— Так что говорить-то? Принял человек лишнее, загрустил, да и застрелился, — вздохнули на том конце провода.
Вот значит как. Застрелился кто-то. Бывает. И этот кто-то из больших воинских начальников. Кажется, начинаю догадываться, кто.
— Странно только, что именно он, — вздохнул и я. — Всегда считал, что уж он-то человек выдержанный, спокойный. Я же даже выпившим его не видел. Ну, почти. Может, спишем на неосторожное обращение с оружием?
— Бывший подполковник, комбриг, да неосторожное обращение? — фыркнул Филиппов. — Да кто поверит? Он ствол в рот засунул, череп вдребезги, мозги по стенам.
Значит, все-таки Терентьев. В восемнадцатой стрелковой дивизии всего-то одна бригада. Есть, правда, еще кавалерийский эскадрон, артдивизион и парочка бронепоездов, не отправленных на запад. Филиппову скоро командовать некем станет. Эх, жаль Терентьева, хороший дядька. А вот то, что застрелился, это плохо. И на репутации дивизии пятно, и пенсию семье платить не станут. Самоубийца у нас приравнен к дезертиру.
— Так все в этой жизни бывает, — философски изрек я. — Сам знаешь, и с опытным бойцом может конфуз выйти. А так, мало ли… Разряжал револьвер, не досмотрел, и все. Хочешь, я сам бумагу составлю, вместе подпишем? Сам подумай, кому это надо, чтобы комбриг Красной армии стрелялся?
— Так слухи пойдут, — недоверчиво сказал Филиппов.
Еще бы не пошли. Кто же такие вещи по телефону обсуждает? Хотя, я сам во всем этом и виноват. Мог бы и подождать, переговорить лично. С другой стороны — а какой смысл?
— Слухи… — хмыкнул я, и обратился к телефонистке: — Солнышко, ты же наш разговор слушаешь, верно?
— Чего? Какое солнышко? — обалдело переспросил начдив.
Я едва сдержался, чтобы не заржать, представив рожу начдива, но сдержался и сказал:
— Это я нашей девушке на линии, а не тебе. Подожди товарищ Филиппов, не вмешивайся.
Вот, не хватало только, чтобы начдив начал девчонке карами небесными угрожать.
Некоторое время трубка молчала, потом телефонистка «двести четвертая» отозвалась:
— Так, в половину уха. Но я никому ничего не скажу. Мы же подписку даем о неразглашении переговоров.
Ага, подписку они дают. Знаем мы эти подписки. Впрочем, какая разница? Болтать о самоубийстве и без этого станут, но потом перестанут. А официальная версия, совсем другое дело.
— Вот и умница, — похвалил я барышню. Вздохнул: — Эх, мне бы такую невесту.
— У вас, товарищ Аксенов, в Москве невеста, — строго заявила мне барышня прямо в ухо, а потом спохватилась: — Ой…
— Ишь, а у него невеста в Москве, оказывается, — заметно повеселевшим голосом произнес начдив.
Твою мать! Оказывается, телефонистки знают все секреты. С другой стороны, а кто бы сомневался? Надо узнать — кто болтает по телефону о невесте начальника чека. Кто же у нас такой осведомленный, а? Расспросим.
— Ладно, Иван Филиппович, если уж я тебе позвонил, подскажи — где мне командира бронепоезда отыскать? У меня бронепоезд есть, а к нему бы еще человека толкового.
— Бронепоезд у него есть, видите ли, — фыркнул начдив, до сих пор не забывший, как я «отжал» у него бронепоезд, да еще и приказ Троцкого не выполнил.
— Да ладно, твой бронепоезд-то, твой, я его на время взял. Верну, вот тебе крест, верну.
— Хорошо, подскажу, только с Мошинским придется договариваться, — подобрел начдив. — Он когда диверсию в депо расследовал, к командиру «Павлина Виноградова» прицепился — мол, почему авиапоезд взорвался, а ваш паровоз целехонек?
А ведь этот бронепоезд я знаю. И с командиром знаком.
— Это не к Карбунке ли?
— К нему. «Павлин» уже под парами стоял, на фронт отправляли, а тут особисты. Карбунка парень горячий, из революционных матросов, двоих чекистов из вагона и выкинул. Теперь под арестом сидит, приговора ждет, а «Павлин Виноградов» на фронт ушел. Так что, Владимир Иванович, договоришься с Мошинским — забирай.
— А пулеметов там, еще чего-нибудь не подкинешь?
— Ну, началось! — возмущенно отозвался начдив. — Ты с меня скоро последние штаны снимешь.
— Так ты, Иван Филиппович, в подштанниках хорошо смотришься. Девки любить больше будут.
Начальник дивизии онемел от изумления. Подозреваю, телефонистка «номер двести четыре», подслушивающая разговор, уже гогочет.
Отмолчавшись, Филиппов пробормотал что-то нехорошее, упомянув три загиба и якорь, словно до революции служил боцманом, а не носил на плечах погоны с двумя просветами и тремя звездочками. Потом нелюбезно сказал:
— Карбунку освободишь, поговорим. Ты же сам в бронепоездах ни уха, ни рыла, а освободишь парня — он тебе поезд в лучшем виде подготовит.
— Это точно, — не стал я спорить.
— Все у тебя?
Начдив отключился, а я, пока «двести четвертая» не прекратила связь, спросил:
— Солнышко, а кто там про мою невесту болтал?
— Владимир Иванович, я же подписку давала, — возмутилась барышня.
— А ты имена и фамилии не называй, — посоветовал я. — Ты мне лишь намекни — дескать, наш начальник, очень большой начальник, сказал начальнику поменьше, и откуда узнал.
— Владимир Иванович, нельзя по телефону…
— Ничего, я тебе разрешаю. Или мне к тебе в гости зайти?
— У меня дома муж есть, — кокетливо отозвалась барышня.
— Тогда придется тебя в гости звать.
Я-то решил, что номер «двести четыре» все поймет правильно, испугается — среди телефонисток дурочек не держали, а эта поинтересовалась:
— А куда подойти? В чека или к вам домой? Только у меня дежурство до двенадцати.
— Куда удобнее, туда и подходите, — устало буркнул я. — А меня теперь с особым отелом дивизии соедините. Только я номер не помню.
Ладно, хрен с ним, неважно, кто про невесту болтает. В конце концов, не велик секрет. Вон и Аня Спешилова знает, да и прочие бойцы, кто со мной в Москву ездил.
— Соединяю.
Увы, Мошинского на месте не оказалось, а его заместитель самостоятельно вопрос решить не мог. Обещал, что как только начальник появится, немедленно перезвонит. И пожелание отдать задержанного Карбунку в губчека тоже передаст.
Да, а Карбунка — это имя или фамилия?
Мысли перешли на разговор с начдивом. Жалко Терентьева. Будь я пьющим,
