Из ванной вышел Антон и робко топтался, стесняясь пройти в кухню. Мальчишка был невысокого роста, худенький, светловолосый, с испуганным взглядом, совсем не похожий на Севку. Тот встал и принялся рассматривать лицо братишки.
– Вот сволочь! Бровь парню рассек, – обнял мальчишку за плечи, – пойдем-ка, я сам тебя умою, а то у тебя шея, как кирзовый сапог.
– Сев, ты его всего в ванну закинь, чего парня по кускам мочалить.
– Точно, давай, Антоха, живо раздевайся и весь залазь. У-у, в такой ванне и мыться приятно. Учись у хозяина, видишь, Женька хоть и мужик, а мыло себе выбирает, как изысканная дама. – Севка, смеясь, намыливал Антона, с заботливой осторожностью щадя синяки и ссадины, доставшиеся парню от родного отца. Женька понаблюдал за братьями и пошел стелить в спальне чистое белье. Вот ведь тоже судьба у парней – и отец, и мать живы, здоровы, а из-за водки рехнулись совсем.
Из ванной вышли мокрый Севка и Антон, завернутый в полотенце. Женька протянул мальчишке махровый Татьянин халат.
– Надень, он чистый, ничего, что девчачий, тебя сейчас никто не видит, и за стол садись.
Старший Ильченко еще хлюпался в ванной, споласкивая носочки и трусики брата. Антон быстро наелся, разрумянился, веки его стали тяжелеть, хотя он стойко боролся со сном.
– Пошли, герой. – Женька уложил парня в чистую постель, поправил одеяло и смешно сморщил нос. – Спокойной ночи.
Севка уже возился с посудой, Женька налил себе и другу по здоровой кружке крепкого чая.
– Антон в каком классе?
– В восьмом, – Ильченко опять закурил и нахмурился. – Знаешь, Жень, если отец еще раз парня тронет, я его убью, зашибу насмерть.
– Брось. Кому этим лучше сделаешь? Ты сядешь, мать такого же хмыря притащит, а у Антошки вообще никого не останется. Переходите ко мне с Антоном да живите спокойно. Я все равно уезжаю.
– Какое там «все равно»! Тебе знаешь сколько могут отвалить за аренду, а мне не по карману.
– Да кончай ты все на деньги переводить, я знаю, как тошно может быть, а бабки я и без квартиры заработаю. И потом, чего это я неизвестно кого буду в свой дом пускать, с вами спокойнее. А ты и парня из интерната сможешь забрать.
– С парнем-то вот ни черта не получается. Сейчас отсрочка закончится, в армию загребут, а с ним что? Опять папе с мамой? Ты сам видишь, что творится, лучше уж пусть в интернате, там хоть сытый.
– А ты с Александрой поговори, может, какое-нибудь опекунство оформить?
– Не знаю.
– Вот я и говорю, поговори с Александрой, с Галиной Дмитриевной, они бабы нормальные, помогут.
– Александра же уходит из школы, ты что, не слышал?
– Да я чего-то со своими делами… А куда она теперь?
– В турфирму какую-то. – Севка немного помолчал, потом начал высказывать другу свои сомнения: – Она вообще в последнее время странная какая-то, как замороженная. Мужик у нее появился, ходит за ней хвостом, она делает вид, что все у них на мази, а сама от него шарахается, как от зараженного.
– Точно, и сегодня на вечере где-то пропадала, – задумчиво подтвердил Женька.
– Вроде как уходить собирается, опять же неизвестно куда и когда, все тянет чего-то, выжидает. А по нынешним временам какая фирма тебя ждать станет? Ч-черт знает, зачем ей этот спектакль?
– Может, боится чего-нибудь, – предположил Женька.
– А ты? – вдруг уставился на друга Севка.
– Я?
– Ты тоже боишься? – Ильченко внимательно посмотрел на Женьку, потом краснея, но с мужской прямотой начал: – Ты меня, конечно, прости, если что не так скажу, я понимаю, горе… Но почему ты успокоился?! Я бы уже всю слесарку на кирпичики разложил! Дергача бы инвалидом сделал! Все ведь знают, что в этом болоте творится!
– Не ори! Милиция разбирается, – сквозь зубы бормотал Женька.
– «Милиция»! А ты сам-то туда хоть раз наведывался?! Вот Александра наша, одинокая, беззащитная баба, и та бегала, перед ментами кулачками трясла! А ты, как крот, только зарываешься глубже! Не тронули тебя и…
– Заткнись! – вскочил побелевший Захаров. – Заткнись и уясни – я ни одной кровинки им не простил! Ты слышишь меня? Ни одной.
Женька опустился на стул и сжал голову руками. Не мог он теперь рассказать Севке, как в школе, на перемене сграбастал в кулак маленького, тщедушного Цветкова – подпевалу Дергача и прошипел ему в перепуганную физию:
– Слушай, ты, одуванчик! Передай своему Дергачу, или кто у вас там, что найду и зашибу! Сразу же! При первой встрече! Он знает за что. Вот беги сейчас и передай, что я по пятам за ним ходить стану, пока в гроб не вгоню!
