Внезапно Шварц выключил фонарик.
— К стене, — прошипел он. — Кто-то идет!
С отчаянно бьющимся сердцем они прижались к влажному бетону, испещренному потеками воды. Их взгляд был прикован к приближающимся пятнам света.
— Не стрелять! — прошептал фон Доденбург.
Шульце, который был ближе всех к Шварцу, сжал кулаки. Шварц присел, стиснув в руках нож.
В проеме показалась огромная тень. Затем еще одна. Они предшествовали своим хозяевам, как безмолвные гиганты. Фон Доденбург издал вздох облегчения. Всего двое!
— Я здесь… Внизу! — произнес Шварц на отличном французском языке, когда появился первый из них.
Бельгийский капрал пораженно остановился.
— Извините! — сказал он извиняющимся тоном и выключил фонарик, чтобы не ослепить Шварца. В тот же самый миг клинок унтерштурмфюрера вонзился в него, проскользнув между ребрами. Рот жертвы открылся, чтобы закричать, но грязная рука Шварца уже зажимала его. Колени бельгийца подогнулись, и он осел на пол, только загремел выпавший из руки фонарик.
Одновременно Шульце нанес удар кулаком другому человеку по затылку и, вытянувшись, ухватил его за заднюю часть шлема. Потянул, сдернул. Ремень соскользнул на горло бельгийца. Коленом Шульце уперся ему в поясницу. Обеими руками он потянул за шлем, ремень впился в горло солдата, и его крик захлебнулся в придушенном стоне. Его рука отчаянно уцепилась за ремень, пытаясь помешать убийству. Он отчаянно извивался, в то время как Шульце мрачно продолжал держать его, душа. Колени бельгийского солдата мягко подогнулись, и он опустился на землю. «Бедный ублюдок мертв», — прошептал Шульце.
Они собрались возле двух убитых бельгийцев, обшаривая грязными руками их карманы в поисках сигарет, и не заметили третьего, который бесшумно бежал, чтобы сообщить о присутствии в форте этих измазанных кровью и копотью захватчиков.
* * *
Теперь они находились в глубине форта. Огромная толщина стен приглушала стрекот автоматов и разрывы снарядов снаружи. А гудение обслуживающих форт инженерных систем становилось с каждой секундой все громче. Фон Доденбург поднял руку. Они остановились, прижавшись к бетону рядом с табличкой «КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ». С обеих сторон стальной лестницы находились шахты открытых лифтов, похожих на pater nosters[40], применяющихся на севере Германии.
— Это лифты для подъема снарядов, — тихо объяснил Куно фон Доденбург. — Они курсируют между складом боеприпасов и орудийной башней.
Шульце отреагировал первым.
— А давайте выведем их из строя, — предложил он.
— Но как?
Шульце усмехнулся.
— Каждый раз, когда у нас в порту в Гамбурге останавливался грузовой лифт, мы получали несколько минут перекура. А уж утром в понедельник, после ночи, проведенной на Реепербане[41], лифты останавливались то и дело. — Он повернулся к остальным, скрючившимся в тени вдоль стен. — Пусть каждый возьмет по горсти бетонной крошки и пыли и идет за мной. — Он сопроводил свои слова действиями, и после одобрительно кивка фон Доденбурга все остальные начали делать то же самое.
Широко усмехаясь, Шульце бросил бетонную крошку в отполированные металлические полозы подъемника.
— Вот так, — сказал он. — Нам понадобится много этого дерьма, чтобы вывести его из строя. Если б я смог добраться до двигателя, особенно если бы он был бензиновый, то хватило бы горсти сахара, чтобы весь движок вышел из строя. Вот так. — Он громко щелкнул пальцами. — Но это тоже сработает.
Один за другим они поспешно бросали бетонную крошку в шахту. Даже Шварц, казалось, немного отрешился от того странного состояния, в котором находился все последнее время, делая то же самое.
Постепенно кабинка подъемника со скрежетом остановилась. Шульце подмигнул фон Доденбургу.
— Что вы теперь скажете, оберштурмфюрер? Вы о таком виде саботажа небось и не слышали?
— Проклятый террорист! Полагаю, я сообщу о тебе в гестапо. Если мы останемся в живых, — добавил Куно со смехом в голосе. — Ладно, Шульце, это был твой звездный выход. А теперь перейдем к грубой работе. — Он перехватил автомат. — Надо вывести из строя ту орудийную башню, что находится внизу.
Они побежали по туннелю и увидели лестницу. Внизу был другой туннель. С его потолка капала вода, очевидно, просачиваясь сквозь землю и бетонные стены, покрашенные масляной краской.
