— Ты мучаешь всех, кто тебе не по нраву?
— Нет, нет, скорлупка смерти, не думай так! Ну конечно, Ангел Девятнадцатого Дома пытался убить меня, и теперь его нервная система живет, вплетенная в ткань ковра, на котором я сейчас стою; да и другие мои враги существуют в элементарных формах в различных точках моего Дома — таких, как камины, морозильные камеры, пепельницы и плевательницы. Но не думай, что я мстителен. Нет, никогда. Просто как Господин Жизни я чувствую себя обязанным воздать сполна всему, что жизни угрожало.
— Я не угрожала тебе, мой Господин.
— Ты угрожала покою моего ума.
— Из-за того, что походила на твою жену, леди Изиду?
— Молчать!
— А! Ну да, я походила на Королеву Шлюх, твою невесту. Потому-то и желал ты меня, потому и пожелал моей погибели...
Но на полуслове замолкает череп, ибо швыряет его изо всех сил Озирис об стену.
Когда сыпется на ковер дождь редкоземельных элементов, крохотных микросхем, чертыхается Озирис и припадает к ряду переключателей на своем рабочем столе; нажимая на них, вызывает он к жизни целый хор голосов, но всех перекрывает один, доносящийся из динамика, расположенного под самым потолком:
— Ай да мудрый череп, так провести бога-отступника!
Выяснив после консультации с приборами, что говорит ковер, Озирис выходит на середину комнаты и начинает скакать и прыгать по нему — на фоне воплей и стонов.
Пся крев
В местах весьма отдаленных, темных, пользующихся дурной славой, в мире, что зовется Уолдик, появляются два героя, Мадрак и Тифон. Посланные Тотом, он же — Гермес Трисмегист, стащить рукавицу неимоверной мощи, явились они сюда, чтобы сразиться с хранителем этой рукавицы. Ныне хозяйничает на давным-давно опустошенном Уолдике орда существ, ютящихся в подземных жилищах, пещерах и комнатах, заброшенных далеко от взаимных обхаживаний дня и ночи. Темнота, сырость, мутации, братоубийство, инцест, насилие — вот слова, чаще других используемые теми весьма немногочисленными авторами, которые пытаются поделиться своими знаниями о Уолдике. Доставил героев сюда, угнав, как только он один и умеет, целый кусок пространства, сам Принц, и либо преуспеют они в своем задании, либо останутся здесь. Сейчас идут они просто по норам, ибо сказано им было идти на мычание.
— Как ты думаешь, тень черной лошади, — спрашивает воин-жрец, — сможет твой брат в нужный момент отозвать нас отсюда?
— Думаю, сможет, — отвечает движущаяся с ним бок о бок тень, — хотя меня это не волнует. Я и своим ходом могу добраться, куда захочу.
— Но я-то нет.
— Твои заботы, папаша. Мне до этого нет дела. Ты же сам вызвался сопровождать меня; я этого не хотел.
— Тогда в руки Чего Бы Там Ни Было, что больше чем жизнь или смерть, препоручаю я себя — если послужит этот акт хоть какой-то помощью в сохранении моей жизни. Бели же нет, то не препоручаю. Бели само мое изречение всего этого является проявлением самонадеянности и, следовательно, не будет правильно воспринято Чем Бы Там Ни Было, что может или не может не счесть за труд меня выслушать, тогда я отказываюсь от этого высказывания и прошу прощения, если оно желаемо. Если же нет, то не прошу. С другой стороны…
— Аминь! И прошу тебя, помолчи! — грохочет Тифон. — Мне послышалось что-то вроде мычания — там, слева.
Исчезнув на фоне темной стены, скользит Тифон за поворот и исчезает где-то впереди. Мадрак щурится сквозь инфракрасные очки, готовый, похоже, благословить все, что бы ему ни встретилось.
— Пещеры эти, видно, глубоки и просторны, — шепчет он.
Ответа нет.
Вдруг он натыкается на дверь, и это, может быть, как раз та дверь..
Он распахивает ее и сталкивается нос к носу с минотавром.
Мадрак поднимает свой посох, но чудище исчезает в мгновение ока.
— Где? — бормочет он.
— Прячется, — неожиданно совсем рядом говорит Тифон. — Затаился где-то среди путаницы ходов и переходов своего логова.
— Но почему?
— Похоже, что на таких, как он, охотятся такие, как ты, — и ради мяса, и ради трофея — набыченной головы рогатого мужчины. Он боится прямой стычки и отступает — похоже, люди используют против скота оружие. Войдем же в лабиринт и будем надеяться, что больше его не увидим. Вход в нижние ярусы, который мы ищем, лежит где-то внутри.
И чуть ли не полдня бродят они по лабиринту в безуспешных поисках Не Той Двери. Трижды попадаются им двери, но за каждой белеют только кости, кости, кости.
— Интересно, а как дела у других? — спрашивает воин-жрец.
— Либо лучше, либо хуже — а может, так же, — отвечает его спутник и смеется.
Разглядывая кости вокруг себя, Мадрак едва успевает среагировать на атакующего зверя. Он поднимает свой посох, и начинается битва.
Он бьет его между рогов и по бокам. Размахивая посохом, лупит тварь — колет, рубит, режет. Сходится с ней в рукопашной.
И так они дерутся, нанося друг другу урон и увечья, пока, наконец, не поднимает чудовище Мадрака на рога и не швыряет его через всю комнату. С грохотом рушится толстяк левым плечом на груду костей. Когда пытается он подняться, раздается вдруг леденящий душу рев, это, набычившись, мчится на него минотавр. Мадраку удается встать на четвереньки, и он начинает выпрямляться.
Но тень черной лошади падает на чудище, и оно исчезает — полностью и навсегда.
Мадрак склоняет голову и поет Литанию Возможно Должной Смерти.
— Миленько, — фыркает его спутник, когда он доходит до заключительного «Аминь». — Знаешь, толстячок, мне кажется, я нашел Не Ту Дверь. Я-то могу войти, ее не открывая; так что решай, что ты будешь делать.
— Погоди чуть-чуть, — говорит Мадрак, выпрямляясь. — Каплю наркотика, и я буду как новенький — и сильнее, чем раньше. И тогда мы войдем вместе.
— Отлично. Я подожду.
Мадрак вкалывает себе наркотик, и через некоторое время он — почти бог.
— Ну а теперь показывай дверь, и пойдем.
— Вот она.
Дверь — огромная, неприступная, бесцветная в инфракрасных лучах.
— Открывай, — говорит Тифон, и Мадрак так и поступает…
В отсветах пламени он играет, треплет рукавицу. Размером примерно с двух или двух с половиной слонов, развлекается он со своей игрушкой, лежа на куче костей. Одна из его голов принюхивается к неожиданному сквозняку из-за Не Той Двери; две головы ворчат, а третья роняет рукавицу.
— Ты понимаешь, что я говорю? — спрашивает Тифон, но ни искорки интеллекта, ни проблеска хоть какого-то понимания нет в шести красных глазах. Хвосты его подергиваются, и он встает, весь в чешуе, необоримый, на фоне беспокойного зарева.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
