МГБ СССР М. Д. Рюмин. Ему поручалось «озвучить» обвинения, уже подготовленные в «особой тюрьме». 2 июля 1951 г. он обратился с письмом на имя И. В. Сталина178, в котором утверждалось, что Абакумов сознательно тормозил расследование дела о «еврейском националисте» враче Я. Г Этингере, позволявшее, по словам Рюмина, получить сведения о вредительской деятельности врачей.
Донос немедленно возымел действие. Уже 4 июля 1951 г. было принято постановление Политбюро, которым поручалось создать комиссию по проверке заявления Рюмина. В комиссию вошли: Маленков (председатель), Берия, Шкиря- тов и Игнатьев. Комиссия должна была в течение дней проверить факты, сообщенные Рюминым179
Спираль следствия стала стремительно раскручиваться. Были допрошены: начальник Следственной части по особо важным делам А. Г Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев и В. И. Комаров, начальник 2-го Главного управления (контрразведки) Ф. Г Шубняков, его заместитель Тангиев, помощник начальника Следственной части Путинцев, заместители министра МГБ СССР С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов.
Комиссия установила следующее: Я. Г Этингер, врач, арестованный МГБ, «без какого-либо нажима» признал, что при лечении первого секретаря Московского горкома ВКП(б) А. С. Щербакова «имел террористические намерения». Комиссия подчеркнула преемственность этого дела с политическими процессами 30-х гг., с обвинениями врачей Д. Д. Плетнева и Б. С. Левина в злоумышлении против здоровья В. В. Куйбышева и М. Горького.
По мнению комиссии, Абакумов проявил здесь по крайней мере преступную халатность. Он считал эти показания надуманными, «заявил, что это дело заведет МГБ в дебри». Министра обвинили в том, что он приказал перевести Этингера в холодную тюремную камеру, что стало причиной смерти важного подследственного, наступившей 2 марта 1951 г.
Министру поставили в вину и другие происшествия — бегство весной 1950 г. в американскую зону оккупации в Германии заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» Салиманова, связанного с советской ядерной программой, упущения в организации деятельности министерства (долго ведется следствие по делам, протоколы допросов оформляются «задним числом»).
Чрезвычайно опасным стало обвинение Абакумова в том, что он, зная об аресте участников «еврейской антисоветской молодежной организации», об их показаниях о «террористических планах против руководства партии и государст-
w 180
ва», не настоял на включение этих показании в протоколы допроса
Сталин не доверял не только евреям — он утратил доверие и к самому Министерству государственной безопасности. 1 декабря 1952 г. на встрече со своим ближайшим окружением (скорее всего, на своей даче) он диктовал: «Чем больше у нас успехов, тем больше враги будут стараться вредить. Об этом наши люди забыли под влиянием наших больших успехов, явилось благодушие, ротозейство, зазнайство». В. А. Малышев записывал антисемитские высказывания «хозяина»: «Среди врачей много евреев-националистов». Но в этот вечер Сталина не меньше волновала другая тема — ситуация в органах государственной безопасности. «Неблагополучно в ГНУ (так Сталин по старинке именовал МГБ), притупилась бдительность. Они сами признались, что сидят в навозе, в провале. Надо лечить ГНУ. ...ГНУ не свободно от опасности для всех организаций — самоуспокоение от успехов, головокружение. ...Контроль со стороны ЦК над работой МГБ. Лень, разложение глубоко коснулись МГБ»181.
Комиссия Политбюро по проверке деятельности МГБ почти точно повторила письмо Рюмина Сталину. Деятельность Абакумова оценивалась как совершение преступления против партии и государства. Министерству госбезопасности предписывалось возобновить следствие «по делу о террористической деятельности Этингера и еврейской антисоветской молодежной организации». В МГБ был послан заведующий Отделом партийных и комсомольских органов С. Д. Игнатьев в качестве представителя ЦК ВКП(б). На основании выводов комиссии Маленкова (заметим — загодя подготовленных тем же Маленковым) 11 июля было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении в МГБ СССР», а двумя днями позже — 13 июля 1951 г.— партийным организациям страны было разослано закрытое письмо ЦК ВКП(б), ставшее по сути первым обвинительным заключением против Абакумова182
В жернова следственной мельницы затягивало все новых и новых людей. После каждой серии допросов составлялся отчет на имя Сталина, копия этого отчета посылалась Маленкову. В каждом протоколе допросов фамилии арестованных, упоминавшихся при допросах, впечатывались крупными буквами. Фамилии же людей, находившихся на свободе, вписывались от руки. Проходило несколько дней, и машинистке добавлялись новые фамилии.
В этой дьявольской механике не так-то просто понять смысл. На роль «козла отпущения» был предназначен В. С. Абакумов. Виктор Семенович Абакумов родился в 1908 г. в Москве. В его анкете можно было прочитать: «Происхождение — из рабочих, образование — низшее, специальности не имеет, воинское звание — генерал-полковник, член ВКП(б) с 1930 г., чекистский стаж с 1932 г.»183. Начал работать с 12 лет, в 19 лет стал стрелком военизированной охраны, в 24 года начал свою карьеру в НКВД, сначала уполномоченным, потом оперуполномоченным ГУЛАГа. В 1937-1938 гг. служил в Главном управлении госбезопасности НКВД, оттуда получил назначение на должность начальника НКВД Ростовской области (1939-1940 гг.), в 38 лет — в 1940 г.— он стал заместителем наркома внутренних дел, за восемь лет пройдя путь от уполномоченного до заместителя наркома. В войну — начальник Управления особых отделов НКВД, начальник Управления контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны.
В 1946 г. он был назначен министром государственной безопасности. Его доклады и справки регулярно поступали к Сталину и внимательно им изучались.
43-летний генерал-полковник мало чем отличался от своих коллег из карательных ведомств, разве только тем, что располагал редкими даже в этом кругу возможностями. Две квартиры в Москве, в одной из которых — стадвадцатиметровой, украшенной дубовыми панелями, красным деревом, старинной мебелью, бесчисленными коврами, жила его жена, в другой — трехсотметровой, в Колпачном переулке — он сам со своей любовницей. Для того чтобы министру госбезопасности вселиться в эту квартиру, потребовалось отселить 16 семей.
Квартиры ломились от столовых и спальных гарнитуров, невиданных в тогдашней Москве заграничных холодильников, 13 радиоприемников и радиол. 30 наручных часов и сотни метров ткани — символы послевоенного благополучия — дополняют картину того быта, который создавался при личном участии и в соответствии с представлениями о счастливой жизни министра госбезопасности, генерал-полковника с низшим образованием. Если к этому добавить ящик с тремястами (!) корнями женьшеня и имевшийся по существу в его личном распоряжении гараж со многими десятками легковых автомобилей, то можно считать, что Виктор Абакумов основательно готовился к долгой и счастливой жизни184
Он был типичным исполнителем для своего времени. За что же ему была отведена роль в политическом процессе, насколько она была самостоятельна? Был ли он лишь актером, ифавшим
