– Будьте покойны, пан Выговский, – тот самый перстень.
Выговский молчал. Маленький золотой обручик, в нем аметист, серебряное распятие, два слова посредине: «Огнем и мечом». Тот самый перстень. Неужели пришло время?
Иезуиты! Он хорошо знал, на что они способны.
Шляхтич сказал:
– Идет король с великою силою.
Он принес ему этот перстень и универсал о том, что король лишает гетмана Хмельницкого булавы и назначает гетманом казацкого сотника Семена Забузского. Выговский поспешно развернул королевский универсал. Читал слово за словом... Забузский? А могло быть... Шляхтич поспешил пояснить.
Поступить иначе было бы небезопасно для жизни Выговского. Ему предлагали иное. Он должен переговорить с надежными полковниками и в час, когда ему дадут знать, перейти на сторону королевского войска, под бунчук гетмана Забузского. Когда генеральный писарь окажется вместе с верными полками в лагере короля, судьба Забузского будет решена. Пришло время! Так велел сказать ксендз Лентовский. Теперь или никогда. Шляхтич сел на чурбан в углу и наблюдал за Выговским.
– Король идет с великим войском, – тихо повторил шляхтич. – Немецкие рейтары под начальством рыцаря Убальда и артиллерия под начальством генерала Вольфа. Восемь полков гусар и драгун... В назначенный час вы с надежными полковниками, которым можете доверить свои замыслы, и с войском перейдете речку Стрыпу. В Топорове вы присоединитесь к королевскому лагерю... В день. когда с Хмелем будет покончено, гетманская булава окажется в ваших руках...
Шляхтич замолчал, устало опустив голову на руки.
– Вина, – попросил он. – Три ночи не спал...
Выговский налил ему в кружку горелки. Шляхтич выпил. Поставил на землю кружку. В глазах зажегся недобрый огонь.
– Вы достойный рыцарь... Нам все известно. Мы знаем, что вас Хмель выменял на коня под Желтыми Водами у Тугай-бея. Вам верит пан Лентовский, а это много значит... – Подумал и добавил:
– Это значит все!.. Сам папа знает его. Папский нунций в Варшаве, Иоганн Торрес, считает пана Лентовского своей правой рукой...
Шляхтич поднялся. Подошел к Выговскому. В сером, забрызганном грязью долгополом кафтане, с всклокоченными волосами и с лихорадочным блеском в глазах, он казался привидением.
– Подумайте, пан Выговский, и поступайте так, как советует вам преподобный отец Лентовский... Рано или поздно, Хмель все равно будет сидеть на колу, а перед вами открывают двери в широкий свет.
Выговский посмотрел в глаза шляхтичу.
– Никто не останавливал вас по дороге? – спросил он.
– Останавливали казаки, – ответил шляхтич. – Сказал – убегаю от панов. Может, и не поверили, но все они так спешили вперед, что у них, видно, нехватило времени уделить внимание моей особе...
Он помолчал и, испытующе глядя на генерального писаря, спросил тихо и торжественно:
– Пан Выговский, отвечайте, что я должен передать преподобному отцу Лентовскому, что он может сказать о вас королю?
– Нет надежных полковников, – прошептал Выговский, – нет. Понимаете?
Все боятся Хмельницкого. Сейчас у него сила. Никто не отважится...
– Только теперь, завтра будет поздно. Завтра поздно будет, пан Выговский... Еще есть время. Я жду достойного ответа.
Шляхтич шагнул, откинул полу шатра, выглянул. Однообразно шумел дождь. Резко обернувшись, шляхтич спросил:
– Под Збаражем много войска оставил Хмель?
– Много, – сказал Выговский.
Он мучительно думал. Что ему делать? Он стоял на шаткой доске, переброшенной через пропасть. Можно решиться и, отбросив обычную свою осторожность, поговорить с Гладким. В полку Громыки тоже нашлись бы надежные сотники, да и у Мозыри есть нужные люди. Но мало. А главное – он знает доподлинно, неоспоримо, что войско Хмельницкого нынче – огромная и страшная сила.
И самое опасное: у Лаврина Капусты были в лагере короля свои люди.
Они уведомляли его о каждом шаге королевской армии; обо всем, что делалось и говорилось у короля, знал Хмельницкий. От кого шли эти сведения, Выговский так и не дознался. Гетман всячески уклонялся от ответа, когда генеральный писарь пытался заговорить с ним об этом. Выходит, ему еще и не верят? Да, бесспорно, не верят. И почти не с кем итти ему к королю. Да и будет ли какая-нибудь власть у короля через два-три дня? Сказать об этом шляхтичу? Нет! Но что сказать? Шляхтич возвратится в Топоров, он передаст его слова Лентовскому, а человек Капусты может проведать... Холодный пот выступил на лбу у Выговского. Доска ломилась под тяжелыми шагами. Еще немного – и он стремглав полетит в бездну. В эту минуту писаря осенила спасительная мысль. Он быстро поднялся.
