ли, но спорить не стала.
Так что тридцать два бойца никаких сомнений не вызывают. А вот остальные…
Итак, поехали. Исаков Александр Петрович, бывший штабс-капитан, бывший белогвардеец, сапер; Книгочеев Александр Васильевич, бывший жандармский ротмистр, шифровальщик, криминалист, и прочее; Холминов Алексей Юрьевич, бывший поручик, инженер-электрик (он, как и Петрович, взят из Холмогорского лагеря); Потылицын Вадим Сергеевич, бывший поручик, бывший сотрудник Внешней разведки Северного правительства; Новак Павел, бывший радист ледокола «Таймыр» и шпион (предположительно, польский); Семенцов Андрей Васильевич, бывший красноармеец и уголовник.
Никого не забыл? А, еще Карбунка Евгений Федорович, командир бронепоезда, приговоренный революционным трибуналом к расстрелу (условно). Теперь все?
Нет, не все. К печатному станку, прихваченному мной, требовался художник-гравер. Хотел прихватить Тимофея Веревкина, но его обнаружили в таком неприглядном виде, что брать в дорогу желание отпало. Но на замену губисполком порекомендовал… Сашу Прибылова, того самого пламенного комсомольца, требовавшего отчета губчека перед РКСМ. Сколько помню, Прибылова тягали по делу о создании Поморской республики, «отвесили» два года условно и исключили из комсомола. К моему удивлению, Александр оказался неплохим художником, а его рисунок «Большевики пишут письмо Пилсудскому» опередил карикатуру на схожую тему года на три[8].
Что ж, команда подобралась любопытная. И, что характерно, все оформлены сотрудниками, находящимися в распоряжении «особуполномоченного ВЧК». То есть, придал белогвардейцам и уголовникам официальный статус.
Стало быть, численность отряда — сорок два человека, из которых восемь, а это девятнадцать процентов (!), «неблагонадежных», а норма, насколько помню, не должна превосходить двух процентов.
Впрочем, можно посчитать по-другому. Общая численность сотрудников Архангельского ЧК, включая оперативный состав, охрану лагерей, хозчасть и уборщиков с дворниками, составляет пятьсот человек, а восемь от пятисот — это уже одна целая и шесть десятых процента. Одна и шесть, это вам не девятнадцать, совсем другое дело. Идеально вписываюсь в рекомендации. Ай да я!
Разношерстная толпа — сплошная головная боль для командования. Будь мы на «суше», то для сплочения личного состава устроил бы пару-тройку занятий по строевой подготовке, наплевав, что среди нынешних «чекистов» имеются бывшие офицеры. Можно еще окопы рыть. Еще невредно соорудить, а потом дружно преодолеть полосу препятствий, да чтобы грязи побольше и рвы поглубже.
Комиссара бы мне или помощника по воспитательной работе, чтобы занимал личный состав политинформациями и чтением газет. Можно вслух.
После третьего курса я «отбывал» практику в пионерском лагере. Две смены! Спать приходилось ложиться далеко за полночь, вставать в шесть, а остальное время отслеживать — не случилось ли чего? Сразу скажу, что «этакова», о чем любят писать современные авторы: подросткового секса, презервативов, раскиданных в умывалке, девочек, отдающихся пионервожатым, или вожатых (хоть девочек, хоть мальчиков), стремящихся соблазнить малолеток не было. Возможно, это все где-то и случалось, но мне попались нормальные дети. Мальчишки в четырнадцать лет совсем не стремились забраться к подружке под одеяло, а жаждали запустить туда лягушку или вымазать понравившуюся девочку зубной пастой. Девчонки красились, выставляли свои «металлоконструкции» на обозрение мальчиков, но дальше невинных поцелуев в щечку дело не шло. Нет-нет, во все времена случались и девочки, беременевшие от сверстников в четырнадцать лет и мальчики, к пятнадцати годам познавшие все прелести секса, но это, скорее, исключение, нежели правило. Впрочем, это характерно и для сегодняшнего дня, что бы там не говорили журналисты. На журналистов нельзя сердиться. Напиши правду — кто станет читать и, соответственно, покупать, ставить лайки?
Нет, мы отслеживали иное. А вдруг мальчишки с девчонками примутся курить в кустиках, кто-нибудь отправится в путешествие по окрестностям или ночью пойдет купаться на речку? ЧП, если ребенок, уставший от режима дня и купаний по свистку, решит «дунуть» домой.
Но самым худшим, по мнению начальника лагеря и старшего пионервожатого (а я, кстати, с ними абсолютно согласен), если детки застигнуты за игрой в карты. И дело здесь не в том, что карты — азартная игра, осуждаемая как церковью, так и Уставом пионерского лагеря, а в том, что если деточки играют в карты, значит им очень скучно, а вожатый, вместо того чтобы увлечь подопечных делами, устраивать какие-нибудь конкурсы-соревнования-концерты, занимается черт-те чем.
И вот сейчас, обходя вагон, где размещался личный состав, застукал на «горячем» славную троицу, азартно резавшуюся в карты.
У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел картежников. Ну, Семенцов, понятно, что с него взять. Прибылов, недавно вышедший из пионерского возраста, тоже ладно. Но третьим оказался Исаков! Петрович, хоть и бывший белогвардеец, но отчего-то сразу вызвавший у меня огромное уважение. А тут азартно лупит своей раскрашенной бумажкой карту соседа.
И, что самое интересное — выигрывает комсомолец Прибылов. Вон, Семенцов уже сидит без гимнастерки в одной лишь нательной рубахе (а ведь я ему, гаду ползучему, лично обмундирование выдал, из сэкономленного!), а Петрович без пояса. Это что, наше подрастающее поколение профессиональные «кидалы» или Семенцов делает то, что делают матерые картежники с новичками — проигрывают по-маленькому, а потом возвращают по-крупному?
К тому же, судя по легкому аромату чего-то спиртосодержащего, картежники еще и успели «дерябнуть».
Исаков, военная косточка, при виде старшего по должности встал — быстро, но несуетливо, соблюдая достоинство бывшего офицера и кавалера, и даже подал команду: «Товарищи… э-э…», но сбился, верно задумавшись, а что говорить дальше? Не то «товарищи офицеры», не то еще что-то.
— Вольно, — выручил я Исакова, а потом обратился к троице: — Граждане и товарищи. И, какого, простите…
Дальше я договаривать не стал, но они поняли.
— Товарищ начальник, а что такого? — блеснул очками Петрович. — Мы вне строя, имеем право…
— Карты, — протянул я руку, и картежники послушно сложили в мою ладонь расписанные от руки прямоугольники.
— Товарищ Исаков, в ВЧК вы находитесь в строю двадцать четыре часа, — сообщил я. — Предупреждаю всех в первый и последний раз. Употребление спиртных напитков, азартные игры — запрещены.
— Э, гражданин начальник, — забеспокоился Семенцов. — А отыграться? Я же…
Хм. А он, оказывается, проиграл не только гимнастерку, но и штаны. Я просто не сразу увидел.
— И барахло мне отдайте, — кивнул я Прибылову на одежду и пояса. Свернув обмундирование уголовника, сказал: — Опять-таки, в первый и последний раз прощаю, что вы играли на казенное обмундирование, что приравнивается к его незаконной купле-продаже
