Воровато оглянувшись по сторонам, я закрыл дверь, подперев ее стулом, чтобы дать себе время, если кто-то попытается войти. Быстро запустив прибор, я достал из кармана монету в пять пенни и, подключив ее к прибору, положил руку на другую ее часть. Передачу души животных мы уже начали проходить, поэтому я, ориентируясь на свои собственные чувства, притянул в ладонь все то, что не являлось моей сущностью. Мотор устройства зажужжал, колбы окрасились привычной зеленью, и я понял, что все получилось. Быстро выключив прибор, я вернулся к двери и убрал стул и только потом забрал монету из устройства. Вначале я даже не поверил своим глазам, но зеленые риски на монете, показывающие степень ее заполнения, твердо и устойчиво показывали, что в руках у меня одна гинея!
«Как?! Как такое возможно?! – Мысли замелькали в голове с бешеной скоростью. – Да там было-то души с два-три пенни, не больше! Откуда так много эссенции?!»
Мои размышления были прерваны старшекурсниками, которые зашли за аниматроном. Задумчиво проводив их взглядом, я подкинул в руке монету.
«Похоже, мне предстоит сегодня долгая ночь в библиотеке, только сначала нужно сходить к мистеру Трасту и получить на жетоне третий прокол».
Получив доступ, я под удивленным взглядом дежурного заперся в кабинете, который был предназначен для работы с книгами третьей секции, которые мистер Траст категорически запретил выносить в общий зал, пригрозив в случае обнаружения таких фактов отнятием пропуска.
Открыв первую книгу, я углубился в чтение, почти сразу же поняв, почему ее нет в общем доступе. Книга описывала продолжение экспериментов на людях, которые начал первый ученик ван Червиваля. Вот только методы были вовсе не так гуманны, как в первом случае. Дотошно и подробно, да так, что у меня волосы вставали дыбом, там описывались методы как положительной, так и отрицательной стимуляции людей перед отбором души. По ним выходило, что люди, полные положительных эмоций, давали эссенцию втрое насыщеннее, чем в своем обычном состоянии. Если же их выводили из себя или били, эссенция была впятеро или даже вдесятеро концентрированнее.
Я пока не очень понимал, каким образом эти знания могли дать мне ответы, вот только когда я открыл вторую книгу, мне сделалось по-настоящему дурно. Автором сего творения был антианимант, который описывал свои опыты над пленными республиканцами. Людей пытали, жгли и насиловали, чтобы получать такую концентрацию эссенции, которой хватило бы для подзарядки целого бронепоезда или корабля. В книге была расчерчена целая таблица линейной зависимости от степени пытки и получаемой концентрации. Я провел пальцем от высшей точки концентрации вниз, и рука у меня замерла. В строке соответствия нижней строчке значилось «Расчленение» и «Выемка органов» у живых людей.
Меня забила дрожь от понимания, кто такой Кукольник и для чего он все это делает! Он иссушает людей, забирая максимально концентрированные души, оставляя полиции неповрежденные части тела и пряча торсы и органы, проверив которые, опытный ремесленник сказал бы, для чего это было сделано. Видимо, у убийцы не было настолько крупного камня, как у меня сейчас, и он не видел, как и я ранее, что внутренние органы несут на себе часть следов концентрации души, иначе бы никогда не оставил кишки на месте преступления.
От волнения у меня пересохло в горле и затряслись колени. С трудом преодолевая дрожь, я продолжил чтение, открывая для себя ужасную причину ведения войны и какую роль на самом деле выполняли на ней антианиманты. Это были, по сути, палачи, которые пытали и истязали людей, чтобы получить высококонцентрированные эссенции. Автор подробно описывал пять лет своей службы в армии и все творимые им ужасы с научной точки зрения. У меня холодела спина, едва я представлял себе, что, обладая схожим даром, я тоже попаду на фронт и буду заниматься подобным. Дочитав книгу до конца, я устало откинулся на стуле. Мне открылась другая, оборотная сторона работы ремесленников, и она была отвратительна.
Вернув книги на стеллажи, я вышел в ночь, а за мной, ругаясь и шипя за мой поздний уход, вышел дежурный, который из-за меня не мог пройти дальше второй секции и терпеливо ждал, когда я вернусь из комнаты, куда ему доступ был запрещен.
Не обращая на него внимания, я пошел к себе, зайдя мимоходом к мистеру Трасту и попросив его отправить инспектору пневмопочтой письмо с просьбой о встрече. Ответ пришел только на следующий день: он предлагал встретиться неподалеку от участка в приличном кафетерии, если не произойдет очередного убийства.
У меня оказалась целая уйма времени подготовиться к своему рассказу. Я перечитал еще раз книги об антианимантах и их работе, а также пару личных дневников ремесленников, которые проводили схожие опыты, но только люди там сознательно давали себя мучить и добровольно отдавали души. Конечно же, тут обходилось без тех ужасов, которые творили над пленными.
Мне впервые пришлось добираться самому, поскольку я направлялся на частную встречу и фургон полиции не полагался. К счастью, у ворот квартала всегда дежурили извозчики, готовые доставить в любую часть города, – лишь заплати. Я опасался идти в одиночку, так как помнил неприятные мгновения, связанные с собственным ограблением, именно поэтому и не взял с собой камень.
Кафетерий располагался чуть выше Уайт-Чепла, на Черч-стрит, и по меркам Квартала ремесленников с трудом дотягивал до уровня «приличного». Расплатившись с извозчиком, я огляделся по сторонам, поскольку угнетающая атмосфера местных улиц всегда действовала мне на нервы. Был день, и по улицам сновали люди, вот только мне тут было страшно и днем. Босоногие, в рваной одежде беспризорники носились туда-сюда, и очень часто вслед им неслось:
– Держи вора! Стой, убью!
Лоточники, которые были одеты лучше всех, продавали всякую всячину, начиная от шелковых косынок и заканчивая стеклянными баночками с шариками опиума внутри. Я один раз купил пирожок, но выкинул его, едва надкусив, – вид мяса еще долго потом вызывал у меня тошноту.
Горожане, спешившие по своим делам, не были так нарядны и веселы, как у нас. Печать бедности, тяжелого труда и голода была практически на каждом втором лице. Как ни странно, но только молодые девушки, прогуливающиеся обязательно в сопровождении родителей или своих ухажеров, радовали взор. В остальном кругом почти то же, что и везде в Ист-Энде: грязные узкие улочки с выщербленной мостовой, серые невзрачные здания с нависающими окнами, из которых могли в любой момент вылить нечистоты, и вечный полумрак от смога. Если в Миддл-Тауне и у нас в квартале везде были газовые фонари, которые включали ближе к вечеру, то здесь был один фонарь на пять-шесть домов, и подаваемый очень экономно газ позволял осветить утренний или вечерний туман лишь на пару шагов вперед. Я не представлял себе, как тут жили люди, ведь каждый раз, выбираясь из колледжа, я с содроганием думал, что будет, если останусь один на этих улицах без прикрытия полиции.
