— На Небесах должно что-то щелкнуть, чтобы Евгений Петрович пошел тебе навстречу, — многозначительно заметил Сергей Зубов, с которым Колчак познакомился еще три или четыре года назад в Кронштадте. Как и Львов на «Аскольде», он служил ревизором.
— Во-во, — поддакнул граф Нирод. — Знаки судьбы должны принять не принимаемое в природе положение. Ферштейн?
— Забавно, но о несостоятельности моего плана мне говорит каждый встречный. Вы что, господа, сговорились? — скрывая досаду пошутил Колчак.
— Точно, сговорились, — поднял палец титулярный советник Зазнобин, служивший младшим корабельным врачом. — С самого Рождества еще!
— Хотя, место вакантное у нас есть. Непонятно только, для кого Евгений Петрович его бережет. Может тебе и повезет, — добавил Зубов. — Так что разводи пары и полный вперед.
По кают-компании прошла волна искреннего веселья. Так уж получилось, что первыми встреченными на «Наследнике» офицерами оказались молодые мичманы и лейтенанты. Все они отличались бойким веселым нравом и полной независимостью суждений. О всех без исключения адмиралах и генералах они отзывались так запросто, словно каждый день сиживали с ними за одним столом и просили передать соусницу или кусок ростбифа. Колчак машинально включился в легкий треп, но мысли его были далеко.
Молас находился на берегу, да и не с руки было его беспокоить. Капитан встретился с ним через полчаса, за время которых лейтенант окончательно убедил себя, что место здесь ему не получить. Похоже, следовало проявить скромность и искать другие, не столь амбициозные, варианты.
— Присаживайтесь, господин лейтенант, — предложил капитан после того, как Колчак представился по всей форме и объяснил цель своего появления. В кают-компании ему уже успели рассказать, что к незнакомым офицерам Храбров обращается именно так, по званию. Своих, проверенных, он называл по имени-отчеству, а особо отличившихся мог назвать и вовсе, по одному имени. На крейсере подобное считалось знаком «высочайшего одобрения».
У всех без исключения офицеров имелись прозвища, зачастую меткие, иной раз и насмешливые. Того же Щенсновича с «Ретвизана» прозвали Идальго. Моряки использовали их исключительно в своей, сто раз проверенной компании и не допускали до тайн чужаков, оберегая таким образом честь мундира и создавая некий ореол кастовой таинственности. Но у Колчака на крейсере нашлось много знакомых, так что ему под большим секретом поведали, что капитана прозвали Цезарем. «За властный нрав и правильную линию», немного туманно пояснил Нирод, объясняя возникновение прозвища.
Подтянутый, выбритый до синевы, с голубыми глазами и короткой стрижкой, капитан Храбров смотрелся так, словно был рожден для службы в Российском Императорском Флоте. Он явно был на своем месте. Облаченный в китель с четвертым Георгием в петлице, он откинулся на спинку кресла и задумчиво осмотрел Колчака с ног до головы. Взгляд его казался бесстрастным, даже несколько отстраненным, но лейтенанту почему-то показалось, что хозяин обрадовался его визиту. «Успокойся, братец, это у тебя нервишки шалят, быть такого не может, с чего ему радоваться при виде очередного лейтенанта», — сам себя осадил Колчак. Ранее они не встречались, и он не видел тех причин, по которым Храбров мог им интересоваться.
— И все же я не до конца понял вашу мотивацию, — после паузы продолжил Храбров. — Что конкретно вы желаете найти на моем крейсере? Какая именно служба привлекает ваше внимание?
— Мне совершенно не важно, где служить, лишь бы должность была боевой, — решительно, словно кидаясь в ледяную воду, признался лейтенант. — Обещаю, что приложу все свои силы и ни при каких обстоятельствах не подведу ваше доверие.
— Хорошие слова, — одобрил капитан. — Расскажите о себе. Насколько я помню, вы всерьез занимаетесь научной работой и участвовали в полярных экспедициях?
