так хочу! – передразнила мама. – Ты раньше такой не была. Что с тобой? Была такая хорошая послушная девочка…
– Мам! Мне тридцать! Тридцать, если ты не заметила! Я уже давно не девочка.
– Да что я сказала такого? Опять взвилась вся, – запричитала Наталья Владимировна. – Я к тому, что ты всегда поступала правильно.
– Правильно для тебя или правильно для кого? – насупилась Зоряна. – Потому что я впервые только начинаю понимать, что такое «правильно» для меня!
– Ой, ладно, я в этой твоей психологии ничего не смыслю. Пусть с тобой Мила возится. Брала бы пример с сестры. Вышла замуж, дочку растит…
– За кого замуж? За Яна? Не люблю я его! Не хочу, чтобы ты даже произносила его имя при мне.
Зоряна поднялась, взяв кружку с кофе.
– Я наелась. Спасибо! – и с этими словами она ушла в свою комнату.
Там она встала у окна и долго смотрела на зеленеющие деревья и раскинувшийся пруд, который за листвой почти не было видно. Еще было довольно рано. Но город не спал. Наверно, он никогда не спал. Хотя у Зоряны не было особого желания проверить его границы по ночам.
Внутри все клокотало. Она понимала, что надо успокоиться, что просто ее задели за живое слова мамы. Она ведь не имела в виду ничего плохого – просто волнуется за свою дочь. Но такие перепалки в последние несколько недель стали обыденностью. Родителям не нравилось, что Зоряна ушла с работы. «Такое хорошее место. В центре, добираться недалеко. И начальство тебя уважало…» Эта тема то и дело поднималась на «домашнем собрании» за ужином. Зоряна упрямо отмалчивалась первое время, повторяя про себя мантру: «Это моя жизнь. Никто не может диктовать мне, что делать. Это моя жизнь». Потом молчать стало невыносимо, и она начала взрываться. То криком, то слезами. Зоряна не понимала, что с ней творится. Почему она, всегда такая уравновешенная, вдруг стала огрызаться на своих домашних, которые очень ее любят. «Да потому что они не дают тебе права выбора!» – кричало где-то глубоко внутри.
«Всю жизнь я делала то, что от меня хотели, то, что надо и правильно. И где я теперь? Я не знаю, кто я и что я. Чего я хочу? Я сделала правильную вещь для себя – ушла с работы, которая мне не нравилась. И стала получать образование в той сфере, которая интересна. Почему никто не может меня понять?»
Даже Мила, хотя и пыталась стоять на стороне сестры, временами не понимала ее. Но в отличие от родителей, по крайней мере, не читала нотаций. Зоряна стала частым гостем в ее доме. Теперь, оставшись без работы, пока учеба еще не началась, у Зоряны было полно свободного времени, которое она с радостью тратила на племянницу и сестру.
– Мил, привет!
– Привет. Как ты?
– Все хорошо, – соврала Зоряна.
– Какие планы на сегодня?
– Сначала заеду в университет и подам документы. А потом… можно я потом заеду к тебе?
– Конечно, дорогая. Мой дом – твой дом.
– Спасибо! Что бы я без тебя делала? – Зоряна испытала острое чувство благодарности по отношению к Миле.
– Для чего еще нужны сестры?
Зоряна с облегчением отключила телефон. Настроение тут же улучшилось. Она принялась собираться. В сотый раз проверила, все ли взяла для приемной комиссии. Убедившись, что за ночь ничего не исчезло из нужной папки, Зоряна взялась за одежду. И хотя сегодня никаких экзаменов не предполагалось, никто не убедил бы ее сменить платье-футляр и лодочки на низком каблуке на шорты, футболку и кеды. В конце концов, ей уже не семнадцать. Зоряна придирчиво посмотрела на свое отражение в зеркале. Да, ей не семнадцать, о чем говорили первые морщинки вокруг глаз. Впрочем, вряд ли их можно было бы заметить, только если не рассматривать специально. Вот Никлас мог и увидеть. Когда они лежали рядом на песке или когда плавали. Зоряна тряхнула головой, стараясь выгнать его оттуда.
