рёбрам. И, похоже, что с ними всё гораздо хуже, чем я предполагал, так как я не могу удержаться от болезненной гримасы от этого невесомого, в общем-то, удара.
Мари тут же бессовестно задирает на мне рубашку.
— Даже не думал, что ты так просто согласишься, — пытаюсь перевести тему и дыхание. Но она не ведётся, едва касаясь пальцами, ощупывает меня.
— Кир, ты больной! — заявляет безапелляционно. — А если там перелом? Тебе надо в больницу.
— Что, всё так плохо? — интересуюсь.
— Ну, кровоподтёк просто огромный. Странно, я не заметила его там, в зале.
— Ерунда, — отвечаю как можно беззаботнее. — Я давно привык к травмам. Надо просто намазать мазью от ушибов.
Она гневно фыркает, берёт меня за руку и ведёт в мою же спальню. Да, не ожидал такого быстрого эффекта. Не совсем, правда, то, на что я рассчитывал. Мари оставляет меня стоять посреди комнаты, идёт открывать шкаф и достаёт аптечку. Велит снять рубашку.
— Мне нравится, когда ты командуешь, это очень соблазнительно, — комментирую, стягивая одежду. Вместо ответа она начинает наносить мне на рёбра холодящую мазь. Даже нежнейшие прикосновения отдаются внутри противной болью. Может и придётся завтра поехать в больницу.
Покончив с этим, она убирает всё по местам и явно спешит уйти.
— Останься, — прошу тихо. Делаю шаг к моей девочке, обнимаю так нежно и аккуратно, как только могу. Чему весьма способствуют больные рёбра. Кладу голову ей на плечо и наслаждаюсь мгновением тихого счастья. И она всё-таки обхватывает руками меня за талию. Мы стоим, не разговаривая, несколько минут. Затем Мари со вздохом отстраняется и решительно покидает комнату.
17
МАРИ
Утром я принимаю душ и делаю кофе, всё как обычно. Но что-то неуловимо тревожит. Что-то помимо рутинных уже переживаний об Алексе и родителях. Когда Кир не выходит в привычное время к завтраку, решаю проверить его. Стучусь в дверь, он не отвечает. Может, конечно, отсыпается после вчерашнего, сегодня у него заслуженный выходной. Но зудящая тревога заставляет меня приоткрыть дверь и заглянуть в комнату. Мальчишка, ожидаемо, спит, но что-то в его облике настораживает меня. Подойдя ближе, понимаю, что он весь покрыт бисеринками пота, а дотронувшись, фиксирую чрезвычайно высокую температуру. Чёрт, вот только этого не хватало. Легонько трясу его в надежде добудиться, но Кир не реагирует. И как мне транспортировать его в больницу? Сама не дотащу до машины. Да и опасно это, видимо с рёбрами всё же что-то серьёзное. Есть ли здесь скорая помощь и уж тем более её номер, я не знаю. Из доступных опций только позвонить Дине и попросить о помощи их с Джавадом. Что я и делаю. Дина на удивление быстро берёт трубку. Выслушав, в чём дело, велит ждать и сбрасывает звонок. Буквально через пятнадцать минут я слышу знакомые звуки сирены экстренных служб. Почти одновременно со скорой приезжает и Джавад. Я рада, что он здесь, так как моих познаний в языке явно не хватит для объяснений с врачами. Осмотрев парня, они кладут его на носилки и грузят в реанимационный автомобиль. Нахожу документы, в спешке накидываю одеяние мученицы и вместе с другом Кира отправляюсь в госпиталь вслед за скорой. По пути Джавад звонит кому-то, как я предполагаю его родителям. В больнице, само собой, нас не пускают дальше приёмного покоя. Вскоре приезжают отец и мать Кирама. Пытаются узнать у Джавада, а потом и на рецепции, что с их мальчиком. Но ответов нет ни у нас, ни у дежурного медбрата.
Минуты ожидания складываются в часы, а нам не приносят никаких новостей. Мне в голову закрадывается подлая по своей сущности мысль, что если он умрёт, то меня отправят домой. Наверное. И она настолько шокирует, что я открещиваюсь от неё всеми силами. Не такой ценой. Когда от кофе уже кружится голова, к нам, наконец, выходит врач и что-то долго объясняет Самиру.
Новости не самые утешительные. На ребре трещина и ночью открылось внутренне кровотечение. Сейчас уже опасности для жизни нет, лишнюю кровь откачали, прооперировали. Врач сказал, что Киру необходимо остаться в больнице на несколько дней, побыть под наблюдением. Но, скорее всего, он быстро пойдет на поправку, организм молодой и сильный, справится. Прогноз благоприятный.
Нас пускают к нему в палату, наказав сильно не тревожить. Выглядит Кир не очень, честно говоря. О чем он беседует с родными, я не понимаю и скромно стою в сторонке. В итоге переговоров родители покидают палату, попрощавшись со мной и поблагодарив за своевременно вызванную помощь.
— Здесь не за что благодарить, — говорю уверенно.
Джавад предлагает отвезти меня домой, отдохнуть и пообедать. Но тут вмешивается сам виновник торжества:
— Останься, — просит Кир точно так же, как сделал вчера. И я думаю, что всё могло быть гораздо лучше, если бы я действительно осталась накануне. Быстрее сообразила бы, что нужно в больницу. Тряхнув головой, отгоняю эту мысль. Не я заставляла его заниматься этим опасным видом спорта, и мы не в тех отношениях, чтобы я оставалась на ночь. Моей вины в произошедшем точно нет.
Тем не менее, я сажусь рядом с его кроватью, беру за руку и никуда не ухожу. Джавад, задумчиво кивнув каким-то своим мыслям, оставляет нас одних. Только обещает на прощание, что пригонит мою машину ближе к вечеру.
Видно, что мальчишке очень плохо, язык еще заплетается после наркоза, но он остаётся верен себе:
— Я тебя поймал, теперь никуда не уйдёшь.
— Не уйду, — обещаю. — Поспи, во сне быстрее выздоравливаешь.
День тянется бесконечно. Кир то спит, то бодрствует, но мы особо не общаемся в эти периоды, он слишком слаб. Заботливый персонал приносит мне нормальный обед, в то время как Кираму достается жидкий бульон. Мальчишка недовольно фыркает, пытается выпросить у меня мясо, а, не добившись успеха, обзывает жадиной. Ближе к вечеру Джавад приносит ключи от машины, и я отправляюсь домой, пообещав прийти завтра утром. Так тоскливо, по-больничному, проходит неделя. По просьбе Кира я читаю ему свою любимую книгу, а он язвительно комментирует каждую страницу, уличая персонажей в неправдоподобности. Рассказываю о некоторых своих путешествиях. Особенно его интересует моя поездка в Листан, и кто вообще меня туда отпустил. А меня никто и не отпускал, спонтанно вышло. Просто знакомые ребята поехали с гуманитарной миссией, а я увязалась с ними. Родители и Алекс, узнали о моём приключении уже постфактум. Родители мне потом долго ещё читали нравоучения о моей глупости и безрассудности. Но ведь не зря же всё
