— Олвин. — Гость переступил порог.
— Глупое имя!
— Почему же? Имя как имя.
— Потому и глупое!
Старику было уже под девяносто. Плешь среди редких седых волос блестела в солнечных лучах и притягивала взгляд бурыми старческими пятнами. Седая борода была жидковата, зато доставала до середины груди, у правой ноздри сидела здоровенная бородавка, из которой торчал черный, жесткий, как у кабана, волос. На груди висела тяжелая бронзовая цепь с бронзовым же соколом, сжимающим в лапах сверток пергамента — символ вестников. На просторной зеленой рясе с капюшоном были вышиты узоры в виде древних рун, что бытовали еще до войны богов.
Через единственное арочное окно проникал яркий свет. Вдоль выгнутой стены почти на половину высоты выстроились полки с книгами всевозможных размеров и толщины: от крохотных дорожных томиков до огромных фолиантов. У самого пола лежало множество старинных свитков. В центре помещения возвышался прямоугольный стол, а посередине его стояла большая плоская чаша с виноградом и фруктами, на длинной бронзовой ножке, отлитой в виде башни вестников. Из соседней комнаты показался другой старик, по виду родной брат первого, но без бородавки и с бородой погуще и подлинней.
— Это кто такой? Не из деревни? Почему ты тогда его впустил, дуралей старый? — прокряхтел второй.
— Вижу, что не из деревни! Я не такой слепой, как ты, плешивая бестия! Он назвал наши слова! И я впустил! — Затем старец с бородавкой уставился на Олвина. — Это полуистлевшее недоразумение — клир зеленого ордена, по имени Горган Борк. Ну а ты кто таков?
— Он — Борк, и ты — Борк? — Олвин слегка улыбнулся. — Вы братья?
— Видно, все двенадцать прогневались на меня еще до рождения, — фыркнул Горган.
— Можно подумать, для меня это большое счастье! — резко отозвался Родвин. — Однако ты так и не назвал себя, путник.
— А что вам скажет мое имя? — Тоот пожал плечами.
— Оно нам скажет, как тебя звать, чтоб тебе тринадцатого встретить! — Родвин будто искал повода подосадовать, а когда не находил, то злился из-за этого.
Второй скривился в щербатой ухмылке: похоже, он ничем не лучше первого.
— Мое имя Олвин.
— Ты уже говорил!
— И что я могу добавить?
— Чего тебе надо? Вот что. Говори же.
— Я прошу гостеприимства. Это значит, надеюсь разделить с вами трапезу. Задать несколько вопросов. Предложить вам кое-что взамен. И вскорости уйти своей дорогой.
— Ну, наглец! — Второй старик всплеснул руками, затем обратился к своему престарелому брату: — Он что, наши слова произнес?
— Так и есть. — Родвин прищурился, глядя на Олвина. — Откуда ты эти слова прознал?
— Давным-давно поведал мне их один зеленый брат.
— Чепуха! — Теперь руками всплеснул первый. — Люди братства не раскрывают своих секретов!
— Бывает, что раскрывают на смертном одре. Я его спас. Он перед смертью мне поведал сей маленький секрет.
— Как же ты спас его, болван, ежели он помер?
— Это, боюсь, трудно объяснить, — развел руками Олвин.
— А по-твоему, перед тобой недоумки стоят?
— Ну, один точно стоит, — хрипло хихикнул Горган.
— Я рад, что ты признал это наконец, старый овощ! — рыкнул Родвин.
Поняв, что у перебранки престарелых братьев конца не будет, Олвин Тоот прошел к столу, выдвинул табурет и уселся, опустив рядом свою поклажу — замотанные в мешковину бивни. Затем взял из чаши сочную грушу.
— Чую запах мяса. — Он надкусил грушу, и та прыснула соком. — Фрукты — это, конечно, хорошо, но ничто так не придает сил, как хорошее мясо.
— Наглец ты! — фыркнул Родвин.
— Я честный путник.
— Ладно. Горган, неси еду.
— И отчего же это я?
— Да потому что нынче твой черед!
— Я говорил, надо прислугу позвать из деревни!
— А в поле, на мельнице и пастбищах ты работать будешь, безумный старикашка?
Горган поморщился и скрылся за дверью. «Заткнись!» — донеслось оттуда, едва он шагнул через порог.
Постоянно бранясь, братья все же подали на стол миску с горячими, еще шкворчащими жареными колбасками, овощной салат, большие лепешки, штоф вина и кувшин воды. Оба клира тоже уселись, подставив затылки солнечным лучам, проникающим через окно.
— Ну, вот тебе наше гостеприимство, — прокряхтел Родвин. — А что ты там обещал взамен?
— Два мамонтовых бивня по сходной цене. — Олвин кивнул на свою поклажу.
Он уже набросился на еду, не дожидаясь, пока клиры помолятся про себя. К его разочарованию, запах горячих колбас, которые он ел с кисловатым хлебом, был куда приятнее их вкуса, но изголодавшийся путник не привередничал, обильно запивая угощение вином.
Братья переглянулись.
— Так это у тебя бивни мамонта? — удивленно проговорил Горган. — Откуда же? Мамонты в Гринвельде давно вымерли…
— Охотники жадные всех перебили! — ворчливо возразил другой клир. — Старые небось кости-то?
— И года нет, как обладатель бивней землю топтал. — Олвин мотнул головой.
— Мамонты водятся на Мамонтовом острове. — Родвин прищурился и подозрительно уставился на гостя. — Потому тот остров Мамонтовым и зовется. Откуда у тебя бивни, а?
— Вы, радушные хозяева, — проговорил Тоот, быстро жуя и отпивая вина, — плохо осведомлены. Мамонты в изобилии водятся в обширных землях возле Скифарии.
— Да нам что остров, что Скифария. И там, и там враги. Откуда же ты?
— Из Гринвельда. Но был в плену в Скифарии.
— Постой-ка. Так ведь зимний поход был… пятнадцать лет назад?
— Восемнадцать, голова твоя дырявая! — поправил брата Горган.
— Тем более! Ты, честный путник, что же, все восемнадцать лет был там в плену?!
— Нет. Пленником был три года. Потом в услужении у одного их лорда состоял.
— У скифариев нет лордов! — обличающе выставил вперед костлявый палец Горган. — У них кнезы!
— Князья, болван, — поправил Родвин.
— Одно и то же, — пожал плечами Олвин. — Я вернулся на родину. И хочу, чтоб вы мне рассказали, как нынче живется в Гринвельде. А еще мой кошель пуст и мне нужно разжиться монетами. Оттого и предлагаю вам бивни мамонта. А еще меня очень удивило то, что многие цитадели вестников исчезли.
— А с чего ты думал, путник, что мы купим у тебя бивни? — Горган ухмыльнулся.
— С того, досточтимые клиры, что я вам предложу цену, от которой трудно отказаться. Из этой пары бивней можно вырезать полсотни ликов. Чему равна одна костяная монета, лик? Уж не сотне ли золотых пегасов?
— И что?
— А то, что за два свежих бивня мамонта казначейство Гринвельда заплатит не меньше пяти сотен пегасов. А может, и больше. Я же прошу всего полсотни золотых пегасов, десяток сильверинов и десяток медяков, чтоб в дороге была разменная монета. Не всюду смогут дать сдачу с пегаса. Ну, или та же сумма в сильверинах и опять-таки десяток медяков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
