что амбидекстер. — Просто меня мало кто достает обычно. Мне было бы интересно с тобой спарринг. У кого учишься?
— Его уже нет, — отмахнулся я.
— Вот как… — задумчиво посмотрел на меня опер, — тогда, может, договоримся? Я не стану давать делу ход, а ты со мной потанцуешь чуток на ринге?
— Дамы приглашают кавалеров? — криво усмехнулся я.
— А то!
Вот так я, совершенно неожиданно для себя, приобрел знакомого на противоположной стороне.
Опер оказался старше меня на три года, учился в столичном юрфаке и работал в МВД, прямо на “земле”. Как пошел после армии, так и остался. Удар правой у него был совсем никакой, так что я поигрался вволю.
В перерывах между спаррингами мы пару раз встречались и пили пиво. Но так, без особого энтузиазма. Опер был не то, чтоб сильно правильным, но таким, спокойным. Он, конечно, наверняка уже все по мне пробил, знал, кто мой папаша, мой дядя, кем был мой дед. Знал, но не спрашивал и никак не показывал, что общаться с таким , как я, ему западло.
Ну а мне было, в общем-то, похер, на его профессию. Я не идейный, никакого отношения к ним иметь не собираюсь, так что мне никто не указ.
В одну из таких вот посиделок, опер все-таки сумел выудить из меня историю моего тупого клина на Блонди.
Вот что значит, мент! Умееет грамотно проводить допрос! Да и я расслабился, развякался сдуру.
Опер послушал, послушал, покивал сочувственно. А потом спросил:
— Слушай… Ну, а вот если чисто гипотетически… Если она прямо сейчас будет свободна? Че будешь делать?
Я честно напряг мозг, пытаясь представить нереальную картину, где утырок Лексус окончательно сходит с ума и бросает Блонди, и не смог. А потому тупо пожал плечами и отпил еще пива.
— Нет, ну ты подумай… — не отставал настырный опер, проявляя хваленую чекистскую цепкость, — вот завтра она свободна. Неужели нихрена не сделаешь? Будешь ждать, когда ее кто-то еще поймает?
Я опять честно подумал…
Предствил, что Блонди держит за руку кто-то еще, а не набивший оскомину Лексус… И заскрипел зубами от злобы.
— Отвали, — рявнул на опера и швырнул в сторону бутылку.
— Не, ты погоди… — опер, словно не почувствовав скорой угрозы изменения лицевого ландшафта, продолжил, — ты говоришь, что она… Ну… Овечка ведомая. Кто первым поймал, с тем и ходит… Так?
Я кивнул. Реально из моих слов так получалось. Не успела Блонди порог универа переступить, как нарвалась на Лексуса. И все. Все ее приключения кончились, не начавшись.
— Ну так, почему бы тебе ее не поймать? — задал вполне логичный вопрос опер.
— Потому что… Бля… Потому что… — я не мог придумать слов, определяющих всю глубину жопы между мной и Блонди. Говорить про ее папашу мне не хотелось, потому что опер, въедливый, как чесоточный клещ, тогда бы запросто раскусил ее личность, прокуроров у нас в городе не то, чтоб вагонище, а я этого не желал почему-то. — Потому что она на меня все это время смотрит, словно на пустое место! — Выкрутился я, впрочем, сказав чистую правду. — И если вдруг она останется одна, то в отношении меня нихера не изменится!
— И чего, даже пытаться не будешь? — уточнил опер.
Я помотал головой, не имея больше сил и слов, чтоб объяснить, насколько это безнадежное дело.
— А ты трус, оказывается, — сделал вполне логичный вывод опер. После этого он ожидаемо получил по зубам, ответил, и мы славно провели время, с наслаждением начищая друг другу физиономии. Удар правой , благодаря мне, у опера уже был вполне себе нормальный, так что играли практически на равных.
Конечно, в итоге, разошлись с боевой ничьей, но моральный выигрыш был на моей стороне. Ну, потому что удар ударом, но дед-чемпион СССР по боксу в супертяжелом весе имелся только у меня.
Я потом вспоминал этот разговор.
Когда узнал, что Блонди бросила Лексуса.
Я ходил по универу , с трудом скрывая довольную улыбку, и думал только о том, что прав ведь опер. Я реально буду дебилом и трусом, если хотя бы не попытаюсь… Пусть пошлет. А я попытаюсь… Если не получится… То у нее ни с кем в этом гребанном универе больше не получится, это уж я гарантирую. Второй раз не слошарю, сто пудов.
Я посматривал на блондинистую макушку, гордо несшую себя по коридорам, удивлялся силе воли или, может, непроходимой простоте девчонки, упорно не желающей замечать ни шепотков за спиной, ни тупых диверсий Лексуса, направленных на то, чтоб ее вернуть, ни дебильных подкатов смертничков, решивших, что она теперь - новая жертва.
На нее ничего этого не налипало. Вся грязь слухов, все попытки Лексуса, все мимо. Все — пыль у ее ножек…
И я тоже там. У ее ножек, красивых, стройных, маленьких таких… Я бы ей ходить не дал по земле, на руках бы таскал…
Я смотрел на нее и собирался с духом. Планировал, прикидывал, выстраивал в голове предложения, от которых она не сможет отказаться. И все никак не мог выстроить. Все, что в башке возникало, отдавало такой дичью, такой тупизной, что становилось понятно: она просто поднимет на смех. Или, что еще хуже, не заметит моих потугов.
Башка лопалась от напряга, настроение, и без того поганое, стремилось к минусовой отметке, и хорошо, что немного отвлекала необходимость прореживать тех утырков, что пускали на Блонди слюни. Причем, делать это так, чтоб они не поняли, из-за чего так встряли.
Особенно кайфанул я, конечно, когда в клубе размазывал сучару, посмевшего тронуть ее, по танцполу. Ох, оторвался! И плевать мне в тот момент было на все! В том числе, и на срок.
В конце концов, я к этому был готов. Хотя и не планировал, конечно. Но тут нихера не попишешь, папашины гены, мать их…
Главное, что немного унял бушевавшую внутри злобу.
Когда нас с Сомярой выпустили, даже ничего не предъявив, я удивился, но слабо. Все мысли были заняты Блонди, только ею.
Случай в клубе я воспринял за хороший знак. Она же на меня там смотрела? Смотрела… И лицо не кривила. Наоборот, очень даже хорошо смотрела… Правильно. Значит, был крохотный шанс.
В итоге, после всех размышлений, я дал себе время.
Еще пару дней хотя бы.
И потом… Потом явно что-то поменяется. Может, представится
