Я ступил на него, очарованный волшебным великолепием подземного мира. На секунду меня охватило неприятное чувство при мысли, что будет, если навернусь в чёрную воду, напоминающую заколдованный омут. Однако, посветив вертикально, я увидел дно. Озеро оказалось мелким – полметра, может быть, метр – вода была столь прозрачна, что различались мелкие неровности дна, даже глубину определить было затруднительно.
– Идут! В натуре, как Христос по морю! – загалдели сзади на разные голоса. Я заметил на воде отблеск второго фонаря, оглянулся и увидел Славу, следовавшего за мною по пятам.
– Ну, чего встал? – немедленно спросил он.
В сопровождении друга я добрался до островка и решил сделать передышку. Для преодоления относительно небольшого расстояния потребовалось слишком много сил – сказывалось нервное напряжение.
– Здорово, – заговорщицки шепнул Слава, присаживаясь на корточки. – Ты гляди!
Островок имел в себе небольшую заводь, полукруглую выемку, дно которой заканчивалось плоским углублением. Туда с острия сталактита падала струйка воды и в этом маленьком водовороте кружились поблескивающие шарики. Слава опустил руку, нарушив их вековой танец, и выловил несколько штук на ладонь.
– Ох ты, ё-моё! – восхищённо прошептал он. – Это что, жемчуг?
Шарики действительно были на него похожи, но состояли не из перламутра, а из кальцита. Когда-то пещерный жемчуг считался величайшей ценностью, поскольку был весьма редким явление по причине труднодоступности пещер. К тому же, далеко не везде встречались условия для его образования. Способная на выдумки природа творит и не такие чудеса. Для успешного появления жемчугообразного шарика требуется сочетание необходимых условий: неглубокая ямка, струйка насыщенной минеральной воды и песчинки либо крошечные кусочки камня. На поверхности постоянно взлетающих вверх соринок осаждаются мельчайшие частицы извести. Постепенно их обволакивает плёнка кальцита, которая со временем становится всё плотнее, а песчинки, непрерывно перекатываясь, понемногу превращаются в ровные и очень твёрдые шарики. Размер их зависит от силы падающей струи, чем она сильнее, тем больше может стать «жемчужина». А когда её тяжесть становится непреодолимой, она опускается на дно, к которому и пристаёт. Постепенно водоём мелеет, капли всё падают, а затем вверх начинает расти ещё один сталагмит навстречу давшей ему жизнь сосульке…
– Это пизолит, – вспомнил я наименование пещерного жемчуга.
– Чего? – обиделся за своё сокровище Слава и ссыпал горсть шариков в карман. Он не поверил, что почти перламутровое чудо имеет столь неблагозвучное название. – Ладно, двинули дальше.
Мы перешли по дорожке пещерное озеро и встали на другом берегу. Я оглянулся и тщательно отследил череду камней. Пунктир указывал на неглубокую выемку в скале. Дальний берег подземного зала оказался узким, шагов десять. Мы приблизились к указанному пунктиром месту и осмотрели стену, всю в извилистых валиках натёков. Должно быть, потолок тут весь в трещинах, в дождь, особенно весной при таянии снега, здесь чертовски поливает. Сзади послышалось торопливое шлёпанье подошв по камню, затем короткий вскрик и громкий плеск, разнесшийся под сводами пещеры.
Размахивая геологическим молотком, Вадик бултыхался в воде, повизгивая от холода. Фонарь у него потух, волосы облепили лицо. Незначительная чужая беда зачастую вызывает смех – загоготали и мы, и бригада на берегу. Вадик яростно пошёл вброд и выбрался на наш пятачок, мелко стуча зубами.
– Я вам молоток нёс, а вы смеётесь, – сердито пробурчал он, подав мне инструмент. Наверное, специально для такого момента из дому прихваченный. Вот, значит, куда Вадик девался – бегал за ним к рюкзаку.
– Спасибо, не дуйся, – примиряюще сказал я. – Видишь углубление? Думается, не случайно дорожка к нему ведёт. Кладообразователи любят оставлять различимые для понимающих людей знаки. Тот, кто эту дорожку мостил, даёт нам указание, что мы идём по верному пути. Ты как считаешь?
– Тебе виднее, – вздохнул Вадик, пытаясь отжать на себе одежду. – Ты следопыт, ты и ищи.
– Ну, ладно, – я поудобнее перехватил молоток и внимательно исследовал выемку. – Начнём, благословясь.
Первые же удары по натёчной коре дали понять, что Фортуна не оставляет меня своей милостью. Стена дрогнула и отозвалась металлическим гулом, на пол посыпался отбитый кальцит, а в луче фонаря тускло блеснула изрубленная непонятными значками жёлтая поверхность.