Психолог на консультации посоветовала ей насильно не гнать воспоминания, а как бы мысленно фотографировать и складывать в воображаемый фотоальбом, где будут храниться все самые лучшие моменты жизни. По словам специалиста, это поможет Зоряне принять ситуацию и не зацикливаться на том, что могло бы быть, а радоваться тому, что в ее жизни было это небольшое приключение.
Поэтому Зоряна мысленно сфотографировала момент, когда они с Никласом лежали на песке и любовались заходящим солнцем, и убрала в воображаемый альбом.
Подкрасив ресницы и губы, она взяла сумку и направилась на выход.
– Мам, я ушла! – крикнула она в кухню, где слышался шум воды. Ответа не последовало. Зоряна себе под нос пробурчала: – Да, милая. Удачи, доченька. – А потом крикнула погромче: – Пока!
– Пока! – донеслось из кухни. Но мама так и не вышла.
Зоряна закрыла дверь и, изо всех сил стараясь прогнать неприятный осадок от утреннего разговора с мамой, побежала по ступенькам вниз. Запищал домофон, открывая тяжелую металлическую дверь, и будущая студентка оказалась на улице. Яркое солнце на несколько секунд ослепило ее, но потом она пошла по тротуару в тени деревьев, и глаза постепенно привыкли.
Такие солнечные дни неизбежно возвращали Зоряну на Кипр. Иногда она поддавалась желанию вспомнить все в мельчайших деталях. Потом ее мысли могли идти по разным путям: самобичевание или оправдание. «Никлас бывает в России каждый месяц. Мы могли бы видеться. Узнать друг друга лучше. Может, после нескольких таких встреч я бы поняла, насколько он мелочный, противный нарцисс». Тут она обычно качала головой, потому что, может, Никласу и нравилось красоваться, но по отношению к ней он вел себя внимательно. «Ой, да ладно, он просто хотел затащить тебя в постель! И у него это прекрасно получилось». Но ведь он потом искал ее, даже в аэропорт примчался, хотя не знал, когда именно у нее самолет. Запомнил же, в какой день у нее рейс.
«Да и неважно это все! – подключался новый голос. – Ты знаешь, что вы не могли бы быть вместе. Зачем ему ты, запутавшаяся глупая женщина, которая сама не знает, что ей надо?»
Обычно после этих внутренних диалогов у Зоряны портилось настроение и начинала болеть голова. Лучшим средством дома стало рисование. Хотя она всю свою сознательную жизнь думала, что рисовать не умеет, у нее неплохо получались акварельные наброски. Она открывала один за другим мастер-класс и рисовала. Но в переполненном метро все, что она могла, это погрузиться в книгу. Печальная история про жену, которая возвращалась к жизни после гибели мужа, была дочитана, и теперь Зоряна вернулась к классике. Возможно, выбор был не самым удачным, «Грозовой перевал» с мрачными пейзажами Англии не способствовали поднятию настроения. Да и история любви Кэтрин и Хитклифа не была усеяна розами. Но оторваться Зоряна от них не могла. Чтение и правда отвлекало.
Подав документы, взяв расписание экзаменов и реквизиты для оплаты в приемной комиссии, Зоряна спустилась по ступеням вниз. Она протиснулась сквозь плотную толпу абитуриентов, резко толкнула дверь и почти влетела в какого-то парня.
– Ой, простите! – пискнула она.
– Ничего страшного.
Зоряна припомнила его. Он тоже подавал документы вместе с ней. По нему было и не скажешь, что такие хотят работать психологами. Потертые джинсы, черная футболка, сверху расстегнутая рубашка с закатанными рукавами, все левое ухо было
