Новым годом!
– С Новым годом, Вань!
Помощник очень вовремя нарисовался со своим тостом. Выпили, пожелали друг другу и фирме процветания. Он что-то еще о тех, у кого ребенок, говорил. Кажется, что на больничный мама пошла.
– Да понял, Вань. На больничный пошла, – покивал словам помощника.
– Так кого на замену возьмем, Александр Михайлович? После праздников наплыв звонков будет, кто будет на них отвечать? – не унимался Иван.
– Вань, все вопросы послезавтра, ок? Сейчас давай еще выпьем с тобой по одной за наступивший и за сбытие мечт. Все, отдыхай, помощник!
Да, дети часто внезапно заболевают. Я знаю это по детям Ядвиги.
Так же случилось и с ребенком тех, с кем Олеся должна была до турбазы добираться. С ними же, как оказалось, она и в одном коттедже была поселена.
Я мог бы включить жлоба и потребовать, чтоб девушку подселили к кому-нибудь, чтобы не платить за целый коттедж, где будет жить всего лишь одна девушка, но не стал.
Во-первых, я не жлоб.
А, во-вторых, видел я ее глаза в тот момент, когда она вышла из толпы моих сотрудников, откликнувшись на свои имя и фамилию. Испуганные они у нее были, как у зверька в клетке. Нет, даже не испуганные, а какие-то обреченные, как у брошенного котенка.
Это с чего же у нее такая реакция, интересно знать? В детском доме, что ли, воспитывалась девочка? Надо будет потом узнать, кто она и откуда. Может, ей помощь нужна? С жилплощадью, например.
Нет, ну, а что? Ценный сотрудник, имеем право снять для такого сотрудника квартиру, должность более высокооплачиваемую предложить. Жилплощадь найдем где-нибудь поближе к моему дому.
Точно! Я бы смог тогда ее по утрам на работу отвозить.
Там Ваня что-то говорил о замене сотрудника? Кого заменять? Это у Веры, у девушки, отвечающей на телефонные звонки, выходит, ребенок заболел? Так вот же! Олеся Тихая! Тихая она только по фамилии, я же сам слышал, как она в конкурсе лихо юморила и бойко отвечала.
Вот и сотрудник сам на замену нашелся! Там бойкость нужна, народ у нас такой, по телефону нахамить представителю фирмы, как за здрасьте!
Стоп, Алекс, стоп!
Кому ж ты врешь, мил человек? Себе-то уж не ври, будь любезен. Ты же сейчас, только представив, что будешь видеть свою Лесю как минимум ближайшую неделю и слышать ее голос, готов урчать как кот.
Вот уже и «Моя Леся» откуда-то появилось.
Не стал я настаивать, чтоб Олесю к кому-нибудь подселяли. Да и некуда особо было, как оказалось, ее подселять. К кому? К парням в домик? Одну? К молодым-холостым-подвыпившим?
Ага! Сейчас!
Сам когда-то был таким же, как они – не особо я думал о девушках и их чувствах. Да и не было в моей жизни таких девушек, чьи чувства меня бы интересовали.
Не было ни одной, с кем бы хотелось проснуться утром и увидеть ее заспанную и без косметики. Ни разу… Ни одной…
Страшно стало от осознания этого факта. Мне почти пятьдесят лет, большая часть жизни уже прожита, а у меня ни семьи, ни детей…
Пришел в коттедж, где спала Леся, и так мне вдруг захотелось увидеть ее вот такую, спящую и беззащитную. Запах ее почувствовать, вкус губ ее узнать.
Зашел в ее спальню и замер, как последний дурак, истуканом: девушка спала, подложив ладошку под щеку, а на ее прикроватной тумбочке лежал мой камень.
Как? Откуда он у нее? Как я его не увидел, когда раздевал ее и спать укладывал двумя часами ранее?
Подошел ближе к кровати, присмотрелся: да, это точно был мой камень.
Наклонился, чтобы вдохнуть ее запах, и вдруг услышал:
– Са-а-а-аша, ты пришел, да? – и улыбается, как будто действительно ждала меня, а не спала тут с ладошкой под щекой. Взгляд еще сонный, замутненный. И не парами алкоголя, а сном. То, что не парами, – это точно. Что она там выпила-то? Три бокала шампанского?
А я поплыл самым натуральным образом от этого ее: «Са-а-аша».
Сашей меня только мать называла. Давно, еще в детстве. Потом было «Свирепый», «Алекс», «Александр», «Александр Михайлович». Присел на корточки рядом с кроватью и ответил шепотом:
– Пришел.
– А я камень твой нашла, – тоже шепчет, смотрит глазами своими невозможными и улыбается. – Хотела себе оставить, но так не честно будет. Это же твой талисман, да?
– Да, – прошептал в ответ и протянул руку к ее кудряшке, что лежала на щеке моей девочки.
Убрал, а она вдруг, как котенок, ластится к моей руке и смотрит так доверчиво. Не надо так на меня смотреть, девочка, не надо. Я не железный.
– Он хорошо у тебя на груди смотрится, я видела на твоих фото. Ну, тех твоих… откровенных… – сказала и замолчала.
Опаньки! Вот тебе и чистая девочка!
– Видела фото? – не нашел ничего лучше, чем переспросить.
– Да! Ты там такой красивый… везде… – смутилась и покраснела от своего признания.
– И что? Не противно тебе со мной вот таким, готовым голым задом за бабки на камеру посветить, общаться? Наедине быть?
– Не-е-е-ет! – улыбается. – Ты красивый. И фото те твои красивые, хоть и откровенные, но не пошлые. И родинка у тебя есть вот здесь, – протянула и погладила по груди, с той стороны, где у меня и правда есть родинка.
Эти ее слова о моей же родинке на груди выбили у меня почву из-под ног. Я прижал ее ладошку к своей груди как раз над той самой родинкой и замер, приказав себе мысленно не думать ни о чем. Наивный! Следующая же фраза Леси заставила не дышать:
– Покажешь? Я никому не расскажу, что ты мне ее показывал вот так, наедине, обещаю!
Смешная! Не расскажет она, видите ли, никому. Как будто меня этим можно испугать.
– Да ты, никак, за мою репутацию переживаешь? – усмехнулся и начал раздеваться. – Не мне надо о своей репутации переживать, девочка моя светлая, а тебе. Это я никому не расскажу, чтобы не смущать тебя сплетнями.
Снял рубашку и замер под ее восхищенным взглядом. Стоял, боясь пошевелиться, держался из последних сил, чтобы не наброситься на эту чистую девочку и не взять ее, всю такую теплую и искреннюю. Во взгляде ее ни намека на похоть – лишь восхищение. Да уж… Нашла кем восхищаться…
– Можно я ее потрогаю? Твою родинку? Можно?
– Можно.
Присел опять рядом с кроватью, а сам зубы стиснул и держусь из последних сил.
Погладила, пальчиком обвела, даже, кажется, дышать перестала. Столько в этом
