29 мая 1791 г. армия французского генерала Макдональда разбила австрийцев у Модены и 3 июня отбросила их от Пармы. Суворов принял решение атаковать генерала Макдональда. От Моро Суворов прикрылся группой войск в 17 тыс. человек под командованием Бельгарда, а с войсками в 22 тыс. человек он направился навстречу Макдональду, наносившему удары по дивизии Отта (около 5 тыс. человек).
Приказав Отту, «…уклоняясь от генерального сражения, держаться между Пармой и Пиаченцой до моего прибытия с армией», Суворов совершил бросок в 50 км немногим более чем за сутки. 4 и 5 июня дивизия Отта с боем отходила от Пиаченцы до реки Тироны, где и остановилась. Макдональд также сосредоточил две дивизии — Виктора и Домбровского — у Тидоны, намереваясь разбить войска Отта 6 июня. Остальные войска, входившие в армию Макдональда, были на марше.
В ходе трехдневного боя (6–8 июня) французы были разбиты и потеряли убитыми до 6000 и пленными 5034 человека. Союзники за это время потеряли 934 человека убитыми и 4083 ранеными.
И июля 1799 г. союзникам сдалась Александрия — одна из самых сильных крепостей Пьемонта. «Гарнизон сдался военнопленным, в числе до 2400 человек, сверх 300 больных и раненых; офицерам оставлены шпаги и все имущество; в цитадели найдено 105 орудий, около 7000 ружей, 6 знамен, много пороху и всяких военных запасов; в числе орудий оказались две русские пушки»[67].
Наконец 19 июля сдалась оказавшаяся далеко в тылу крепость Мантуя, гарнизон которой в то время насчитывал 8700 человек, в том числе до тысячи офицеров, «солдаты отпущены на честное слово не служить против союзников, а генералы и офицеры остались в плену, впредь до размена в течение трех месяцев. Кроме того 1000 Поляков перешли в руки Австрийцев как дезертиры; в госпиталях найдено 1200 человек больных и раненых; победителям досталось 675 орудий, флотилия канонерских лодок и большие запасы продовольствия»[68].
К концу июня союзники вытеснили французов из Тосканы, Флоренции, Ливорно и Луини.
19 июля Суворов окончательно сформулировал план предстоящей кампании: «Действия наши, очевидно, должны быть направлены к тому, чтобы до наступления еще зимы овладеть Варом, Ниццею и цепью Савойсих гор… Идти в Гуную прямо через Нови, Акви и проч., а далее из Генуи через Савону, Финале, Лоано к Ницце, — значило бы начать продолжительную и трудную горную войну… По моему мнению, для наступательного действия против Ривьеры должно со всею силою наступать через Тендский проход к Ницце, принудить неприятеля оставить всю Ривьеру, а еще лучше, отрезать ему самое отступление»[69].
В соответствии с планом Суворов начал перегруппировку войск. К этому времени из России прибыл корпус Ребиндера, что позволило Суворову сосредоточить значительные силы. Командование корпусом принял Розенберг. Главные силы Суворова (51,2 тыс. человек при 95 орудиях) находились между Александрией и Тортоной. Суворов предполагал начать наступление 4 августа.
Силы французов также увеличились. «Соединение Неаполитанской армии с Итальянской и прибытие подкреплений из Франции довели численность армии Журбера до 60 000 человек. Одновременно генерал Шампионе принял в Гренобле командование Альпийской армией численностью 30 000 человек. Обе эти армии вместе могли выставить 70 000-80 000 человек.
13 августа Журбер перенес свою главную квартиру из Кампо-Мароне в долину Бормиды. Его армия состояла из четырех дивизий, по три бригады в каждой»[70].
Решающее сражение произошло 4(15) августа у городка Нови на границе Пьемонта и Лигурийской (Генуэзской) республики.
В самом начале боя командующий французской армией генерал Журбер получил пулю в сердце. Командование принял генерал Моро.
В ходе упорного 12-часового боя (с 5 часов утра до 5 часов вечера) французы были разбиты. Они потеряли убитыми, ранеными и пленными 11 тыс. человек и 39 орудий. Союзники потеряли свыше 8 тыс. человек.
