Тьма была живой. Мало того, она была агрессивной. Глеб слышал её злобное рычание. Он снова был десятилетним мальчиком, и страх сковал его.
- Успокойся! – тёплая, сухая ладонь гладила его по голове. – Оно не тронет тебя, если ты сам этого не захочешь.
- Что это? – спросил он, чувствуя, как страх отступает.
- Это просто темнота.
- Но я чувствую, там что-то есть!
- Там прячется зло, людьми ещё не познанное. И пусть оно там и останется.
- Но с тем, что знаешь легче бороться!
- Это так. Но люди несовершенны, и всегда найдётся тот, кто этим злом захочет воспользоваться. И тогда оно выйдет из тьмы. Но они одной сути, и тьма будет следовать за злом повсюду. Пока не покроет всю землю.
- Что же делать?
- Изгонять тьму из себя. Когда на земле не останется тёмных людей, все будут нести Свет, и тьма растворится, а вместе с ней и зло.
Он взглянул вниз. Тьма словно ждала чего-то, даже рычать перестала.
- Изгоняй тьму из себя!
Голос Елизаветы Ивановны доносился уже откуда-то издалека.
Боже мой, как холодно. Глеб пошевелился, и это отдалось ломотой во всём теле. Несмотря на холод на лбу выступил пот. К тому же закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Свет тусклой лампочки над дверью больно резанул по глазам. Он закрыл их, и стал дышать. Быстрый вдох и медленный, медленный выдох. Помогло, тошнота немного, но отпустила.
Он опять открыл глаза. Неровный, будто стёсанный огромным зубилом каменный потолок. Как он попал сюда? Глеб пытался вспомнить, но получил такой приступ головной боли, что казалось, череп вот-вот разнесёт на куски.
Изгоняй из себя тьму! В воспалённом мозге всплыли эти слова. Что он может противопоставить этой корёжащей всё тело тьме? Только свет!
Голубое небо и он, взлетающий в вышину. Сильные руки отца высоко подбрасывают его, трёхлетнего. Замирает сердце, восторг от свободного полёта вместе с дыханием врывается в лёгкие. Черты отцовского лица размыты, но зато он чувствует запах, когда его тельце крепко подхватывают и прижимают к широкой груди.
Яркая зелень листвы с красными вкраплениями ягод. Ласковые руки матери, пахнущие малиной. Глеб ест прямо с её ладоней. Поднимает светящееся радостью лицо, и видит испуганные глаза.
- Глеб, мне страшно!
Вспомнил! Он вспомнил. Безжизненные глаза, гладко выбритый череп, вылетевшую из шприца иглу, после которой наступила беспросветная и безграничная тьма. Которая его сейчас и терзает.
- Глеб, мне страшно!
Серые глаза с испугом смотрят на него. Лиза! Она тоже в опасности!
Скрипя зубами от боли во всём теле, он начал подниматься с холодного каменного пола.
Екатеринбург. 8 августа 1918-го
- Помилуйте, Михаил Константинович, на дворе двадцатый век, а то, что вы изволите говорить – форменное мракобесие!
- И вас, милостивый государь, поразила язва либерализма!
- Я буду руководствоваться исключительно фактами. И на их основе делать следственные выводы. А сейчас позвольте откланяться, меня ещё ждут дела.
Генерал Дитерихс холодно кивнул. « Глупец и мальчишка», - раздражённо подумал он, когда дверь закрылась. Это не обычное преступление. Это событие, которое перевернёт всю последующую историю. Тут одними следственными выводами не обойтись.
Генерал встал и подошёл к раскрытому окну. Город жил своей обыденной жизнью, если жизнь в такое смутное время можно назвать обыденной.
Он инкогнито прибыл в Екатеринбург, чтобы лично встретиться с судебным следователем, которому поручено вести следствие по делу об этом страшном и подлом убийстве. Сергеев показался ему безынициативным, и не очень умным человеком. Вряд ли он являлся кандидатурой лучше Намёткина, но сейчас выбирать собственно было не из кого. К тому же его утвердила коллегия окружного суда.
Генерал был убеждённым монархистом и сейчас его интересовал ответ на один вопрос: остался ли хоть кто-то из царской семьи, чтобы единственная в России легитимная власть могла продолжиться?
В дверь постучали.
- Ваше превосходительство, - голос с лёгким акцентом принадлежал адъютанту Свободе, - к вам посетитель.
- Чего стоит, поручик мой инкогнито, если по прошествии двух часов после прибытия меня начинают одолевать ходатаи? Что, кто-нибудь из окружения Войцеховского проговорился?
