Мидуинтер развернул предложения и прочел их внимательно.
Первое предложение было от нотариуса торп-эмброзского, который первым сообщил Аллэну в Париж об огромном состоянии, доставшемся на его долю. Этот джентльмен писал, что он давно любовался коттеджем, очаровательно расположенным на границах Торп-Эмброзского парка. Он был холостяк, любивший серьезные занятия и искавший сельского уединения после утомительных деловых занятий. Он осмеливался утверждать, что мистер Армадэль, взяв его жильцом, мог рассчитывать на спокойного соседа и на то, что коттедж будет отдан в надежные руки.
Второе предложение делал тот агент, кому было поручено отдать внаймы коттедж от имени совершенно постороннего лица. Жилец, желавший нанять коттедж, был отставной армейский офицер, какой-то майор Мильрой. Его семейство состояло из больной жены и единственной дочери, молодой девушки. Рекомендации его были отличные, и он тоже очень желал нанять коттедж, так как спокойное местоположение было именно такое, какого требовало слабое состояние здоровья миссис Мильрой.
— Какой профессии отдать предпочтение? — спросил Аллэн. — Военной или судебной?
— Мне кажется, тут не может быть ни малейшего сомнения, — сказал Мидуинтер. — Нотариус уже переписывался с вами, стало быть, ему надо отдать предпочтение.
— Я знал, что вы это скажете. Сколько раз ни спрашивал я совета у других, я никогда не получал такой совет, какой был мне нужен. Вот, например, это дело, о найме коттеджа. Я не согласен с вами. Я хочу взять майора.
— Зачем?
Армадэль указал пальцем на ту часть письма, в которой перечислялось семейство майора, на эти два слова: молодая девица.
— Холостяк, любящий серьезные занятия, прогуливающийся по моему парку, — предмет не интересный, — сказал Аллэн, — а молодя девица интересна. Я нисколько не сомневаюсь, что мисс Мильрой очаровательна. Озайяз Мидуинтер, несмотря на вашу серьезную физиономию, подумайте о ее хорошеньком кисейном платьице, развевающемся между вашими деревьями, подумайте о ее восхитительной ножке, ступающей в вашем фруктовом саду, о ее очаровательно свежих губках, касающихся ваших спелых персиков, подумайте о ее полненьких ручках, срывающих ваши ранние фиалки, о ее розовеньком носике, нюхающем ваши розы! Что предложит мне ученый холостяк взамен потери всего этого? Он предлагает мне какой-то темный предмет в штиблетах и парике. Нет! Нет! Справедливость — вещь хорошая, любезный друг, но, поверьте мне, мисс Мильрой лучше.
— Можете ли вы о чем бы то ни было говорить серьезно, Аллэн?
— Я постараюсь, если вы хотите. Я знаю, что мне следовало бы выбрать нотариуса, но что мне делать, если дочь майора не выходит у меня из головы?
Мидуинтер решительно возвратился к справедливому и разумному взгляду на предмет и настойчиво обращал на него внимание своего друга со всем убеждением, к какому только был способен. Выслушав его с примерным терпением, Аллэн очистил место на столе от наваленных на него вещей и вынул из кармана жилета полкроны.
— Мне пришла в голову совершенно новая идея, — сказал он. — Бросим жребий.
Нелепость этого предложения, сделанного богатым помещиком, была до крайности смешна. Мидуинтер не мог сохранить своей серьезности.
— Я буду бросать, — продолжал Аллэн, — а вы выкликайте. Мы, разумеется, должны отдать предпочтение армии: орел будет майор, а решетка — нотариус. Ну, глядите же!
Он бросил монету на стол.
— Решетка! — закричал Мидуинтер, потакая ребяческой шутке Аллэна.
Монета упала на стол орлом кверху.
— Неужели вы серьезно поступите таким образом? — спросил Мидуинтер, когда Аллэн отпер письменную шкатулку и обмакнул перо в чернила.
— О, конечно! — возразил Аллэн. — Случай и мисс Мильрой на моей стороне, двое против вас. Не к чему убеждать меня. Майору выпал жребий, и майор получит коттедж. Я не поручу этого нотариусам — они опять станут надоедать мне письмами. Я сам напишу.
Он написал ответ на оба предложения буквально в Две минуты. Один к агенту:
«Любезный сэр, я принимаю предложение майора Мильроя, пусть приезжает когда угодно. Искренно вам преданный Аллэн Армадэль».
Другой ответ к нотариусу:
«Любезный сэр, я сожалею, что обстоятельства не позволили мне принять вашего предложения. Искренно вам преданный и проч. и проч.»
— Люди всегда делают историю, когда надо писать письма, — заметил Аллэн, когда кончил. — А я нахожу, что писать письма довольно легко.
Он написал адрес на обоих письмах и налепил почтовые марки, весело свистя. Пока писал, он не примечал, чем был занят его друг. Когда он кончил, его поразила внезапная тишина в каюте, и, подняв глаза, он приметил, что все внимание Мидуинтера было странно сосредоточено на монете, лежавшей на столе, Аллэн с удивлением перестал свистеть.
— Что вы делаете? — спросил он.
— Я только спрашиваю себя… — отвечал Мидуинтер.
— О чем? — приставал Аллэн.