Они побежали дальше по скользкому дощатому настилу. Метцгер, не столь ловкий, как более молодые солдаты, дважды поскальзывался и падал, но никто не помог ему подняться. Все теперь знали, что над бывшим обершарфюрером дамокловым мечом висело серьезное обвинение и что у него будут большие проблемы, если даже они выйдут живыми из этой передряги.
Внезапно туннель резко изогнулся вправо. Фон Доденбург, который бежал впереди, остановился как раз вовремя. Перед ними находилась большая стальная дверь, ярким светлым пятном сверкая в тусклом желтом свете туннеля.
— Это же орудийная башня номер сорок шесть, — прошептал он.
Как будто в подтверждение его слов, из-за двери раздался страшный грохот. Хотя дверь наверняка была в несколько дюймов толщиной, она задрожала так сильно, как будто ее слепили из папье-маше. В следующий момент туннель заполнился густым желтым дымом, забившим им легкие. Это сопровождалось чудовищным лязгающим шумом, который вынудил их прижать руки к ушам, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Фон Доденбургу показалось, что его череп вот-вот расколется. Он бросился к стене и привалился к ней, согнувшись. По его лицу заструились слезы, он закашлялся, как будто пытаясь вывернуться наизнанку.
Шварц, которому не так сильно досталось от взрыва в башне, перехватил инициативу.
— Метцгер, Шульце — прикройте меня, я вхожу!
Даже не посмотрев, выполняют ли они его приказ, он выхватил автомат и ударил ногой по стальной двери. Она распахнулась на удивление легко. Очевидно, петли были очень хорошо смазаны, что являлось частью мер безопасности против случайных искр.
Стрелки, головы которых были защищены асбестовыми подшлемниками, надетыми под каску, сгруппировались вокруг подъемника. В густом желтом дыму они сердито жестикулировали, очевидно, перекладывая вину за его отказ друг на друга. Поскольку их уши были прикрыты толстым слоем асбеста, они не слышали приближения Шварца, пока не стало слишком поздно.
Толстый сержант, с желтым лицом человека, очень долго прослужившего в крепостной артиллерии, обернулся и увидел его. Его рука потянулась за пистолетом, но он так и не успел вытащить оружие. Шварц выстрелил, и сержант сполз вниз по бетонной стене.
Эсэсовец снова выстрелил. Бельгийские артиллеристы попадали там, где стояли. Они судорожно дергались под пулями, как марионетки в руках безумного кукловода, а затем падали на пол. Все это заняло несколько секунд. Когда грохот очереди затих, последний вражеский солдат рухнул на пол.
Как загипнотизированный, Шварц остался стоять, широко расставив ноги и прижав автомат к боку, как будто ожидал, что люди, которых он только что убил, встанут, и ему придется убивать их снова и снова.
— О, господи, — Шульце задохнулся, уставившись в лицо маленького офицера. — Он свихнулся! Унтерштурмфюрер Шварц сошел с ума!
— А ну заткнись! — рявкнул фон Доденбург.
Он мягко положил руки на дымящийся ствол автомата Шварца, и, нажав на него, медленно опустил его вниз.
— Все в порядке, Шварц, все в порядке.
Шварц тряхнул головой.
— В чем дело? — спросил он. — Что вы делаете?
— Мой дорогой Шварц, все в порядке, — успокаивающе произнес фон Доденбург.
— Конечно, все в порядке, — бросил Шварц. — О чем вы говорите? Мы ведь только что взяли орудийную башню номер сорок шесть, не так ли?
И только тогда фон Доденбург понял, что унтерштурмфюрер Курт Шварц действительно сошел с ума.
Глава седьмая
Лицо коменданта форта Эбен-Эмаэль майора Жоттрана выглядело совершенно белым даже в резком желтом свете голой лампочки, висевшей в проволочной клетке под потолком.
— Что вы сказали? — резко бросил он солдату, принесшему новости.
— Их около тридцати, — солдат говорил по-французски с сильным акцентом. — И все боши[42].
Комендант Жоттран отметил, что этот человек — фламандец, и подумал, как легко справились с национальной проблемой немцы. Стоило им только захотеть, и все у них получилось — одна великая нация, объединенная единым лидером и говорящая на одном языке. Коменданту же самого большого форта Бельгии приходилось иметь дело с представителями двух разных языковых групп — франкофонами и фламандцами, которые взаимно ненавидели друг друга и соглашались воевать, только если служили в подразделениях, составленных исключительно из представителей своей собственного народа. Бельгийская армия была в этом смысле по-настоящему безумной, особенно если учесть, что ее главнокомандующий — сам король — вдобавок ко всему подозревался в пронемецких настроениях!
