Не успел я нажать на кнопку для ответа, как в наушниках послышался саркастический голос босса. «Наверное, неплохо было бы сообщить, что мы британцы и пришли сюда им помочь», – предложил он.
По мере того как мы шли через деревню, вокруг появлялось все больше людей. Кто-то выглядывал из-за угла, кто-то из приоткрытых ворот. Никаких эмоций на лицах. И только мужчины, ни одной женщины. Все как один бородатые – если, конечно, возраст позволял. Все одеты одинаково: серая или голубая рубаха навыпуск, мешковатые штаны и кожаная обувь, видавшая лучшие дни.
Когда мы проходили по улице, достаточно широкой для машин, я заметил проехавший в отдалении небольшой минивэн. На крыше сидели дети, я помахал им рукой, и двое мальчишек помахали в ответ.
Чуть дальше мы обнаружили некое подобие рыночной площади. Здесь торговали какими-то подгнившими фруктами и овощами. Перед раскрытыми настежь дверями мастерской лениво прохлаждались двое подростков. Рядом, прямо на земле, среди пятен машинного масла были беспорядочно свалены какие-то автозапчасти.
Из полуразрушенного строения, где, судя по всему, когда-то находился магазинчик, вышел старик с морщинистым лицом и на удивление ясными глазами. Он волок деревянную клетку с пестрой птицей, отчаянно хлопавшей крыльями. Не знаю, служила она украшением дома или годилась в пищу, но он очень хотел нам ее продать. У меня не было при себе денег, и я сильно сомневался, что боссу понравится, если из патруля я вернусь с птичьей клеткой в руках, так что я отрицательно замахал руками – мол, спасибо, не надо, и даже пытался выговорить по-афгански: «Салям алейкум».
В ответ он непонимающе уставился на меня. Видимо, попытка оказалась не засчитана. Если бы рядом был Гарри, я бы попросил его узнать у старика, не знаком ли тот с каким-нибудь водителем грузовика. Но, увы, мне не повезло.
Чтобы попрощаться, я приложил правую руку к сердцу – мне казалось, этот жест приветствия и мира должен быть понятен всем. Правда, для этого пришлось отпустить автомат, который повис на боку, но левой рукой прощаться было нельзя: афганцы считали, что она годится только для того, чтобы подтирать зад. Так что, если я не хотел оскорбить старика, выбора у меня не было.
Все улочки тут выглядели одинаково, без особых примет и названий. Если здесь и был почтальон, ему, вероятно, приходилось нелегко. Со всех сторон высились глухие стены, и невозможно было сориентироваться, какой проулок куда ведет. Никто особо не удивился, когда через пару минут по рации пришло сообщение, что первую контрольную точку мы пропустили.
Босс хотел, чтобы мы проверили здание, которое здесь использовалось под школу, и обсудили с местными старейшинами, в чем они нуждаются и какую помощь мы можем им предложить.
Наш авангард провел торопливую рекогносцировку на местности и, оставив нашу группу дожидаться на месте, направился обратно в поисках нужного поворота. Мы снова углубились в лабиринт узких улочек и нависающих стен.
Я шел медленно, присматривая за парнями впереди. Здесь не задувал ветер и отвратительно пахло гнилью и человеческими выделениями. Казалось, этот запах лип к коже, от него невозможно было избавиться.
Всякий раз, когда патруль останавливался, мы смотрели по сторонам и переходили в нижнее положение для стрельбы. Это заставляло беречь силы: приседать и подниматься в полной экипировке со снаряжением с каждым разом становилось все труднее. У меня уже ныли колени, им явно не нравилась такая жизнь. К тому же на земле было столько грязи, что опускаться в нее было неприятно.
Нам сообщили, что босс добрался в центр деревни и попросил о встрече со старейшинами. Местные отправились за ними.
Я прошел вдоль морпехов, занимавших оборонительную позицию, чтобы убедиться, все ли в порядке. Центр деревни представлял собой пустую площадь размером с обычный бассейн. По краям стояло несколько невысоких обветшалых зданий, рядом виднелись пустующие деревянные лотки и столы.
Постепенно на площади собирались люди – взрослые мужчины и вездесущая ребятня, все по-прежнему в традиционных свободных серо-голубых одеждах. Босоногие малыши толпились вокруг морпехов, но близко подходить не отваживались.
Я дошел до босса, рядом с которым обнаружился Гарри, наш переводчик. Они о чем-то переговаривались с высоким, представительным стариком в безупречно-белом тюрбане и самой длинной седой бородой, какую я когда-либо видел: она доходила ему почти до пояса.
Проходя мимо, чтобы поправить стойку одного из парней, который смотрел не в ту сторону, я уловил обрывки разговора.
– Старейшина говорит, они до сих пор не получили ни лекарств, ни еды, ни школьного оборудования, хотя им все это давно обещали, – переводил Гарри.
