Юрий скептически смотрел на Горецкую.
– Мне надо уехать, – продолжала она, нажимая на второе слово. – Надо! Меня тут обвиняют черт знает в чем.
«Вот! Вот где начало самого главного!» – внутренне торжествовала Лариса.
В этот же момент Юра настороженно поднял голову и с интересом посмотрел на Анастасию Николаевну.
– Что значит «обвиняют»? – не понял он. – Кто обвиняет?
– Да так, ерунда, – беспечно махнула она рукой. – Просто стажер-милиционер, как ее там, Лариса-крыса, слишком много себе позволяет. Ты бы узнал, может, ей денег надо. Что это она так выслужиться старается? А может, следователя хочет заарканить? – Горецкая даже улыбнулась и допила вино. – Но он же совсем еще мальчик…
– О чем ты говоришь? – нахмурился Юрий.
Клубнев весь напрягся и, казалось, был готов пробуравить монитор взглядом. Лариса держала его за рукав, чтобы он, не дай бог, не бросился по направлению к кабине и все не испортил.
Горецкая тем временем сделала паузу и манерно спросила:
– Ты мне поможешь?
– В чем?
– Нет, сначала скажи, что поможешь… – в голосе ее послышались капризные нотки.
– Настя, я не господь бог. В чем должна состоять моя помощь? – равнодушно спросил Юрий.
– Не знаю. Доказать все равно ничего нельзя. А бабка и так была старая.
Лариса с облегчением вздохнула. Именно для того, чтобы были сказаны эти слова, она и затеяла всю эту операцию с вызыванием мужа. Однако, похоже, Горецкая решила излить свою душу не мужу, а любовнику.
– Господи! – Клубнев обхватил голову руками. – Какая еще бабка? Она что, бредит?
– Не думаю, – серьезно ответила ему Лариса.
– Она мне даже снилась! – повысила голос Анастасия Николаевна.
– Может быть, ты объяснишь все-таки, что случилось? – спросил Юра.
– Понимаешь, это произошло случайно, но… – замялась Горецкая. – В общем, по моей вине умерла бабка. Но она была очень старая и все равно бы умерла, – поспешно добавила она, замечая, как постепенно вытягивается лицо собеседника.
– Ты что? Рехнулась? Настя, какая бабка? Почему? Что она тебе сделала? – обрушил он на нее град вопросов.
– Я же сказала, что так получилось, – виновато посмотрев на Юрия, опустила глаза Горецкая. – У нее оказалась очень хорошая память, и она многое помнила… А тут еще все эти события…
– Что она могла помнить? О чем? Какие события? – продолжал недоумевать Юрий.
– Я должна отсюда уехать, – театрально заламывая руки, сказала Горецкая. – Я должна…
Клубнев тем временем схватился руками за голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону как маятник.
– Господи, моя карьера… – внезапно простонал он. – Я только начал вставать на ноги. Настя, что ты натворила?
Он внезапно вырвал свою руку, которую держала Лариса, и бросился к выходу из кабинета. Лариса не стала его останавливать.
И в этот момент в ее кабинет вошел капитан Карташов в штатском.
– Ну что опять за спешка? – недовольно спросил он.
– Тихо, садись и смотри, – оборвала его Лариса, указывая на кресло. – Давай немного подождем. Она уже призналась, и все это записано на пленку. А сейчас, я думаю, развернется пьеса под названием «Отелло». В роли Дездемоны выступит Анастасия Горецкая, а в роли мавра – депутат городской думы Иван Клубнев.
– А дальше?
– А дальше появимся мы.
– Не возражаю…
Карташов пожал плечами и уставился на экран.
– Юра, выйди, пожалуйста, – прозвучал глухой голос Клубнева.
Он уже стоял на пороге кабинки для «конфиденциальных» разговоров. Горецкая, вздрогнув, уставилась на мужа так, как будто увидела привидение. Юра же, удивленно вскинув брови и усмехнувшись, встал.
– Извини, старик. Так получилось.
Он похлопал депутата по плечу и вышел из кабины. Казалось, он был рад, что все закончилось именно так. Похоже, что признания Горецкой и ее приставания насчет Москвы ему самому были неприятны.
– Ты что, за мной следил? – вскочила Анастасия Николаевная со стула.
Ее глаза пылали праведным гневом.
– Делать мне больше нечего, – устало ответил Клубнев. – Сядь на место и перестань из себя опять кого-то изображать. Я не знаю всех твоих ролей и сейчас не оценю твоей игры.
Горецкая хмуро посмотрела на мужа и села.