– Как вас зовут, пан? – спросил скороговоркой у шляхтича.
Тот ответил не сразу. Отошел в угол шатра, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на Выговского.
– Должен ведь я знать, с кем имею честь говорить? – раздраженно проговорил Выговский.
– Ясинский, – сказал шляхтич. – Думаю, что перстень, который я вам вручил, значит больше имени.
– Добро, пан Ясинский, передайте пану Лентовскому: все будет как надо, – твердо сказал Выговский.
Он принял решение. Прищурив глаза, впился в небритое, усталое лицо посланца ксендза.
– Я выведу вас из табора. Оставаться вам здесь до утра опасно, – пояснил он. – Когда вы будете в Топорове?
– Через два дня, пан Выговский. Значит, согласны? – спросил шляхтич, словно не веря еще.
– Согласен!
Взгляды встретились: один пытливый, все еще полный недоверия, другой – решительный и строгий.
– Что смогу – сделаю. Я буду с верными людьми в Топорове через три дня. Возьмите с собой на дорогу хлеба, сала, нигде, пожалуй, не достанете...
Шляхтич поспешно засунул за полу свитки каравай хлеба и положил в карман кусок сала, завернув его в грязную тряпицу.
– Никакого провианта нельзя достать по дороге, пан Выговский. Все позабирали – тут казаки, там жолнеры. – Неверной рукой он налил в кружку горелки, попытался пошутить с кривой усмешкой на пересохших губах:
– За вашу булаву, пан Выговский!
Выговский потупил глаза. Шляхтич пил горелку неторопливо, с наслаждением.
...Они вышли из шатра. В нескольких шагах впереди встрепенулась какая-то фигура.
– Кто идет? – прозвучал грозный оклик.
– Я, генеральный писарь, – отозвался Выговский.
Прошли мимо караульного. Выговский впереди, шляхтич за ним.
Накрапывал мелкий дождь. Выговский шел, осторожно оглядываясь по сторонам. Рука стискивала в кармане перстень.
Вправо от дороги едва можно было различить казацкие шатры. Вдали, под возами, тлели остатки костров. Часовые перекликались в таборе. За спиной послышался конский топот. Выговский остановился. Локтем оттолкнул шляхтича в сторону. Шепнул:
– Держитесь в стороне.
Всадники поровнялись с ними. Неясно прозвучали какие-то слова и смех.
Выговский узнал голос гетманского есаула Лисовца.
Решил окликнуть:
– Куда, Демьян, в полночь?
– А ты что так поздно бродишь? – спросил есаул, придержав коня.
– К Чарноте иду, – объяснил Выговский. – Как будто проясняется...
– Еду в ханский табор, к гетману. Ну, прощевай!
Всадники протопали и исчезли во мраке. Дальше Выговский и его спутник шли молча.
– Не в ту сторону идем, – беспокойно прошептал шляхтич.
– Так вернее, тут стражи нет, – пояснил Выговский. – Вот, спустимся в этот яр и выйдем на дорогу. Дальше можете итти один. Вот тропка.
Он взял шляхтича за руку. Тропка сбегала круто вниз. Оттуда повеяло прелыми листьями, где-то вблизи журчал ручей.
– Куда это мы попали? – забеспокоился шляхтич. – Я отсюда не выберусь, пан Выговский.
– Ишь, какой вы пугливый. Не беспокойтесь, за яром дорога как ладонь.
Выговский осторожно спускался. Слышал за спиной прерывистое, беспокойное дыхание.
– Одну минутку, – сказал Выговский хрипло, пропуская шляхтича вперед.
– Сдается, тут направо...
Шляхтич, как слепой, расставил руки. В тот же миг он почувствовал, как что-то острое вонзилось ему в спину, и он упал лицом в мокрую траву.
Выговский выдернул кинжал и еще раз изо всей силы ударил шляхтича.
***На рассвете генеральный писарь сидел в своем шатре. Сквозь разрез шатра скользил солнечный луч. Июльский день обещал тепло и хорошую погоду.
Выговский чувствовал, как постепенно спокойствие наполняет его сердце. Не стало шляхтича и не стало опасности. Все исчезло, словно дурной сон.
Судьба скороспелого гетмана Забузского не могла привлекать его. Он чувствовал всем существом своим, что еще не настало его время.
Позавтракав, генеральный писарь выехал в ханскую ставку, где утром должен был состояться совместный военный совет. Солнце рассеяло сизую завесу туч. С востока шел погожий день.
