Скривил Ильмаринен от обиды рот, тряхнул курчавой головой и без приглашения вошел быстро в дом. Стояли в горнице на столе пышные хлебы, испеченные из муки, что намололо Сампо, полны были солонки солью, а сундуки — деньгами, но не помнила хозяйка Похьолы, чьим искусством была сделана изобильная мельница.
За столом сидела дочка Лоухи; увидев красотку, прямо к ней обратился кузнец:
— Выходи за меня, девица, займи место сестры, чтобы печь мне медовые хлебы и варить доброе пиво!
Но ребенок, что сидел на полу в горнице и играл с денежкой, испугался Ильмаринена и заплакал:
— Уходи от нашей двери — причинил ты уже горе дому! Сестрица, милая, не обольщайся женихом, не смотри на его стройные ноги и яркие уста — на самом деле волчьи у него зубы и медвежьи когти, а нож его жаждет крови и рад срезать невинные головы!
— Не пойду я за тебя, негодного, замуж! — сказала девица кузнецу. — Погубил ты мою сестру, можешь и меня извести. Заслуживаю я лучшего жениха — постатнее и с санями покраше, чтобы ехать в них к большим палатам, а не к кузнице, где чумазый муж будет раздувать угли!
Рассердился Ильмаринен на эти слова, схватил девицу в охапку и выбежал опрометью, словно метель, из дома. На дворе бросил он девицу в расписные сани и погнал коня, одной рукой держа вожжи, а другой обхватив добычу. Возмутилась девица дерзостью кузнеца и, страшась горькой жизни в мужнином доме, воскликнула:
— Если сейчас ты меня не отпустишь, то разобью я ногами сани!
— Окованы железом мои сани, — ответил на это Ильмаринен, — не разбить их тебе ногами.
Заплакала бедная девица, заломила руки и сказала постылому жениху:
— Если не отпустишь меня, то обращусь я рыбой и сигом уйду под волны!
— Не скроешься ты от меня, красавица, в волнах, — ответил Ильмаринен, — щукой пущусь я за тобой в погоню. Знай, нигде не найдешь ты спасения: побежишь в лес горностаем — настигну я тебя выдрой, взмоешь жаворонком в облака — помчусь за тобой орлом.
Стала тогда несчастная девица изводить Ильмаринена обидными речами — вот пересек саням дорогу заячий след, а девица горько вздохнула и со слезами сказала:
— Беда мне, злая досталась мне доля! Уж лучше сосватал бы меня заяц, а не кузнец увез под мятою полостью — покрасивей будет косой, да и рот его милее для поцелуев!
Опустил Ильмаринен глаза и закусил губу, но ничего не ответил, только подстегнул коня вожжами. А тут как раз зафыркал вислоухий на лисий след, и вновь запричитала дева:
— Горе мне, бедной! Лучше б ехать мне в санях с лисом, а не с кузнецом оставаться — жилось бы мне с лисом лучше, да и морда лисья краше лица суженого!
Стерпел Ильмаринен и эту обиду; но вскоре испугался конь, заржал у волчьего следа, и, вздохнув, опять загоревала девица:
— Злосчастная моя жизнь! Милее мне быть с волком, что всегда только в землю смотрит, чем сидеть в санях с кузнецом, — приятней для меня грубый волчий мех, чем волосы суженого, да и ласки дикого зверя отрадней!
Побелели щеки Ильмаринена, однако снес он и эти слова.
По пути домой остановился кузнец на ночлег в чужой деревне. Усталый с дороги, тотчас уснул Ильмаринен, а девица, которую похитил он себе в жены, отдалась на том ночлеге первому встречному и вместе с ним смеялась над спящим мужем. Утром застал Ильмаринен красотку за блудом и, вспомнив все, что накопилось у него в душе на эту вредную девицу, не пожелал себе такой жены.
Решил кузнец в наказание зачаровать невесту и обратить ее в лесного зверя или быструю рыбу, но, подумав, понял, что если отправит он ее в лес, то перепугается в нем все зверье, а если пустит в воду, то сбегут из глубин рыбы. И тогда взялся Ильмаринен за острый меч, чтобы покончить с дурною девицей, — однако, угадав его желание, так сказал клинок:
— Не для того я откован, чтобы губить слабых женщин и воевать с беззащитными.
Тогда пропел Ильмаринен сильные заклятия и обратил девицу в чайку, чтобы скакала она по утесам, носилась в непогоду над побережьем и выкликала свои дурные речи.
И с поникшею головой поехал кузнец к отчим полям один.
По пути встретил Ильмаринен вещего Вяйнемёйнена, и спросил рунопевец:
— Отчего ты печален, кузнец Ильмаринен? Вижу, едешь ты с севера — плохо, значит, поживает туманная Похьола?
— Отчего же ей, Похьоле, плохо жить? — ответил кузнец. — Неустанно мелет там Сампо, звонко шумит его крышка: один день мелет для пропитания, другой — для продажи, а третий — для пирушки. Сладко живется в Похьоле, раз есть там Сампо! Где стоит эта мельница, в тех краях всегда будут достаток и благо!