– Ты всю жизнь играешь: сначала роль жены, потом матери. Я уверен, что и сейчас, с Юрием, ты пыталась играть роль любовницы, которую отвергли, – Клубнев поморщился. – Так себе, между прочим, сыграла. Иногда я уже и не могу отличить, где ты настоящая, а где нет. С кем ты спишь, мне все равно. Ты никогда не была монашкой, но сегодня я услышал о тебе такое!
– Что? Что ты услышал? – с ужасом спросила Горецкая. – Как ты мог что-либо слышать?
– Во всех ресторанах стоят камеры. И «Чайка» не исключение.
– Нас что, и сейчас видят и слышат? – с еще большим ужасом спросила Горецкая и привстала.
– Сейчас это уже не имеет значения. Так я все-таки не понял, в чем тебя обвиняют?
Горецкая смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова. Видимо, на нее большое впечатление произвело скоропалительное исчезновение Юрия и внезапное, как снег на голову, появление мужа.
В этот момент Карташов отвел глаза от монитора и вопросительно посмотрел на Ларису.
– Пора? – спросил он.
Лариса кивнула.
– Пожалуй…
Они вышли из кабинета и направились по служебному коридору в зал, прошли мимо стоявшего около стойки бара Степаныча и вскоре уже открывали дверь в кабину, где сидели Клубнев и Горецкая.
– Извините, я вынужден прервать ваш диалог, – так обозначил свое появление перед супругами Карташов. – Продолжим разговор у меня в кабинете.
И, довольный собой и ситуацией, Олег Валерьянович заученным движением обнажил свое удостоверение. Его рука с книжечкой застыла аккурат между лицами обоих супругов.
– Мы с вами уже встречались. Не так давно… По поводу вашего мальчика…
Горецкая сидела молча, опустив голову.
– Я думаю, нам есть о чем поговорить с Анастасией Николаевной, – продолжил Карташов.
– Вы ничего не докажете, – с вызовом подняв голову, заявила она, – я ничего не говорила и никуда не пойду. Ты можешь подтвердить что-либо, что может быть использовано против меня? – обратилась она к Клубневу.
– Нет, – тут же спохватился он. – И вообще я не пойму, по какому праву вы врываетесь к нам и портите нам обед? У меня вообще депутатская неприкосновенность!
– Да к вам и нет никаких претензий, – спокойно парировал Карташов. – Успокойтесь, пожалуйста. А вот за дачу ложных показаний мы можем привлечь и вас. Так что пройдемте, Анастасия Николаевна. Вы обвиняетесь в убийстве Кортневой Глафиры Даниловны.
– Это кто? – только и смогла спросить она.
Лицо ее побледнело, как будто она наложила на себя обильный грим.
– Это та самая акушерка, которая когда-то помогла вам. За что, собственно, и поплатилась, – вступила в разговор Лариса. – Это опять вы? – устало проговорила Горецкая, окидывая Ларису презрительным и ненавидящим взглядом.
– Я думаю, мы найдем повод для разговора, – сказала Лариса. – К тому же запись вашего признания по поводу Кортневой у нас имеется.
– Подождите, – вскочил со стула Клубнев. – А мне-то что делать в этой ситуации?
– Можете пойти с нами. Вам же интересно будет послушать рассказ вашей жены… – чуть усмехнулась Лариса.
* * *
Андрэ Амбесси рос очень послушным и хорошим мальчиком. С раннего детства он понял, что он не такой, как все. У него были образованные родители, а это в его стране было редкостью и считалось большим преимуществом. У отца была хорошая работа. У них был большой дом с бассейном и садом. Отца уважали, к ним в дом часто приходили гости, которые принадлежали к элите конголезского общества.
Многие его сверстники завидовали ему, все хотели с ним дружить. Отец был помощником премьер-министра, а мать занимала ответственный пост в правительстве, связанный со здравоохранением.
Однако в середине девяностых отца отстранили от работы в результате политических интриг, к тому же умерла мать, Констанция. А потом отец попал в автокатастрофу. Несколько месяцев врачи боролись за его жизнь, но безуспешно.
Вот тогда-то, когда отец находился на больничной койке, Андрэ и узнал, что у него есть еще одна родина. И что находится она гораздо севернее, и что вообще у него другая мать. Отец показал ему фотографию настоящей матери, Анастасии Горецкой. На снимке она показалась Андрэ очень красивой.
У Андрэ у самого начались трудности с работой – особо напрягаться он не привык, а у власти находились люди, которые не жаждали принимать его на теплое место. И мысль о том, что у него есть другая мать и страна, в которой, несмотря на кризис, все же лучше, чем в родном Конго, не давала ему покоя.
И он твердо решил уехать в Россию. Он надеялся на то, что его мать вспомнит о грехах своей юности и поможет ему устроиться в той далекой стране. Он рассчитывал устроиться в России переводчиком с французского.