— Да, но откуда вам это известно? — искренне удивился Колчак. Детали его службы не являлись секретом. Выпустившись из Морского кадетского корпуса в числе лучших, он служил на «Рюрике» и совершил переход на Дальний Восток. Уже тогда, будучи еще мичманом, он всерьез увлекся океанографией и гидрологией. В те времена он мечтал об экспедиции к Южному полюсу. Затем был клиппер «Крейсер» и зимняя стоянка в Нагасаки. Вернувшись в Кронштадт, ему присвоили лейтенанта, а сам он напросился на прием к Макарову, рассчитывая отправиться с ним на первом в мире ледоколе «Ермак» в экспедицию на дальний север. Но экипаж судна был полностью укомплектован и Макаров не смог выполнить его просьбу, «Ермак» ушел без него. Затем был броненосец «Петропавловск» и попытка помочь бурам в войне с Англией. Кипучая натура Колчака практически помогла ему попасть на войну, но в греческом порту Пирей он получил телеграмму Академии наук о том, что его просьба удовлетворена и ему выделена должность на шхуне «Заря», уходящей под командованием исследователя Толля в полярные воды. Война оказалась мигом позабыта, Север звал с неодолимой силой. Два года «Заря» ходила по северным морям в поисках Земли Санникова. Легендарную Землю они не нашли, но их путь от Кронштадта до Восточно-Сибирского моря вошел во многие книги и учебники. Именно тогда барон Толль рекомендовал его великому князю Константину Константиновичу Романову.
Колчак замерзал в сорокаградусные морозы, спасался от цинги и снежной слепоты, зимовал на льдине, чуть не погиб в схватке с белым медведем, освоил науку управления собачей упряжкой и написал ряд научных статей. За полярную экспедицию его наградили четвертым Владимиром и избрали действующим членом Русского географического общества. Через год ему вручили высшую награду общества — Константиновскую медаль.
Много всего было пережито в те годы, но временно перейдя на гражданскую службу он так и остался лейтенантом. Сейчас, когда началась война с Японией, долг и честь вновь позвали его обратно на военный флот.
Колчак долго рассказывал Храброву о своей прошлой жизни, по возможности стараясь показать, что ничего особенного в ней не было, он служил, как и все, не хуже и не лучше. Люди делали свое дело, а он просто старался внести в него свою лепту. Удивительно было другое, то, что капитан так внимательно слушал подобные малозначительные детали.
— Недурственно вас успела судьба помотать, — наконец резюмировал Храбров. — А как здоровье?
— Полный порядок! — браво ответил Колчак, хотя скверные северные широты не могли не оставить на нем своих следов.
— Неужели? — капитан одарил его ироничным взглядом. — Впрочем, здоровье вторично, главное — дух. У вас, как я вижу, с ним полный порядок. Вы мне понравились, господин лейтенант. Я беру вас к себе.
— Благодарю, господин капитан первого ранга! Обещаю, что никогда вас не подведу, — от неожиданности и волнения Колчак вскочил на ноги. Он уже думал, что ему откажут, а весь этот длинный разговор и вежливые вопросы призваны смягчить последствия. А все вышло иначе, и от радости он был готов чуть ли не в пляс пуститься.
— Мне нужны толковые офицеры, а на крейсере есть одно штатное место. Оно словно специально вас дожидалось. К сожалению, боевые должности в настоящий момент заняты, так что я предлагаю вам пост вахтенного начальника. На ваш счет у меня есть и другие планы, но о них поговорим позже. Что скажете?
— Скажу, что меня все устраивает, — твердо ответил лейтенант, хотя в душе рассчитывал на боевое место. Вахтенный начальник возглавлял вахтенную службу на корабле, на эту должность назначали офицера в чине лейтенанта и выше. На нем лежала ответственность за безопасность корабля в плавании, за чёткое и точное выполнение приказаний капитана и старшего офицера. Ему подчинялись вахтенные офицеры, нижние чины и судовой караул. Это была ответственная должность, но не непосредственно боевая, как, к примеру, минного, торпедного или артиллерийского офицера. Но Колчак и сам понимал, что судьба и так пошла ему навстречу. Вопреки всем прогнозам, вопреки куче желающих, он смог вот так, за одну беседу, без всяких протекций, добиться своего. Это ли не чудо? Чем же он так понравился Цезарю? Что тот в нем разглядел? И что за намеки насчет «других планов»? Какое занятие ему хотят поручить?
