Катя грустно глядела на меня. И теперь я уже не сомневался. Карта, конечно, хорошо, но так просто ты от меня не отделаешься. По глазам вижу. Потому что иначе буду тебе в снах являться и корить телячьим взглядом…
– Здравствуй, мыло душистое, здравствуй, веревка пушистая… – пробормотал я.
Катя вдруг прищурилась, зло усмехнулась:
– Зря стараешься. Ты, конечно, можешь заставить меня заплакать… Чего смотришь? Думаешь, такие, как я, не умеют плакать? Умеют. И я могу расплакаться. Но помогать тебе не стану. Не надейся.
Я бросил на нее быстрый взгляд – да неужели? – и снова сосредоточился на карте. Дом, который паучиха выбрала для себя, в самом центре поселка, впритык к…
– Это что? Пруд? – спросил я.
– Маленькое озерцо.
– А это? – ткнул я в центр.
– Игрушечный островок. Насыпной. Из розового песка.
– Розовый?..
– Розовый! Как на Крите! Что, ни разу не видел? – В Катькином голосе снова прорезалась злость.
Я вскинул ладони:
– Не знаю, куда лезу. Понял, понял…
Как на Крите… Интересно, чьи же там дома – были чьи, если дошло до островка из розового песка?
– Ее слуги… прислуга, – уточнила Катя, – живут вот тут. – Она ткнула в дом на дальнем крае поселка. – Вот они-то как раз живут вместе.
Ага. Все же все вместе и на краю… Все же не всесильная. Все же двадцать душ ее раздражают. Выкинула их на самый край, подальше от себя. Чтобы почти не замечать того, что творится в их головах…
– Как в казарме…
– Или в стойле, – жестко сказала Катя.
– А… – Я замялся, подбирая слово. – Мальчишки… Ну на новолуния…
Думал я вовсе не о мальчишках.
Катя внимательно смотрела на меня.
– Кажется, вот тут, – сказала она. Указала на дом рядом с домом паучихи.
– Кажется?..
Немного же, для двух-то лет слежки.
– Крамер… – процедила она сквозь зубы.
Я пожал плечами. Ну нет так нет.
– Ты не понимаешь! – не выдержала Катя. – Она их привозит всего за день до новолуния… Да дело не в том, где она их держит! Дело в том, что берет она их… – Катя осеклась.
Опомнилась. Не в мальчишках было дело. Не в мальчишках.
– Еще что-то знаешь, кто где живет? Тут, тут? – Я ткнул пальцем в другие дома по соседству.
Катя помотала головой.
– Совсем-совсем?
Она еще раз мотнула головой. Пожала плечами:
– Наверное, кто-то из ее пурпурных. Как и в других домах вокруг.
Я вздохнул:
– Ну это я уже понял… – Я еще раз оглядел план. Прикинул, что знаю о том или другом доме. – Да, негусто…
– Поверь мне, даже это много. Это очень много. Если бы ты столкнулся с той гривастой поближе…
Она замолчала, поджав губы.
Я глядел на карту, прикидывая. Мало того что забор сплошной и под три метра, так еще и камеры там, если верить Кате. И за картинкой с этих камер следят пурпурные. Знают как – и делают это на совесть. Уж в этом-то можно не сомневаться…
Днем туда не влезть. Ночью? Хм… Если камеры без инфракрасного режима… Но ночью там паучиха. Бодрствует она, а вместе с ней не спят и все ее пурпурные. А среди них есть обученные не хуже Гоша. А есть и бывшие охотники, если верить Катьке, и уж этих-то провести…
– Н-да. Хорошенькая расстановочка… – Я вздохнул и подвел итог, не очень-то весело: – Ладно. Пожалуй, ты права…
– А! – ожила Катя. – Все же голос разума не чужд и таким…
– Справлюсь и так. Лучше лезть одному.
Катя осеклась, как поперхнулась. Прищурилась, разглядывая меня так, словно первый раз увидела.
– Крамер. Скажи, что мне это послышалось.
– Слушай внимательно, чтобы потом не думала, что тебе это послышалось: у тебя есть время до завтрашней полуночи.
Катя молча глядела на меня.
– Но на твоем месте я бы убрался отсюда подальше до завтрашнего вечера, – сказал я. – Потом… – Я пожал плечами. – Сама понимаешь…
– Понимаю. Если она тебя возьмет, она из тебя все вытащит. Но почему полночь? Думаешь, темнота тебе поможет? Да ты даже с забора слезть не успеешь, как они тебя заметят! А заметят они, тотчас же узнает и гривастая. Вмиг займется тобой. А может, и без нее тебя спеленают как младенца.
– Может быть. – Я пожал плечами. – Значит, такая судьба.
Поломатая, как сказал бы Старик…
Я не смотрел на нее. Глядел в сторону, изображал бесстрастное равнодушие, после того как решение принято. Но краем глаза следил за ней. Уверен, она играла, когда пыталась меня отговорить. А где-то в глубине души рада, что я не отступился. Потому что сама готова присоединиться – несмотря на все эти слова.
