К моему счастью, с приема возвращались не только мы, поэтому, когда возле него стали останавливаться машины с другими аристократами, он быстро стушевался и, сев в машину, уехал, а я остался лежать на земле, находясь очень далеко от дома.
Вскоре по дороге перестали проезжать парокары, и, дождавшись последнего из них, я поднялся и пошел в том направлении, по которому мы приехали, надеясь, что доберусь целым.
– Эй, Рэджинальд! – услышал я голос сзади и удивленно обернулся. Задумавшись, я не заметил, как сзади почти бесшумно подъехал роскошный пароцикл спортивной модели. Такие я видел только на страницах газеты. Там говорилось, что это новая модель, которую будут выпускать специально для гонок – новый вид увлечения аристократии. За его рулем сидел сэр ван Рональд, и я облегченно выдохнул.
– Что произошло? – начал спрашивать он, когда вышел из машины и подошел ко мне.
Его брови взметнулись вверх, когда он увидел мой вид, который был явно далек от того, каким был на вечере.
– Почему ты один и избит? – Его голос приобрел стальные нотки.
Не знаю почему, но горечь, обида, разрушенные мечты и боязнь за свою дальнейшую жизнь и пребывание в школе хлынули из меня потоком не только слов, но и слез. Захлебываясь в них, я без удержу рассказывал, как хотел пользоваться камнем на благо людей, а теперь придется его отдать, поскольку отец не оставит меня в покое, заберет его и лишит всего.
Он дождался, пока я выскажусь и выплачусь, а затем подошел и положил руку на плечо.
– Зря ты переживаешь. Сэр Грюнальд, конечно, является главой цеха, но он не может выгнать тебя из колледжа. Цех, а не он, оплачивает затраты на обучение ремесленников, вы же потом их и отрабатываете. Так что прекрати рыдания и садись ко мне в пароцикл, доедем до места, а там уже будем думать, что делать дальше. Одно скажу тебе точно: за этот камень, если ты решишь оставить его у себя, тебе придется еще много раз побороться. Ты, пожалуй, единственный студент за последние сто лет, который обладает камнем подобного размера, и то только потому, что императрица настояла на этом. В любом другом случае тебя ждала бы обычная награда.
– И что мне делать? – Его слова хоть и были полны сочувствия, но не сильно меня утешили.
– Твоя жизнь, Рэджинальд, – усмехнулся он, – тебе и решать. Я за тебя не могу принимать решения. Чего ты хочешь сам?
– Хочу оставить камень себе и поймать Кукольника, а потом стать лучшим ремесленником! – убежденно ответил я.
В ответ сэр ван Рональд громко засмеялся.
– Слова, достойные сына главы Цеха ремесленников! Поехали уже, время позднее.
Последствия ссоры с отцом не заставили себя долго ждать. Вначале приехал Дик и, смущаясь и расшаркиваясь, уведомил меня, что больше мне не положено еженедельного содержания. Также как мой опекун он договорился, чтобы деньги за мою работу в полиции переводились теперь ему, а он уже будет выдавать нужные суммы мне, мотивируя это тем, что я пристрастился к спиртному, что в моем возрасте совершенно недопустимо. Вот так я и остался без средств к существованию, причем никто, даже директор, ничего не могли сделать, – отец был в полном праве так поступить. Хорошо еще, что еда и жилье были у меня оплачены. Но вот дополнительные расходы – на одежду, подарки девушкам и прочие бытовые мелочи – стали мне недоступны. Дик также передал, что отец с радостью не только вернет мне все назад, но и увеличит содержание, если я задумаюсь над своим поведением и добровольно передам ему камень. Я вежливо отказался. Внутри все бурлило от гнева и возмущения, но Дик был не виноват в случившемся, так что пришлось сдержаться и промолчать.
Единственным малюсеньким плюсом в этой истории стало количество желающих дружить со мной. Я перезнакомился почти со всеми курсами, даже Элиза, чувства к которой почти угасли, благосклонно стала здороваться со мной, раздувая из тлеющих в моей душе углей костер. Я снова начал ходить в те места, где она была, и издали наблюдать за ее красивым профилем и фигурой. После нескольких ночей с Люси я теперь точно знал, чего хочу от девушек, но даже в мыслях не мог представить себе отношения с Элизой в таком ключе – я и мечтать боялся заниматься любовью с таким ангелом. Мне казалось, что, если я только прикоснусь к ней, она просто сгорит от возмущения и оскорбления своей чистоты.
Вот так и продолжился мой второй год обучения – с пламенными чувствами к девушке, которой я не мог подарить ничего, кроме своих чувств.
Колокол у изголовья кровати привычно зазвонил, и я нехотя заворочался.
«Почему преступления не совершаются днем?» – эта мысль не давала мне покоя.
Чаще всего вызовы совершались либо ночью, либо рано утром, и почти все они были связаны с убийствами. Обследования трупов, если их обнаруживали значительно позже убийства, или утопленников происходили днем, но вот ночные визиты полицейских всегда вызывали у меня тревогу. Это был либо Кукольник, либо другой свежий труп.
– Кукольник вернулся. – Хмурый сержант рядом с фургоном разбил мои надежды на спокойную ночь.
– Далеко? – Я поежился от ночного ветра, а туман заползал всюду, напитывая одежду промозглой сыростью.
– Здесь, рядом, практически впритык к территории ремесленников, на Бурр-стрит.
Ехали мы молча, каждый думал о своем. Сержант, видимо, переживал о начале новой серии убийств, а я думал, что опять не высплюсь и на занятия приду полусонный.
В ночное время зевак, стоящих возле ограждения, почти не бывало. Только вездесущий репортер «Дейли Телеграф» со странной фамилией Венцелофф, который по неизвестной всем причине чаще всех первым прибывал на место очередного преступления Кукольника. Его даже один раз задержали, подозревая, что он является убийцей, но фактов, изобличающих его, так и не было найдено, а потом у него нашлись свидетели, видевшие его совершенно в другом месте в примерное время убийства.
– Мистер ван Дир, – поздоровался со мной Венцелофф, но я его проигнорировал. Хоть мы и часто виделись, но инспектор строго меня предупредил ни с кем не общаться по деталям дела, а уж тем более не посвящать в них прессу.
В этот раз знакомая до боли конструкция стояла внутри дома.
– Хоть ночь и недобрая, но приветствую тебя, Рэдж. – Я пожал протянутую руку инспектора, который хмуро стоял внутри дома, на колченогом столе покоился результат работы Кукольника.
Я достал из кармана свой драгоценный камень и прислонил к глазу, как много раз делал в колледже, показывая паинит знакомым и друзьям. Поле зрения послушно разъехалось, и я увидел полную сил и жизни душу инспектора и высушенную до одной трети душу сержанта. Похоже, с той поры, когда я смотрел на них, ничего не поменялось. Только в этот раз, помня негативную реакцию сержанта, я промолчал.