– В масть! – Я прильнул к обнажившемуся металлу. – Золото. Вот оно! В этой местности было золото, и я его нашёл!
Компаньоны стиснули меня плечами, торопясь дотронуться до жёлтой стены.
– Мой отец погиб не зря, – прошептал Вадик.
– Вот оно, золото шаманов! – я активно заработал молотком, скалывая наплыв.
Постепенно нашим глазам открывалась ошеломляющая картина: полукруглая стена высотой чуть более полутора метров, сделанная из чистого золота. От ударов она вибрировала и гудела, словно огромный ритуальный гонг.
– Да она вся золотая! – воскликнул Вадик, скользя по неё ладонями. Под его ногами захрустел известняк. – Настоящее, чистое золото!
– Надеюсь, – я отступил на шаг, наслаждаясь великолепным зрелищем стены из благородного металла. Кто-то вделал в камень две большие пластины, составляющие половинку окружности. А за ними… Что могло быть за ними? Древние эвенки владели обработкой металлов, так что Золотые Врата могли скрывать целый пантеон языческих богов, изготовленных, надо полагать, из того же материала. – Кажется, мы нашли подземный храм.
– Здорово, – пробасил Слава, хлопнув меня по спине. – Я знал, что ты дороешься!
Друзья были в припадке кладоискательской эйфории. Вадик елозил на коленях перед Вратами и едва их не целовал. Слава радостно скалился. Кажется, он ещё не совсем врубился, что мы нашли! Меня охватил давно забытый детский восторг.
Мы стояли и смотрели, наслаждаясь первозданной красотой храмовых ворот, словно созданных природой, как всё в этом чудесном зале. Слава курил сигарету за сигаретой. Вадик с идиотской улыбкой сел на кучу известковых обломков. Я опустился на корточки и рассмотрел выбитые резцом значки на поверхности створок. Рисуночки напоминали пиктограмму, только смысл её был неясен.
Пиктографическое письмо вообще-то для того и предназначено, чтобы один не слишком обременённый умом человек быстро понял, что хочет сообщить другой обладатель примитивного разума. Оно возникло во времена неолита и до сих пор встречается у некоторых племён, затормозившихся в развитии на первобытном уровне. Местные оленеводы широко использовали его ещё в двадцатых годах. Не исключено, что это самый древний образец письменности народов Севера. А уж об уникальности и говорить не приходится.
Я поймал себя на мысли, что только сейчас догадался оценить находку. Должно быть, во мне стал преобладать учёный, если я до сего момента не задумался, что «образец письменности» может стоить бешенных денег. Впрочем, холодный расчёт не заглушил научного интереса. Не астрономические суммы витали у меня в голове, а догадки, что может находится за этими дверьми. Вратами. Золотыми храмовыми Вратами…
И тут до омерзения знакомый голос вернул с небес на землю:
– Значит, сумели уложиться в срок, Илья Игоревич.
Полковник Проскурин собственной персоной осквернил крошечный островок счастья. Погружённый в раздумья, я и не заметил, как мусор возник здесь. Никто не заметил, даже Слава, который проникся значимостью находки.
– Как видите, – сказал я, – как видите.
– Вижу, – с некоторым изумлением ответил Проскурин. Появился он не один: хозяина сопровождал верный пёс Лепяго и Доронин, совершенно остолбеневший. – Что это за полукруг?
– Напоминает дверь в потайной ход, – угодливо подсказал Андрей Николаевич.
– Сам вижу, – недовольно откликнулся Проскурин и пристально посмотрел на меня. – Открыть пробовали?
Я покачал головой.
Лепяго ужом проскользнул между нами и приник к Вратам, подсвечивая аккумуляторным фонарём.
– Значит, разделяется на две половинки, – бормотал он, хлопоча над стыком. Директор изучал экспонат своего музея. Меня аж зло взяло – для него Врата не представляли материальной ценности. Похоже, ему даже в голову не приходило, что им может быть уготована иная участь, нежели целомудренно украсить новую экспозицию.
Андрей Николаевич выпрямился и сообщил хозяину авторитетное заключение:
– Ничего подобного я до сих пор не видел. Могу только предположить, что эти пластины имеют культовое значение. Характерно, что народы Севера не знали дверных петель. Это, так сказать, некая заслонка, как в русской печи, только ручка отсутствует. Непонятно также, для чего понадобилось резать её пополам. Вот здесь на стыке первоначально нанесённый рисунок разделён…
– Чтобы в пещеру заволакивать удобнее было, – неожиданно буркнул Слава, которого говорливый Лепяго заметно угнетал.