Босс начал что-то отвечать, но этого я уже не слышал. Впрочем, о смысле сказанного можно было догадаться и так. В регионе было слишком небезопасно, и ни одна гуманитарная организация не рисковала посылать сюда людей и грузы. Если местные рассчитывали на помощь, они должны были сотрудничать с нами против талибов. Только тогда поставки можно будет наладить.
Разговор продлился еще несколько минут и закончился тройным рукопожатием, после чего босс дал знак, что пора идти дальше.
Деревня закончилась внезапно, и мы вновь оказались в пустыне.
Неожиданно кто-то подергал меня за рукав и, опустив глаза, я увидел девчушку с темно-каштановыми волосами и пронзительно-зелеными глазами. На вид ей было лет десять, не больше. Она протягивала мне раскрытую ладошку.
Я присел на корточки, чтобы оказаться с ней вровень.
– Привет, малышка. Чего ты хочешь, дай догадаюсь. Ручку, да?
Я торопливо огляделся в надежде, что на меня не накинутся толпы ее друзей. Но все было чисто, так что я выудил из кармана карандаш и пару конфет, которые специально прихватил для такого случая.
Она ухватила подарок и расплылась в широченной улыбке. И вместо того чтобы сбежать, внезапно разразилась длинной тирадой на пушту. К счастью, Гарри оказался неподалеку, рядом с одним из наших капралов.
– Эй, Гарри, можно тебя на минутку? – крикнул я.
Он тут же подбежал к нам и поздоровался с девочкой, которая по-прежнему не выказывала ни малейшего страха. Это было удивительно.
– Я понятия не имею, что она говорит. Ты не переведешь мне, дружище? – попросил я.
Гарри принялся оживленно толковать о чем-то с девочкой. Я с интересом наблюдал за ними, не понимая ни единого слова.
Наконец Гарри посмотрел на меня.
– Она хочет, чтобы ты научил ее писать, – сообщил он ровным, обыденным тоном, как нечто само собой разумеющееся.
– Ого, – только и мог сказать я на это.
Девчушка смотрела так, точно надеялась получить первый урок прямо здесь и сейчас. Гарри тоже смотрел на меня выжидающе, хотя он знал, какой ответ я вынужден дать.
– Извини, малышка, никак не могу. Не сейчас. Но надеюсь, что скоро. – Я говорил это скорее Гарри, чем девочке. Он еще на миг задержал на мне взгляд, потом перевел мои слова на пушту.
Я достал свой блокнот и открыл его там, где еще оставались чистые страницы. Сколько мог, я вырвал и протянул ей.
– Это все, что я пока могу тебе дать, хорошо?
Это она поняла и без перевода, радостно ухватила бумагу и бросилась прочь, к центру деревни.
– Гарри, так тут есть школа? – спросил я, пока мы догоняли наших. С севера вновь подул прохладный ветер, можно было вздохнуть с облегчением.
Гарри ответил, не поднимая глаз:
– Да, но учитель только один. И у него нет ни учебников, ни бумаги. Так что в школу почти никто не ходит.
Пока наш патруль продвигался дальше на север, я размышлял о том, как мы могли бы помочь всем этим людям. Все мои усилия по спасению собак на этом фоне выглядели ничего не стоящей ерундой. Но не мог же я бросить начатое на полпути.
Мне не удалось найти грузовик ни в Баракзае, ни в окрестностях, а значит, про Кандагар можно было забыть.
Кажется, оставался всего один выход. Пришло время нарушить правила.
10
На старт
Оставшиеся до отъезда дни я старался уделять собакам как можно больше времени. Пару раз даже плюнул и не пошел спать, чтобы посидеть с ними в вольере, в тишине и покое. Я решил, что отосплюсь в самолете, все равно почти сутки предстояло провести в дороге. Благо, и на базе особых дел не было, новых патрулирований босс не планировал.
Наузад сразу узнавал меня по голосу, еще когда я заворачивал за угол. Он тут же спрыгивал со своей красной подушки, подбегал к ограждению и тыкался носом в сетку, отчаянно виляя обрубком хвоста. РПГ приплясывал у него за спиной, а Джена тоненько тявкала, не замолкая, пока я отпирал калитку и протискивался внутрь.
Пара разломанных галет обычно помогали им успокоиться. Волей-неволей я задавался вопросом: они так радуются мне или еде, которую я приношу?
– Вам бы только поесть, – поддразнивал я псов.
Возможно, кому-то было сложно это понять, но для меня собаки были идеальной компанией. Они не приставали с вопросами, не дулись, если меня не было слишком долго, и всегда радовались, когда я наконец появлялся. Сидеть, возиться с ними – все было мне в радость. Неженка Джена любила ласкаться больше всего на свете, чуть что – переворачивалась на спину, чтобы ей чесали живот.
