Как ни странно, пугающая перспектива нисколько не подвигла меня на то, чтобы изменить собственную профессиональную жизнь, хотя возможности имелись. Напротив. Я уперся рогом – не уйду с завода, пальцем не пошевелю, чтобы соответствовать идеалу моей жены. Это походило на протестное голосование, когда озверевший народ голосует за кого попало, но только не за тех, кого навязывают. Я устал, чертовски устал от проблем с женой. По складу характера я не любитель острых эмоциональных ощущений и психологических загадок, которые требуется решать, забросив производственные дела. Единственный период в моей жизни, когда свет померк и я мог думать только о женщине, – это когда хотел во что бы то ни стало жениться на Ольге. Но я был тогда сопляком с бушующими гормонами. Теперь же Вика меня, здорового и крепкого, умного и циничного мужика, вкалывающего до седьмого пота, тянула в противоборство воли и психики. Вика, глупая, не понимала, что победы ей не одержать. Но измотала она мои нервы нешуточно. Я устал.
* * *
Рассказывать о том, как выгнал жену из дома, противно и неприятно. Однако никуда не деться – без финальной сцены кино не кино.
Надеюсь, никто не заподозрит меня в том, что хотел молодую жену подсунуть старенькому папе в утешение. А если заподозрит и вздумает мне сообщить, то ему придется сильно потратиться на вставные зубы и лечение переломов конечностей.
Я точно знаю, что папу сорвало. Именно так – его сорвало, а не он сорвался. Он потом плакал и каялся, говорил, что затмение нашло. Верю на сто процентов. Затмение находит на всех мужиков, в том числе на любящих мужей, одуревающих от сексапильности случайно встреченной телки. Другое дело женщины, жены в частности. Они – якорь, они должны быть мудры, потому что надежда и опора, повторюсь – якорь. Вике не хватило ума понять и простить жалкий порыв моего отца – умирающего, в сущности, человека. Вика не обратила все в шутку, не сгладила, не перевела разговор на другое. В конце концов, не попеняла ласково, не пожурила, как поступают с малыми детьми. Мой папа давно ребенок – неужели это трудно заметить? Да что там! Открытым текстом я говорил жене, что давно превратился в отца собственного папы. Нет! Она устроила пошлейшее представление под названием «свекор домогается невестки». После первого инфаркта отец потерял способность даже мамы домогаться. Я однажды нечаянно подслушал, как они шутят по этому поводу. Точнее, шутила мама, и в ее словах было столько любви, в сравнении с которой все постельные утехи ничто.
Меня взорвало. Нет, не взорвало, я взорвался. Все накопившееся, утрамбованное и спрессованное усилиями воли, вырвалось наружу. Гнойник, который Вика взрастила в моей душе, прорвало. Я захлебнулся мерзкой жижей и потерял власть над собой.
Оправдываться бессмысленно, хотя и подмывает. Ударив жену, я на девяносто процентов сдержал силу. Но этого хватило, чтобы Вика полетела на пол, перепугалась до крайности. Вид жены, на карачках ползущей по квартире, слегка протрезвил меня. Но Вика вздумала искать защиты у папы, которого минуту назад обвинила в смертном грехе.
Я выкинул жену из дома.
О моих последующих переживаниях распространяться не буду. Кому они интересны? Да и касаются только меня, неудачника по всем статьям.
Виктор и Виктория
Через месяц после ухода жены Виктор поменял работу. Закрытие завода, как объявили владельцы, вопрос ближайшего времени, Виктор не хотел присутствовать на похоронах предприятия, в которое вложил столько сил. Ему единственному сделали предложение – аналогичная должность на современном комбинате в соседней области. Остальные управленческие кадры, с точки зрения хозяев, интереса не представляли. Виктора никто не осудил – большинство коллег были пенсионного и предпенсионного возраста, а у Виктора вся жизнь впереди.
Жизнь в квартире, где каждая вещь напоминала о Вике, хождение по улицам, где то и дело мерещилась жена, идущая впереди или навстречу, превратились в мучение – как постоянная боль, от которой нет избавления. Враки! Ольга говорила, что нет такой боли, с которой медицина не могла бы справиться.
С Ольгой Виктор и советовался по поводу своих планов. Главной проблемой был отец. Ольга сказала, что перевозить Максима Максимовича, вырывать из привычной обстановки нельзя.
– Ты будешь с утра до вечера торчать на работе, а он томиться в чужой съемной квартире. Пусть остается на насиженном месте, я присмотрю за ним.
– Иными словами, ты одобряешь мое решение резко сменить жизненный вектор?
– Я тебе не жена, чтобы одобрять или не одобрять. Тебя волнует отец, я говорю, как лучше сделать.
– Оля, у меня будет приличная зарплата, давай буду оплачивать тебе уход за папой? Пожалуйста, отнесись к моим словам трезво! И не обижайся! Я понимаю, что мы для тебя, как и ты для нас… практически члены семьи…
– Не распространяйся, – перебила Оля, – не мети хвостом. Когда уход за Максимом Максимовичем потребует много времени, будешь оплачивать. А сейчас – рано. Ты отцу уже сказал?
– Нет, сначала хотел с тобой поговорить.
Оба прекрасно понимали, что «поговорить» означало просьбу о помощи. И Оля, как всегда, не отказала в помощи.
Максим Максимович, выслушав сына, растерялся и испугался, но быстро справился со своим страхом одиночества, горячо поддержал. На современном предприятии для Витеньки, конечно, откроются большие возможности и перспективы. Вот и Вика хотела, чтобы он сменил работу.
Немой вопрос: «Вика?» – не сходил с лица Максима Максимовича, хотя вслух отец не решался спросить о невестке.
– Папа! – строго сказал Виктор. – Ты должен хорошо уяснить одну вещь! К разрыву шло давно. Это наши с Викой отношения. Наши! – подчеркнул сын. – Не твои отношения с невесткой, не отношения между нами троими, а только между мной и Викой. Твое участие никоим образом не могло повлиять на то, что происходило между нами. Запомни, пожалуйста, это твердо и давай больше не возвращаться к данной теме.
Теперь у Виктора была служебная машина, на которой он приезжал домой по выходным. Езда по ночной пустой дороге – двести километров на приличной скорости под приятную музыку – доставляла удовольствие. Праздное пребывание дома тяготило, но было неизбежным. Виктор большей частью спал – в субботу и воскресенье вставал после полудня. В субботу делали с отцом закупки продуктов, в воскресенье Виктор старался уехать после обеда. Дома его давили стены, квартира казалась выставкой похоронных принадлежностей – словно здесь была погребена их с Викой любовь.
Работа – лучшее лекарство от душевных невзгод. Какая работа – неважно. Рыть канавы, бросать уголь в топку, писать компьютерные программы, командовать на плацу – главное, чтобы не оставалось сил и времени переживать любовный крах. А дома у Виктора этого свободного времени оказывалось навалом – переживай, не хочу. Он и не хотел, поэтому маялся дома, стремился поскорее уехать.