Никуда ты, конечно, не убежишь, красавица. Еще помогать будешь…
Я это чувствовал. Знал, и все тут!
– Что ты задумал?
– Какая тебе разница? Ты в это время уже будешь в Тамбове или в Гусь-Хрустальном.
Она раздраженно выдохнула и тряхнула головой. С яростью откинула с лица непокорный локон.
– Ты его не вытащишь! Понимаешь? Не вытащишь! Только меня засветишь! Она сильнее тебя!
– Никогда не знаешь, пока не проверишь.
– Да ты даже к ее дому не сможешь подобраться незаметно! Даже к соседним домам не успеешь дойти, как тебя уже спеленают!
– Хочешь об этом поговорить?
Катя побледнела, но смолчала.
Поджав губы, поглядела на стол, на план. Свернула его в трубочку, опоясала резинкой в два раза и подвинула ко мне. Нахмурилась, будто вспоминала что-то, и достала из своей сумки холщовый мешочек, натянутый на какую-то плоскую, но тяжелую коробку.
– На.
– Что это?
– Книга твоя… Ты же просил?
Я растянул тесемки, приспустил мешок. Показался край «живого» переплета, где в узоре гармонично слились два мотива, чуть разных и все-таки родственных, как части одного целого, – значит, и с паучьей частью, и с жабьей. Хотя узор и не такой сложный, как был на книге Дианы…
– Ты прав, – сказала Катя. – Меньше знаешь, крепче спишь. Значит, до завтрашней ночи у меня есть время? Ну тогда прощай… Влад.
Подхватив свою сумку, она распахнула дверцу и выскользнула наружу.
– А…
Но дверца уже захлопнулась. Катя, не оглядываясь, шла прочь.
А я сидел и смотрел ей вслед, не веря своим глазам. Неужели она вот так вот все бросит и уйдет?..
Сейчас поедет соберет вещички и завтра же утром уберется отсюда, от греха подальше…
Вдвоем еще были бы какие-то шансы. Да, призрачные. Да, сугубо теоретические. Но были. А одному…
Я смотрел, как она залезает на свой огромный мотоцикл. Подрубила пяткой опору, врезала по стартеру и сразу же рванула вперед, заставив тяжелую машину привстать на дыбы. И укатила, так ни разу и не оглянувшись.
Хотя еще минуту назад я был совершенно уверен, что она играет… Что все эти слова – всего лишь шелуха, не знаю для чего, но она их отбросит и пойдет вместе со мной, когда дойдет до дела…
Или дело в том, что я слишком хотел в это верить?..
Я откинулся на сиденье. Подголовник тыкался в затылок. Меня разбирал смех. Это последнее, что у меня осталось. Смех. Пусть и злой…
И еще подарочек чертовой суки в руке. Там зашевелилось, стянулось. Еще не колючая боль, а какое-то странное напряжение, гудевшее чуть ниже запястья, – первый предвестник боли. Словно натягивались нити, пружинящие струны, которые будут обрываться, кидая в руку иглы. Сотни. Тысячи игл…
Я поднял руку. Попытался отвести большой палец вбок и назад. Вбок он отходил. Назад – нет.
Утром, как я ни пытался, не смог оживить эту жилку. Не помог ни жаркий душ, ни то, что четверть часа разминал ладонь.
Ни время. Время тоже не помогло. Прошло уже несколько часов, а жилка…
Да. И в этом тоже. Я слишком хотел верить, что чертова тварь не коснулась меня, что ее рука всего лишь прошла рядом. Слишком хотел верить.
Кажется, я еще ни разу не возвращался так рано. И дело совсем не заладилось, и не так уж далеко от того городка до дома Дианы…
После съезда с шоссе и до ворот поместья несколько верст тянулась старая бетонка без малейших признаков жизни вокруг. Ночью ни огонька, как ни вглядывайся.
Но сейчас было еще светло, и я видел не выскакивающие из темноты под лучи фар плиты бетонки, а длинную серую дорогу меж полей. Вокруг не то заросшая пашня, не то подсыхающие болота. Они шли и справа, и слева, на версту от дороги, а то и дальше. Кустарник в рост человека, в основном облетевший, но кое-где пламенели кусты черной рябины. Под серым, низким небом…
Даже непривычно как-то.
Даже въехав в ворота и петляя уже в дубовой роще, я все еще чувствовал себя непривычно. Может быть, дело было не в низком небе и сером свете, а в том, что теперь я уже не мог себя обманывать. Надеяться было не на что. Я мог сжать рукой руль, но не мог избавиться от ощущения странной пустоты за большим пальцем…
Касание было резким и сильным, как чей-то холодный, шершавый язык, вылизавший меня изнутри черепа.
Ушло, оставив лавандовый привкус, – и вдруг снова вернулось. Будто она нащупала не то, что искала. Что-то очень знакомое, но никак не ожидала наткнуться на это здесь.
Я обрубил ее удивленные язычки, впивавшиеся в меня. На таком расстоянии это было нетрудно. Да и Диана уступила.
