Но вместо того чтобы объяснить это Тори, он услышал свой требовательный голос:
— Ты лучше скажи: кем приходится тебе этот человек?
Она стиснула зубы.
— А собственно, почему ты решил, что он имеет какое-то отношение ко мне?
— О, пожалуйста: «Прости, я забыла, как…»! — проговорил он фальцетом, передразнивая ее. — Сомневаюсь, что ты могла забыть чье-то имя. Особенно имя мужчины, который позволяет себе обращаться с тобой столь фамильярно. Итак, кто он?
Она оглядела его с ног до головы.
— Что ты имел в виду, когда говорил, что твой отец был настоящий пьяница? — вдруг спросила она.
Вопрос настиг его как снайперская пуля, и это было точное попадание — вопрос касался того, что он хотел сохранить в тайне. Он смотрел на нее не моргая. У него похолодело внутри при мысли, как изменится ее отношение к нему, если она когда-нибудь узнает, сколько насилия и унижений он вытерпел в детстве.
— При чем тут это? — недоумевал он.
— Зуб за зуб, Мильонни. Ты, видимо, решил, что имеешь право знать обо мне все, тогда как сам не желаешь поделиться со мной ничем, что касается твоей собственной жизни.
Он пожал плечами:
— Потому что в моей жизни нет ничего интересного для тебя. Ладно, Тори, ты готова вернуться к делу?
Он должен был бы испытывать удовлетворение, видя, как ее лицо утратило всю свою живость и поблекло. Но вместо этого забеспокоился, почему это его так волнует.
— Ради Бога… — согласилась она с той отстраненной вежливостью, которую он наблюдал в ее разговорах с гостями сегодня днем. — И сначала я бы хотела услышать твое объяснение: почему ты решил, что в качестве моего жениха ты быстрее найдешь моего брата?
Он поднялся и указал на стул напротив себя:
— Садись, пожалуйста.
Она села, грациозно выпрямив спину, скрестив лодыжки и положив руки на колени полным спокойного достоинства жестом. Пару секунд или чуть больше он просто стоял, сознавая, что скорее предпочел бы снова ощутить ее ногти на своем запястье или острый каблук на ступне, чем этот взгляд. Она смотрела на него так, словно перед ней был какой-то нахальный уличный приставала, пытающийся выдать себя за джентльмена. Слегка пожав плечами, он наконец опустился на стул и еще пару секунд не сводил с нее глаз.
Она выглядела усталой, расстроенной… и печальной. Внезапно в нем заговорило чувство вины. Он ощущал всем своим существом, что траурная церемония и последующий прием выжали из нее все жизненные соки. И даже если, по общим отзывам, Форд Гамильтон был самый что ни на есть последний мерзавец, он все равно был ее отцом. Джон не мог не признать, что его импульсивное заявление о помолвке вряд ли облегчило ее жизнь.
Может быть, он должен дать ей передышку и отложить все эти разговоры и обсуждения на завтра? За весь этот долгий день он всего лишь раз заметил счастливое выражение на ее лице, когда Эсме на короткое время появилась в гостиной.
Но он не хотел вспоминать, как маленькая девочка повисла на Виктории, улыбаясь ей, и расправил плечи, прогоняя это видение. «Черт, смотри правде в глаза, старина». Виктория как думала, так и будет думать, что он неисправимый грешник. Чего стоит одна его неудачная затея получше узнать собственную дочь. «Почему в тебе вдруг заговорила совесть?»
Но милое детское личико и большие темные глаза продолжали стоять перед его мысленным взором, пока… И тут, словно в ответ на безмолвную мольбу, другое воспоминание, а именно — Ди-Ди, произносящая свою речь на похоронах Форда, затмило первое. Вздохнув с облегчением, он решительно подался вперед:
— Послушай, если ты хочешь, чтобы копы нашли другого подозреваемого и оставили в покое твоего брата, то мне необходимо получить доступ во все закрытые клубы и опросить всех, кто контактировал с твоим отцом.
— Ты уже говорил это. И мне кажется, я согласилась познакомить тебя с ними.
— Да, это так. Но я также говорил тебе, что частных детективов редко привлекают для расследования дел, связанных с убийством, потом что полиция не одобряет их участия, и они, как бы того ни хотели, не могут заставить людей давать показания. И почему ты решила, что представители твоего круга станут откровенничать со мной? Чтобы удовлетворить свою острую потребность в правде и справедливости?
Видя, что она собирается возражать, он торопливо продолжил:
— Как твой жених, я имел бы гораздо больше возможностей. Люди менее осторожны, если перед ними человек их круга, Тори, и я смог бы воспользоваться этим преимуществом и выяснить те вопросы, которые меня интересуют. Я смог бы свободно общаться с барменами и мальчишками, подбирающими мячи и таскающими клюшки на гольфовых полях. И они не стали бы задаваться вопросом, почему член клуба, от которого зависят их чаевые, проявляет преувеличенное любопытство к некоторым деталям и событиям.
— То есть ты хочешь сказать, что ради своей работы ты должен постоянно лгать?
— Послушай, дорогая, ты думаешь, что убийца просто объявится и признается в преступлении, потому что ему нравится моя физиономия? Играть разные роли — это неотъемлемая часть работы детектива.
— Ты просто убиваешь меня своим цинизмом.
— И я иду на это, потому что надеюсь заполучить сведения, которые мне необходимы, чтобы завершить дело. Но не думай, что мне доставляет огромное удовольствие играть чужую роль, притворяться тем, кем я не являюсь, и цедить ложь сквозь мои жемчужно-белые зубы.
Она задумчиво смотрела на него, разочарование — вот что он увидел в ее зеленых глазах. Закинув ногу на ногу, она спросила:
— И чем же эти разговоры смогут тебе помочь?
Он отвел взгляд от ее гладких бедер, открывшихся под приподнявшейся юбкой, и стройных ног в тонких нейлоновых чулках.
— Как это ни странно, но по большей части меня интересуют слуги, именно они зачастую обладают важной информацией. Оставаясь незаметными, не привлекая к себе внимания, они обычно видят то, что не видят другие. Иногда просто слышат всякий вздор… Например, Ди-Ди, говоря о твоем отце, произнесла «дорогой, дорогой Форд», и тут же я вспомнил, как кто-то говорил, что у нее вроде бы какие-то дела с одним из тренеров по теннису, который дает уроки в клубе. Мальчик, подбирающий мячи на корте и меняющий полотенца, возможно, скорее скажет мне, правда это или нет, чем кто-то другой.
— Где, ради всего святого, ты услышал это? — Она покачала головой. — Впрочем, какое мне дело, я даже не хочу знать. И потом, если это и правда, разве мы уже не решили, что она вне подозрений, так как у нее не было мотивов для убийства Форда?
