И вот теперь такое место в его мыслях занял Владислав Покровский.
Дадышо представлял, как бы они беседовали, спорили или вместе отправились в дальнее путешествие.
Мысли о Покровском причудливо переплетались с каждодневной его жизнью, и, наконец, без этих мыслей, без мечты о дружбе и общении с Покровским Дадышо не проходило и дня. Более того, исподволь у него зарождалась антипатия к магистру, порой переходящая в отвращение к нему: ведь это он выбрал Покровского объектом для использования его в своих зловещих намерениях, зная, чем кончится этот эксперимент.
Случилось так, что, изучая творчество Покровского, Дадышо обнаружил поразительное сходство художника с артистом Дворжецким, жившим во второй половине двадцатого века. Артист сыграл несколько ярких ролей в кино и рано умер.
Дадышо интересовала связь внешности человека с характером и способностями. Возможно, в Дворжецком мир мог бы обрести выдающегося художника, а Владислав Покровский мог стать большим артистом. Дадышо сожалел, что проверить свои предположения он уже не сможет — Покровского очень скоро не будет.
Дадышо поудобнее уселся — сейчас он посмотрит старый фильм. По экрану пробежали большие, красные, словно накаленные, буквы:
«Бег».
По одноименному роману Михаила Булгакова.
Мягкий пушистый снег покрывал землю. В экзотической стране русских творилось безумие. Славянские характеры проявлялись отчетливей в бушующем хаосе. Спасал прелестную, беспомощную женщину русский интеллигент. Все было как в нелепом, кошмарном сне. Хлестали выстрелы, падали люди, метались кони. И в этом вихре, в этом бесцельном безудержном беге людей появился генерал Хлудов. Он безумен, уродлив, страшен и прекрасен.
«Они так могли… гореть, забывать, что это игра… не жалеть жизни… какой артист!»
Дадышо, отдавшись чувствам, сопереживал, волновался, многое ему было непонятно, но все было настолько убедительно, что усомниться в правдивости рассказанного о той, ушедшей, жизни было невозможно. Все дышало правдой, вся игра талантливых актеров была не представлением, а скорее их истинной жизнью в актерском перевоплощении.
Но вот в далекой, чужой стране томились те, кто уже не имел права ступить на землю родины. И как монумент остался на берегу моря стоять и тосковать полубезумный, одинокий человек, в забытьи, полубреду грезить о том крае, где было все, чем мог жить русский человек. И лишь собака лежала у его ног, охраняя, быть может, несостоявшегося гения.
Экран погас. Дадышо не сразу перешел «в другой план бытия». Перед его глазами все еще стоял образ Дворжецкого-Хлудова. И этот образ был настолько слит с воспоминаниями о Покровском, что Дадышо вдруг так захотелось очутиться где-нибудь с художником вдвоем и поделиться впечатлением о фильме. Может ли знать Покровский о своем поразительном сходстве с этим артистом? Может быть, Покровский так и не узнает этого. Жаль…
* * *
Анна каждый день приходила взглянуть на Владислава. Он лежал в стерильно чистой палате с подключенной к нему аппаратурой. Жизнь дремала в нем, дыхание было едва уловимо. С закрытыми глазами он походил на больного ребенка: губы расслаблены, глазницы, непомерно большие, западали под крутой лоб, словно темные провалы, неестественно белые руки лежали неподвижно вдоль туловища, их бескровная белизна вызывала у Анны желание припасть к ним, оживить своим дыханием.
Но не разрешали даже прикоснуться к нему. Врачи и сестры казались Анне слишком суровыми. И Мария Яновна приходила словно гостья и сидела поодаль, не сводя глаз с сына, и во взгляде ее был страх.
Член братства Козимо
На севере Италии, во дворце спорта, стоящем на берегу моря, братство праздновало свой юбилей. Но, конечно, это не рекламировалось и проводилось строго конспиративно.
В укромной комнате дворца леди Галь встретилась с человеком из числа «двенадцати». Леди пылко уверяла собеседника в том, что до их полной победы над миром остались считанные месяцы. Разумеется, что приближается день, когда придется поделить между «Двенадцатью» всю площадь планеты, включая океан и воздушное пространство. Тогда для их союза наступит поистине «Золотой век». Ведь народ будет находиться под действием принадлежащей им «тонкой» энергии. Управлять массами не составит большого труда. Люди будут жить по заданной программе.
Говорили они и о разделе мира. Пожалуй, собеседника леди это интересовало более всего. Они беседовали до тех пор, пока не услышали сигнал к сбору.
Предстояла церемония принятия нового «брата».
Перед этим днем леди Маргарет выпало немало хлопот. Вступая в братство, Морис лишался кудрей. Он был согласен и на это, так как в «миру» мог преспокойно носить искусно сделанный из его же волос парик. Но леди это не нравилось. Как? Лишить ее мальчика лучшего украшения? Ни за что! Но традиции братства были прочны. Леди пришлось прибегнуть к угрозам — урезать финансирование братству. В конце концов стороны договорились внести поправку к уставу: разрешить так называемым «посланцам» — братьям, разъезжающим по странам с «поручениями», оставлять волосы. Леди Маргарет это стоило немалых денег, но она гордилась победой и уж, конечно, не могла не сказать об этом Морису.
— О, Морис, очень скоро вы станете моим братом, и мы отпразднуем такое событие. Тогда вы больше времени будете находиться при мне — ваше биополе особенно благотворно действует на меня, я каждый раз это чувствую. Вы будете моим помощником.
— Благодарю. Я безмерно счастлив…
Церемония приема нового брата была обставлена торжественно. Козимо участвовал в этой процессии. Глаза его остро поблескивали, улавливая все происходящее вокруг.
Мориса вывели на возвышение. Старшины читали длинные наставления заунывными голосами. В них многократно призывалось отдать знания, ум, силу, деньги, а при надобности и жизнь ради служения идеалам «братства». Все присутствующие на церемонии были в черных плащах с капюшонами, скрывающими фигуры и лица. Среди них была Маргарет.
После «чтения» с Мориса сняли плащ, и под пение гимна «и ты предстанешь перед нами открытым, как перед Господом», Морис на несколько мгновений остался обнаженным, лишь легкая набедренная повязка прикрывала часть тела.
Нежин, глядя на него, пробормотал «черт возьми»… Но тотчас же Мориса накрыли белым плащом, и перед ним «ведущие» скрестили мечи, светильник вспыхнул жарким огнем. Из большой чаши дали выпить новоиспеченному «брату» вина.
Козимо и Адам завершили деловую поездку по Италии. Им, как особо доверенным членам «братства», поручалось проверить деятельность их филиалов в крупных городах страны. В последний день во Флоренции, закончив к полудню дела, они зашли в маленькую таверну неподалеку от улицы Старых Кандалов. После яркого дневного света полумрак был таким приятным. Заказав обед, «братья» молча разглядывали керамические панно с жанровыми сценками. Им приходилось вести себя особенно осторожно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
