В случае же такой встречи, кроме ружья и ножа, только отчаянная и верная хозяину сибирская лайка может помочь или даже спасти человека в опасной ситуации. Она может придержать медведя сзади за «штаны» – то есть, хватая его между ног за единственное незащищенное мохнатой шкурой уязвимое место. Тем самым лайка сажает его под выстрел хозяину или даёт время: перезарядить ружьё, или, в крайнем случае, достать нож. Но сибирская лайка не может долго держать зверя. Если она чуть-чуть зазевается, то, после короткой отмашки мощной когтистой лапы, неповоротливого на первый взгляд, косолапого мишки, отлетает далеко в сторону с распоротым животом. Она ещё жива, но уже обречена на мучительную смерть. Другие породы собак, например, немецкие овчарки, здесь и вовсе не годятся. Они вцепляются в зверя мёртвой хваткой, не умеют отпрыгивать и уворачиваться от медвежьих лап и сохатиных копыт, и сразу же бессмысленно погибают. Вести тонкую игру со зверем на грани жизни и смерти они не обучены, да им это и не дано природой.
Правда, по рассказам бывалых таёжников, лайки иногда сознательно ведут себя, как овчарки, жертвуют собой для спасения хозяина, если чувствуют, что тот находится в смертельной опасности. Но в этом случае они осмысленно нарушают правила охоты и действуют вопреки стереотипу поведения, которому их обучили. В таких ситуациях лайка ведёт себя не как подчинённая командиру – хозяину охотничья собака на своей собачьей работе, а как верный самоотверженный друг. Интересно, в этом случае, где же её животный инстинкт самосохранения? Я думаю, что это и есть зачатки абстрактного мышления у неразумного домашнего животного, о которых всё чаще пишут исследователи из американских институтов. Только разумное существо может пожертвовать своей жизнью ради чужой, переступив через заложенный природой инстинкт. Здесь в тайге, как нигде, собака – друг человека!
Медведь – «шатун» вышел к метеостанции в конце зимы. Он представлял собой странное и жалкое зрелище. Умирающий от голода, отощавший до крайности «шатун» состоял из двух равных по размерам частей: головы, и туловища. Тело медведя представляло собой складки неопрятной, комковатой свалявшейся шкуры, волнообразно уложенные и свисающие с выпирающих костей его скелета.
Несмотря на чуть живое состояние и жалкий вид, «шатун» бывает смертельно опасен для всех живых существ, которых можно убить и съесть, до последней минуты жизни, и расслабляться рядом с ним нельзя. Конечно, сил у него несравнимо меньше, чем у обычного сытого медведя, но реально нависшая угроза голодной смерти помогает сконцентрироваться в минуты решающей схватки, удесятеряет его силы и помогает «добыть» съедобного противника.
Медведь походил по метеостанции и, не найдя ничего и никого съедобного, попытался разгрызть метеорологические приборы. Один из них он успел разломать. Сергей понял, что переждать нападение «шатуна» в доме не удастся, нужно было спасать оборудование. Он взял карабин и быстро вышел из дома, пока «шатун» не доломал все оставшиеся приборы, сделав бессмысленным нахождение людей на метеостанции до весны, когда смогут завезти новое оборудование.
Смелость досталась Сергею от рождения, выдержке и хладнокровию его, по-видимому, научили в армии. Был ли он офицером внешней разведки – не знаю, но что «Абвер» – бывший кадровый военный, у меня сомнений не вызывало. Чего стоила одна только его выправка! Тщательно прицелившись, одним удачным выстрелом в голову он убил «шатуна», угрожающе двинувшегося было на него. Варёным сердцем этого несчастного зверя Сергей и угощал меня во время нашей первой встречи. Уже много позже, узнав трагическую историю «шатуна», я проклял тот час, когда закусывал его сердцем спирт.
Когда ты ешь мясо какого-то зверя или животного, которого в глаза не видывал, и о котором слыхом не слыхивал – это одно, а если тебе известна, хотя бы только часть истории его жизни, пусть, даже лишь предсмертная – это совсем, совсем другое, по крайней мере, для меня. Этот зверь становится твоим знакомым, и есть его мясо, а тем более сердце – это уже смахивает на каннибальство. Отделаться от неприятного осадка после услышанного рассказа о «шатуне», я так и не смог. Чтобы жить здесь, нужно: либо не обращать внимания на подобные условности и не размышлять на эту и подобные темы; либо обладать бесчувственным, заросшим шерстью сердцем, которое все эти тонкие чувства не трогают.
Как говорят местные жители: «Надо быть выше всех подобных размышлений, то есть – настоящим мужчиной!». Ну что ж, видимо, не всем это дано. Лично мне – нет. Значит, постоянно мне здесь не жить. Впрочем, нельзя сказать, чтобы очень-то и хотелось! Особенно после всего того, что мне довелось узнать о взаимоотношениях между «царями природы» – людьми и «братьями нашими меньшими» – зверями в тайге. Причём, зверей я стал любить гораздо больше, а людей – значительно меньше. Во всяком случае, к выбору близких людей и знакомых стал относиться намного избирательнее, чем раньше. Понятие же – «настоящий мужчина», видимо имеет различное толкование для разных людей.
Первая таёжная стоянка
За метеостанцией караван лодок начал разделяться. Один из отрядов под руководством Саши Гагарина вошёл в устье реки Камо и начал продвигаться вверх против её течения. Именно там была запланирована первая отправная стоянка этого отряда в нашем сезоне. Через несколько километров отвалили от каравана и причалили к берегу «Прогрессы» Миши Плетнёва. Они тоже достигли конечной точки заброски этого сезона. Наш маленький отряд на двух оставшихся лодках: «Прогрессе» и «Пеликане», – продолжал плаванье в направлении фактории Куюмба уже в одиночестве.
Начинало темнеть, когда и мы причалили, наконец, к месту первой стоянки нашего отряда. Разгрузив «Прогресс», развели костёр и поставили палатки.
Поужинав, я решил заснуть в спальнике на голой земле. Мы изрядно устали, и все остальные дела по обустройству лагеря, в том числе и полное оборудование собственного спального места, как все новички, хотел оставить на завтра. Сейчас могу с полным знанием дела сказать спасибо Коле – моему начальнику отряда, который уговорил перед первой же ночёвкой устроить спальные места по полной таёжной технологии. Он сразу предупредил, что одна ночь, проведённая на вечной мерзлоте, может обеспечить человеку хронический радикулит на всю оставшуюся жизнь. Хотя мы и очень устали, но всё-таки согласились и продолжили оборудование стоянки, освещаемые лишь бликами костра.
После завершения сезона, в общежитии, обменивались впечатлениями об отработанных полевых сезонах в разных уголках СССР, но преимущественно всё-таки в Сибири и на Дальнем Востоке. Несколько моих друзей пожаловались, что получили радикулит, застудив поясницу во время ночёвки на вечной мерзлоте после застолья со спиртным, после которого лень было оборудовать полноценное спальное место. После их рассказов я смог полностью оценить Колину заботу обо мне и моих товарищах. И это несмотря на нашу с ним пикировку по поводу не привезённого пива, произошедшую сразу после моего выхода из вертолёта. Да и время нашего знакомства с ним, до заброски на отправную точку полевой работы, исчислялось считанными днями.
