в угоду тем же англичанам или французам? Я совершенно не собираюсь делать для этого хоть что-то. То, что Российская Империя развалилась и агонизирует, совершенно не означает того, что мы должны отдать кому-то хоть пядь нашей территории. Коба, это прекрасная возможность поправить наше положение. Второго такого шанса не будет. Поэтому я и прошу тебя помочь мне. Одному мне не справиться. Представь только, одно объяснение с Владимиром Ильичом чего будет стоить, а проведение решения в ЦК партии? И это, только в том случае, если Ленин не прикажет меня расстрелять сразу же, у себя в кабинете, из пулемета. Коба, ты обязан мне помочь. Это нужно для страны, для людей, для будущего развития. Неужели мы упустим такую возможность сделать блестящий гешефт? Моя еврейская душа просто разрывается от предвкушения выигрыша в этой комбинации. И что теперь, нам таки необходимо в силу каких-то там теоретических убеждений просрать такую потрясающую для всей страны возможность?
Коба, я не верю, что ты мне не поможешь убедить Владимира Ильича!
Не верю!
Сталин потрясенно молчал. Такого они с Дзержинским совершенно не ожидали. Всего чего угодно, ответной провокации, убийства посланника, скандала в ЦК, громогласного заявления о своей чистоте в «Правде». Сейчас же даже возразить Льву Давидовичу было нечего. Он был прав полностью. Иосиф Сталин совершенно не ожидал такого уровня государственного сознания в бывшем журналисте, прекрасном агитаторе и позере, в «проститутке» Троцком.
«И что теперь делать? – думал Иосиф Виссарионович. - Надо как-то выходить из положения. Вот только как?»
Вопрос действительно был более чем насущным. Сталин осознал, что всей проведенной операцией он загнал в ловушку и себя и Дзержинского. Теперь нужно было выбираться и при этом не испортить отношений со Львом, которые только начали налаживаться.
Для того чтобы выиграть время на обдумывание дальнейших своих шагов, он спросил, - Ты говорил, что вариантов у тебя два. Первый я услышал, а какой второй?
Я очень пристально посмотрел на Иосифа Виссарионовича. Посмотрел тем немигающим «змеиным» взглядом, от которого некоторые вздрагивают, и который был присущ одному моему другу в прошлой жизни, потом вздохнул, покачал головой и ответил.
- Второй вариант – это провокация. Причем твоя, Иосиф провокация. Точнее твоя и Феликса провокация. Таким способом вы меня проверить решили. Где-то вот так я думаю.
Сталин молчал. Да и что он мог сказать в такой ситуации? Оставалось только ждать продолжения. Между тем, я, не дождавшись ответа, продолжил.
- Я не знаю, как можно было за четыре-пять дней подготовить и закрутить всю эту интригу, но вероятности того, что вы с Яцеком могли такое провернуть, я не исключаю. В соответствии с этим складывается такая ситуация. Если я сейчас доведу до сведения Ленина и ЦК партии полученную информацию, может разгореться громадный скандал. Будут замешаны Троцкий, Сталин, Дзержинский, Свердлов, Горький. Это может привнести серьезный раскол в наши ряды и это в то время, когда нам необходимо консолидировать наши усилия, когда мы обязаны забыть о личном благе и думать только о стране, о людях, которые ее населяют. Все это в условиях острейшей нехватки кадров и на фоне непрекращающейся Гражданской войны, развала страны, разрухи и надвигающегося голода. Поэтому, Коба, у меня к тебе совершенно прямой вопрос.