— А где оставил ты супругу? — спросил Вяйнемёйнен. — Отчего возвратился один, без жены?
— Оказалась девица дрянной, — сказал Ильмаринен, понурясь. — Обратил я ее в морскую чайку, и теперь она кричит на утесы и бранится с волнами.
36. Герои Калевалы отправляются в Похьолу за Сампо
Мудрый старец Вяйнемёйнен, узнав, как славно живется мрачной Похьоле с Сампо, сговорился с Ильмариненом отправиться в Сариолу и забрать у старухи Лоухи из медной скалы чудную мельницу, чтобы впредь одаривала она своими благами осиянную землю Калевалы.
— Только трудно нам будет добыть Сампо, — сказал Ильмаринен, — не отдаст его добром Лоухи, а само оно сокрыто за девятью замками, да к тому же пустило вглубь корни: один ушел в землю, другой зацепился за берег моря, а третий крепко обвил утес.
— Ничего, — ответил мудрый Вяйнемёйнен, — возьмем мы большой корабль, чтобы было куда погрузить Сампо, а там похитим его из недр горы — из-за всех девяти замочков!
— Безопасней нам будет отправиться сушей, — возразил песнопевцу кузнец. — В море может буря разбить лодку, и тогда придется нам грести руками. Нет уж, пусть лучше смерть спешит по волнам!
— По суше путь безопасней, — сказал вещий старец, — но извилистей и дольше. А по равнине вод, с южным ветром в парусе, напрямик бы мы плыли в лодке… Но пусть будет, как ты хочешь — поедем кругом по прибрежью. Только попрошу я тебя, Ильмаринен, выковать мне сначала огневой клинок, чтобы разогнал я им народ Похьолы, рассеял врагов, если не отдадут нам добром Сампо, — не должно мне быть безоружным в суровой Сариоле, в стылых ее деревнях.
Отправился Ильмаринен, великий кузнец, к своему горну, бросил на огонь железо, кинул одну пригоршню золота, а другую — серебра и велел рабам раздувать пламя. Взялись рабы за мехи, и вскоре стало в горниле железо как тесто, серебро как вода и сияющей волной заструилось золото. Явился в мыслях мастера дивный меч с золотой рукояткой — вынул он из пламени металл и, положив на наковальню, принялся стучать веселым молотом, выковывая для Вяйнемёйнена клинок, какой ему хотелось. Вскоре заглянул песнопевец в кузницу посмотреть на меч, взял его в руки, и пришелся огневой клинок как раз по нему — да и украсил кузнец на славу оружие мужа: на острие клинка сияет месяц, посередине светит солнце, а на рукояти рассыпаны звезды. Искусно украсил Ильмаринен и ножны: внизу ржет жеребчик, наверху выгнул спину котенок, а посередине лает собака.
Выйдя из кузницы, стал Вяйнемёйнен рубить мечом железный утес и отсекать от него глыбы.
— Клинком этим, — воскликнул радостно богатырский старец, — мог бы я расколоть твердые горы и рассечь на части скалы!
Изготовив оружие Вяйнемёйнену, выковал Ильмаринен и себе достойную броню — для защиты от бед и чтобы крепче стоять в битве. Надел он железную рубашку, застегнул на бедрах стальной пояс, а тут уже и рунопевец подвел к кузнице желтогривых скакунов. Оседлали герои статных боевых коней и поскакали по берегу. Но недалеко они отъехали, как услышали с пристани на взморье плач и стоны.
— Похоже, это девица рыдает, — сказал мудрый Вяйнемёйнен. — Давай-ка узнаем, в чем дело?
Подъехали герои ближе и увидели: то не девица рыдает у моря, а плачет и стонет печально большая крепкая лодка.
— Что плачешь ты, дощатая? — направив коня с пшеничной гривой к борту лодки, спросил Вяйнемёйнен. — Или грубо ты сработана? Или тяжелы твои ключины?
— Хочу я сойти в море со смоленых катков, как девушка хочет из дома уйти к милому мужу, — ответила лодка. — Оттого я и горюю, оттого и плачу, чтобы скорее спустили меня на воду. Строили меня лодкою военной, должно мне было стать кораблем для битвы и возить на дне сокровища, а на войне ни разу мне бывать не довелось и не пришлось за добычей плавать! Другие лодки, пусть они меня и хуже, не раз уже бывали в битве и привозили на дне богатства, а я, хоть из отличных досок сделана и обита для крепости медью, гнию здесь на катках, и руль мой видит лишь земляных червей, мачта служит для птиц гнездилищем, а по дну, вместо добычи, прыгают лягушки! Уж лучше б осталась я горной елью и стройной сосною: сейчас скакала бы по мне белка и играл у корней озорной пес!
— Не плачь, дощатая! — успокоил лодку вещий старец. — Скоро уже отправишься ты на битву. Скажи мне только: искусно ли ты сработана? Сможешь ли сама сойти с катков в море, чтобы ни рукой, ни плечом тебя никто и не тронул?