«Около полуночи раздалась ружейная трескотня в Нови, потом затихла и опять возобновилась. Войска поднялись на ноги, стали в ружье; Суворов послал туда один русский батальон. Оказалось, что несколько сот Французов, не успевших отступить со своими войсками, укрылись в городских домах, ближайших садах и оврагах, а с наступлением ночи собрались, при содействии жителей, большой толпой и напали на главный русский караул. Караул встретил их выстрелами и штыками, но был подавлен массою и почти поголовно лег на месте. Французы заперли городские ворота и вознамерились обороняться, но подоспевший русский батальон отбил ворота и ворвался в город. Французы были большею частью переколоты, а остальные рассеялись и попрятались по домам. Между горожанами находилось много французских сторонников; два раза в продолжение кампании Багратион, занимая Нови, должен был их остерегаться, и все-таки они успевали наносить союзным войскам вред. В настоящем случае городские жители французской партии поступали таким же образом, помогали Французам, укрывали их и даже несколько значительных лиц участвовало в нападении на русский караул, доказательством чему служило пятеро из них убитых. Русские солдаты не сочли поэтому нужным стесняться: многие дома, где укрылись Французы, были взяты, все попавшиеся под руку переколоты, имущество уничтожено и разграблено. Досталось конечно и не одним укрывателям, потому что разбирать было недосуг, да и невозможно; но в это время явился сам Суворов и остановил самовольство солдат»[71].
Тут следует сделать маленькое пояснение, поскольку монография посвящена не разбору тактики и стратегии Суворова в Итальянском походе (об этом написаны десятки книг), а русско-итальянским отношениям. Поэтому автор вынужден особое внимание уделять отношениям между русскими войсками и населением.
Павел I, узнав о сражении у Нови, пришел в восторг. Он пожаловал фельдмаршала наследственным титулом князя Италийского, а отдельным рескриптом освободил Суворова «от обязанностей повиновения» австрийскому императору. Царь наконец-то осознал лживость и предательскую политику Венского двора.
Суворов на всех углах рассуждал о необходимости вторжения во Францию и реставрации Бурбонов. И вот Павел повелел отправить на помощь Суворову корпус принца Конде. Обычно считается, что сей корпус полностью состоял из дворян-роялистов. На самом деле к началу 1791 г. корпус состоял из пяти полков общей численностью 5–7 тыс. человек, в большинстве своем наемников — немцев или швейцарцев. Любопытно, что командиром драгунского полка был Луи де Бурбон, герцог Энгиенский. В начале 1798 г. Павел разрешил корпусу переместиться из Германии в Волынскую губернию. Наемники получили русские мундиры, но имели особые знамена. Судя по всему, это было сделано по просьбе самих эмигрантов, опасавшихся, что в плену их попросту расстреляют как изменников Франции.
И вот летом 1799 г. корпус по приказу Павла I двинулся через Богемию и Моравию к армии Суворова.
Мало того, взбалмошный император потребовал, чтобы граф Прованский, брат казненного Луи XVI, объявивший себя королем Франции Людовиком XVIII, тоже ехал в армию Суворова, дабы вместе двинуться на Париж.
Вена и Лондон решительно выступили против перемещения театра военных действий во Францию, а также против поездки «короля в изгнании» в армию Суворова.
Последним успехом русского фельдмаршала в Италии стала капитуляция крепости Тортоно. 11 сентября 1799 г. ключи от крепости были торжественно вручены Суворову. Тем временем Павел I дал себя уговорить англичанам и австрийцам и отправил армию Суворова в Швейцарию.
Дабы не прослыть русофобом у наших квасных патриотов, я процитирую известного историка Вильяма Похлебкина: «Она [армия Суворова. — А.Ш.] целиком направлялась в Швейцарию, чтобы выбить оттуда французские войска, хотя это вовсе не диктовалось необходимостью, а тем более военной целесообразностью: засевшие в Швейцарии несколько дивизий французов, двигавшихся на помощь своим войскам в Северной Италии, после побед Суворова в Ломбардии могли бы быть просто блокированы там, в то время как Суворов мог бы беспрепятственно выйти через Лигурию и Пьемонт к южным границам Франции.
Однако в Италии были оставлены небоеспособные австрийские войска, а небольшая русская армия была буквально сплавлена в Швейцарию. Если бы не старческое самолюбие Суворова, для которого были важны не политические результаты войны, а их чисто военный эффект, и не его идея-фикс „унять Наполеона“, то он мог бы отказаться и даже решительно воспротивиться передвижению русских войск в Швейцарию, тем более что тамошнего театра военных действий он не только не представлял себе, но и просто не мог там действовать, поскольку вся его знаменитая тактика и ее новшества были приспособлены исключительно к степной, низменной и открытой местности и совершенно были непригодны и неприемлемы в лесных, а тем более в горных районах. Если же учесть, что русские войска не были готовы к движению и действию в горах, ибо в их составе никогда не было специальных горно-егерских частей, и что они не были ни вооружены, ни экипированы для действия в горной местности, то следует признать, что согласие Суворова на перемещение его в Швейцарию было чистейшей авантюрой со всеми вытекающими из этого последствиями.