— Я спрашиваю себя, — отвечал Мидуинтер, возвращая ему монету, — есть ли на свете то, что называется случаем?
Через полчаса оба письма были отправлены на почту, Аллэн, которому надзор за ремонтом на яхте оставлял до сих пор мало свободного времени, предложил прогуляться в Кэстльтоуне. Даже Мидуинтер, несмотря на тревожное желание заслужить доверие мистера Брока, не мог сказать ничего против такого невинного намерения, и молодые люди отправились вместе посмотреть столицу острова Мэн.
Сомнительно, есть ли на земном шаре другой такой неинтересный город для приезжих, как Кэстльтоун. Там можно осмотреть внутреннюю пристань с раздвижным мостом для пропуска кораблей, наружную пристань, кончавшуюся крошечным маяком, откуда открывается вид на плоский берег и с правой, и с левой стороны. В центре города стоит покосившееся серое здание, называемое замком, и столб, посвященный какому-то губернатору Смельту, с плоской верхушкой для статуи, но статуи нет. Стоят также казармы, в которых размещается рота солдат. Господствующий цвет в городе бледно-серый. Немногие открытые лавки чередуются с другими лавками, запертыми и брошенными владельцами. Местные юноши молча курили, собравшись вместе под тенью стены. Оборванные дети просили машинально: «Подайте нам пенни!» И, прежде чем благотворительная рука успевала поискать в кармане, убегали со страхом и сомнением относительно человеколюбия господина, к которому они обращались. Кладбищенское безмолвие царило на улицах этого жалкого города. Только одно здание, вполне приличное на вид, утешало взор на этих унылых улицах. Посещаемое студентами из окрестной «Коллегии короля Вильгельма», это здание было занято кондитерской. Тут, по крайней мере, сквозь большое окно было на что посмотреть постороннему. В зале на высоких стульях сидели воспитанники коллегии, болтая ногами и медленно двигая челюстями и подчиняясь закону странного кэстльтоунского безмолвия, с важным видом насыщались пирожками в атмосфере полного молчания.
— Черт меня побери, если я в состоянии буду смотреть на этих мальчиков и на эти пирожки! — сказал Аллэн, оттащив своего друга от кондитерской. — Попробуем, не найдем ли мы чего-нибудь другого для развлечения на ближайшей улице.
Первый предмет для развлечения на ближайшей улице представился в виде лавки ваятеля и золотильщика, находящейся, видимо, в последней степени торгового упадка. На прилавке внутри ничего не выставлено, кроме склоненной головы мальчика, крепко спавшего в спокойном уединении этого места. В окне красовались три маленькие загаженные мухами рамы, небольшой лист бумаги, запыленный от продолжительного небрежения, объявлявший, что это помещение отдается внаймы, одна раскрашенная гравюра, представлявшая ужасы пьянства и призывающая к самому свирепому воздержанию. Сюжет, представлявший пустую бутылку джина, необыкновенно обширный чердак, чтеца в перпендикулярном положении и умирающее семейство в горизонтальном положении, обращался к благоволению публики под привлекательным названием «Рука смерти». Намерение Аллэна насильно выжать развлечение из Кзстльтоуна он долго пытался реализовать, но тут изменило ему. Он предложил попробовать прогуляться в каком-нибудь другом месте. Мидуинтер охотно согласился, и они отправились назад, в гостиницу собрать сведения о местных достопримечательностях. По милости своего характера Аллэн часто фамильярно обращался с незнакомыми людьми и задавал им самые непродуманные вопросы. Вот и в этот раз после его вопросов на приезжих посыпался град сведений, относившихся ко всевозможным предметам. Кроме того, который привел их в гостиницу. Они сделали для себя разнообразные и интересные открытия, относившиеся к законам и постановлениям острова Мэн и к нравам и к обычаям местных жителей. Аллэн с восхищением узнал, что обитатели острова Мэн говорили об Англии как о хорошо известном близлежащем острове, находящемся на некотором расстоянии от Дугласа — столицы острова Мэн. Оба англичанина узнали также, что этот островной народ пользовался своими собственными законами, публично провозглашаемыми раз в год губернатором и двумя главными судьями, стоящими на вершине старинного вала в фантастических костюмах, приличных этому случаю. Обладая этими завидными привилегиями, остров вдобавок пользовался еще правом иметь местный парламент, называемый Палатою Ключей. Это собрание далеко опередило парламент соседнего острова в том отношении, что его члены обходились без выборов народом и торжественно выбирали друг друга. С этими и многими другими местными обычаями познакомились самые разные посетители и служащие гостиницы, и вот так Аллэн убил время самым бестолковым образом, пока все разошлись и болтовня прекратилась сама собой. Мидуинтер, говоривший в это время с трактирщиком, спокойно напомнил Аллэну, зачем они пришли сюда. Самое лучшее место для прогулок на острове было на западном и южном берегу. В той стороне был рыбачий городок, называвшийся Порт Сент-Мэри, с гостиницей, в которой путешественники могли ночевать. Если Аллэн все еще был недоволен Кэстльтоуном и желал посмотреть что-нибудь другое, ему стоило только сказать, и тотчас будет готов экипаж. Аллэн ухватился за это предложение, и минут через десять он и Мидуинтер были на дороге к западным пустыням острова.