Этим же вечером в квартире Захарова раздался звонок и в комнату вошли двое. Женька не знал их.
– Мы, это… Ты Дергачу привет передавал? В дом-то впусти, не дело у дверей говорить, – обратился к нему высокий парень в черной куртке.
– Да кто с тобой вообще говорить собирается, падаль?! – вскипел Женька.
– Ты, это… Не бушуй вхолостую. Короче, мать и сестру твоих мы не трогали. За базар отвечаю. И еще, велели передать – на нас мокрухи нет, но станешь тыкаться куда не надо – будет. Начнем с Дашки Литвиновой или с пацана ее, усек?
– С-сука!! – рванулся Женька, но тут же резкий удар сшиб его с ног – второй гость свое дело знал. – Хрен вы достанете Литвинову, козлы!
– А чего доставать – прицелился и щелкнул, не проблема. Не таких крутых убирают, а девку с дитем грохнуть – проще простого.
– А не боитесь, что я Брутичу ваши басни передам? Он мужик не хлипкий и за Литвинову в порошок стереть может.
– Ну и что? Сотрет какого-нибудь наркошу, нам не в убыток, ты ж не дурак, понимаешь, мы не сами девку кончать будем. Да и, кроме Дашки Литвиновой, можно потихоньку твоих друзей прорядить – Севку, Вовку толстого, училку вашу, у них-то такого Брутича нет! Да ты не пали глазами, я ж тебе говорю – твоих не мы решали. Если честно, Танькина смерть нам здорово планы попутала – теперь ментяры за нами с лупой ходят, а нам это без надобности, дело у нас серьезное, без возни нужно. Вот поэтому ты на пару месяцев сдохни. Короче, не согласишься по-доброму… Помни, Литвинова твоя живет, пока ты в норе сидишь. Ага, и еще не думай, что самый умный, в этом районе мы как в деревне живем – каждый вздох слышен. Усек? Так что отдыхай. А еще лучше смотайся отсюда, да по-быстрому, это в твоих же интересах.
Уже уходя, парень обернулся:
– Да, а к синяку бодягу приложи, а то видок у тебя…
После их ухода Женька поплелся в ванную и подставил голову под холодную воду, надо было прийти в себя. А потом долго сидел на кухне и не переставая курил одну сигарету за другой. Непрошеным гостям он поверил сразу. Поверил, что к убийству не причастны, а еще что запросто могут выполнить угрозы. Что же он, дурак, наделал?! Под дуло поставил Дашу с Кирюшкой! А еще Севку, Вовку, Александру, да мало ли кого… Что там этот длинный говорил? Дело у них какое-то? И надо месяца два подождать, так вроде? И что, все это время Дашу на мушке держать будут? Бред. А если нет? Эти-то смогут, чего им! Не зря же долговязый разъяснял – сунут наркоше стрелялочку, а он тебе за пакетик сутками дежурить станет. И еще большой вопрос, не сорвет ли у него крышу когда-нибудь просто так, от скуки?
Вот и думай – или справедливость восстанавливать, или, действительно, перекантоваться несколько месяцев, подальше слинять куда-то.
Женька всю ночь не мог глаз сомкнуть, а наутро принял решение – пусть его считают трусом, но рисковать Дашей и малышом не будет и ставить под пули ребят тоже не станет. Уедет в самое ближайшее время. Но он вернется! Через два месяца, никто и знать не будет, а он вернется, и тогда, никому не видимый, он из-под земли…
Женька играл желваками, кулаки сжались сами собой, а сердце наливалось холодной решимостью.
Сейчас Захаров не мог сказать Севке о своем решении: друг был горяч и невыдержан, запросто дров наломает.
– Севыч, ты меня знаешь. Я не изменился, только немного поменялись обстоятельства, – уже спокойно объяснил он другу. Неизвестно, понял его Ильченко или нет, но тема на этом была закрыта.
После сегодняшнего свидания в «Голубом щенке» Сергей понял, что готовится нечто серьезное. Обстановка накалялась, Сашу нельзя было оставлять дома без охраны, мало ли. Но перед тем как отправиться ее охранять, Сергей заскочил домой. Ему нужно было забрать бумаги, прослушать автоответчик, он ждал звонка. Жена, несмотря на позднее время, спать не ложилась, мало того, висела на телефоне. Услышав мужа, она резко изменила интонацию из медово-тягучей на убыстренно-деловую.
– Хорошо, Анна Ивановна, я не могу больше разговаривать, муж пришел.
«Видать, сильно приперло Анну Ивановну, если она в половине двенадцатого ночи косметикой интересуется. Опять благоверная со своим Бориской наговориться не может. Как маленькие, честное слово!»
– Сергей, я так понимаю, ты куда-то исчезаешь? Хотелось бы знать, что у тебя за дела в столь поздний час.
– Твои же телефонные звонки в поздний час меня не удивляют, почему тебя настораживают мои дела?