- Это… священник, - пожал плечами адъютант.
- Приглашайте, - вздохнул генерал.
В кабинет вошёл отец Георгий.
- Чем обязан?
Михаил Константинович сделал шаг навстречу вошедшему, всматриваясь в лицо.
- Позвольте, я вас где-то встречал. И уж точно не в церкви.
- В Николаевской Академии , - подсказал генералу священник.
- Вы у нас разведку и контрразведку читали…
- Прошу вас, никаких имён! У нас мало времени, генерал, чтобы предаваться воспоминаниям. Вы, я слышал, скоро отбываете из города.
- Чем могу быть полезен?
Генерал жестом предложил посетителю сесть.
- Я знаю, вы прибыли сюда, чтобы лично ознакомиться с первичными материалами этого злодеяния. Вы были в доме Ипатьева?
- Совсем немного. Поймите, мне было тяжело.
- Я понимаю, - посмотрел на него отец Георгий. – Но и вы поймите. Время работает против нас. Если вам интересно, я могу изложить свои наблюдения от посещения этого страшного места.
- Интересно? – горько усмехнулся Дитерихс. Это, сударь мой, жизненно необходимо. Не только для меня, но и для всех людей, которым дорога Россия.
Отец Георгий достал из кармана рясы свой блокнот и аккуратно положил его на стол.
Следователь Сергеев вышел на распаренную августовской жарой улицу. Уже полдень, а дел сегодня невпроворот.
Нанятая на день пролётка с извозчиком ждала его в тени дерева.
- В суд! – коротко бросил он.
Окружной суд располагался в красивом доме мавританского стиля на самом берегу Исети. Дом этот несколько лет назад продал городской управе инженер Севастьянов.
Когда через полчаса они подъехали к особняку, у парадного входа следователь увидел группу людей в чёрных длинных лапсердаках и ермолках покрывающих головы.
« Началось, - подумал он. – Местное еврейство озабочено убийством бывшего императора и боится возможных погромов». Всё это не было лишено оснований, по городу ползли слухи, что «жиды замучили царя и семью».
Завидев выходящего из пролётки Сергеева, раввины бросились к нему.
- Прошу меня простить, господа, но совершенно нет времени!
Один из них подал следователю бумагу.
- Поверьте, мы заинтересованы в самом тщательном расследовании.
- Можете не сомневаться, господа. Ещё раз прошу меня извинить.
Он скрылся в дверях суда. В кабинете, где ещё позавчера хозяйствовал Намёткин, Иван Сергеевич отложив в сторону «еврейский манифест», принялся изучать собранный за неделю материал.
Следователь не был отъявленным монархистом, и февраль 17-го встретил с пониманием неизбежности смены строя. Но собранные под руководством Намёткина улики рисовали воображению картину преступления довольно циничную, если не сказать, ужасную. Хладнокровно уничтожить семью! Всё это попахивало мрачным средневековьем.
- М-да!
Он поднял голову от бумаг и вздрогнул от неожиданности. В трёх шагах от стола стоял высокий мужчина в чёрном до пят плаще и чёрной же шляпе, надвинутой почти на глаза. А глаза! Из-под широких полей они своим изумрудным сиянием, казалось, пронзали насквозь.
- Что вам угодно? Кто вы и как попали в мой кабинет?
Иван Сергеевич почувствовал себя крайне неуютно под взглядом незнакомца.
- Простите, если напугал вас. Я стучал, но вы видимо были увлечены чтением…
Тот говорил по-русски правильно, хотя чувствовался еле уловимый акцент.
Следователь хотел указать незваному гостю на дверь, но почему-то не решился. Что-то во взгляде незнакомца говорило, что он не из тех, кого можно выставить словно лакея.
- Вы позволите мне сесть?
Не дожидаясь приглашения, человек в чёрном плаще опустился на стул.
- Так что вам угодно?
Сергеев постарался придать голосу твёрдость.
Гость достал из внутреннего кармана плаща бумагу.
- Я – корреспондент «Ла Франс милитэр». Вот моя аккредитация.
Сергеев взглянул на документ.
- Pourtant,vous vous amenez de loin, monseur Santani!
- Je prefere parler russe. – отвечал корреспондент. – Мне нравится ваш язык. Он, как бы ясней выразиться, помогает лгать правдивыми словами.
- Мы предпочитаем другое выражение – говорить туманно или расплывчато.
- Вам видней, - улыбнулся гость. – Кстати, генерал Жанен вам обо мне не телефонировал?
