«Спецы» думали добросовестно. Кому же охота стоять в строю в воскресенье? Но никто не мог сообщить ничего определенного.
Военная комендатура едва не помогла Радько в его поисках, но только Генка Ковров оказался слишком находчивым.
* * *
— Едва не погорел! — объявил он, вываливая на стол груду пакетов. — Выхожу из магазина, а навстречу патруль! В лыжных ботинках, да еще без шинели — наверняка заберут. Тогда я шапку звездой назад — и ходу…
Жора Куржак слушал с некоторым напряжением. Надежда на то, что Ковров принесет сдачу, не оправдалась. Генка накупил кучу продуктов ровно на тридцать рублей. Он не забыл прихватить и «мерзавчик» для сторожа.
Старик сразу подобрел, раздобыл каждому металлические кружки и густо заварил чай.
«Придется экономить на завтраках», — терзался Жора.
На столе появилось столько вкусных вещей, что Жоркины тревоги сразу забылись. Главное, все было не по-домашнему. Колбасу кромсали охотничьим ножом сторожа. Им же вскрывали консервные банки. Можно было подумать, что они сидят не в сторожке ленинградского дровяного склада, а в далекой таежной избушке. И за окном никого нет на целые тысячи километров…
* * *
Западная часть Васильевского острова и Голодай в сороковые годы были похожи на что угодно, только не на городские районы. Заснеженные деревья Смоленского кладбища казались Раймонду Тырве северной Карелией, где воевал в гражданскую его отец. Правда, сам Раймонд никогда не был в районе Кимас-озера и представлял те места по книге Геннадия Фиша. И сейчас он, как красный курсант из знаменитого отряда Тойво Антикайнена, шел на лыжах в дальнюю разведку. Лыжи Райке были привычны — первый юношеский разряд. Как разрядника его назначили на сегодня помощником главного судьи, а затем послали одного на розыски пропавших товарищей. Отцу не было бы стыдно смотреть, как Райка ходит на лыжах. Но он редко видел отца. Отец приезжал в Ленинград только в отпуск, и то не каждый год. При этих встречах отец хлопал Раймонда по плечу и одобрял: «Вырос!» Через месяц отец исчезал снова. Деньги он посылал по почте, но без обратного адреса.
Такое поведение отца доставляло Раймонду немало огорчений. Особенно было обидно, когда комсорг Донченко хотел пригласить отца в школу, чтобы тот рассказал о гражданской войне.
— Невозможно! — ответил Тырва.
— Это комсомольское поручение! — настаивал Антон.
— Он в длительной командировке, — объяснил Раймонд и заметил, как Лека Бархатов усмехнулся.
Тырва надулся.
Отношения Раймонда с Бархатовым не ладились. Тырва знал, что Лека ходит к Антону из-за Жанны.
Она сама рассказывала, как вместе с Лекой они слушали в филармонии «Пер-Гюнта».
— Не нравится мне это, — ответил ей тогда Раймонд.
— Не нравится! — воскликнула Жанна. — Эдвард Григ с дирижером Мравинским? Тогда ты ничего не понимаешь в музыке.
И тут же вредная девчонка стала напевать арию Сольвейг, а глаза смеялись. Она прекрасно догадалась, что имел в виду Раймонд. Все это не прибавляло сердечности и взаимопонимания с Алексеем Бархатовым. Тырва знал, что разговор о его отце будет обязательно доведен до сведения Жанны.
— Кем же он у тебя работает? — добивал Райку дотошный комсорг и брат их общей знакомой.
Вопрос был самый обыкновенный, но Тырва рассердился. Его отец был молчалив и никогда не говорил о своей работе.
— К чему трепаться, раз сказано: он в командировке, — буркнул Тырва. — Можно пригласить в школу любого из родителей,
— Мой утонул, когда я был совсем маленьким, — поспешил сообщить Димка, хотя у него никто не спрашивал. Он выпалил это единым духом и поспешил отойти в сторону. Димка завидовал Тырве, хотя тот и темнил. Конечно, Димка гордился своим Федором Петровичем. Но все же он был не настоящий отец.
— Мой папаша полковник и воевал с басмачами, — сказал Бархатов. — Он тоже занят, но домой приходит. Могу его попросить.
Лека Бархатов не сказал тогда ничего плохого. И вообще придраться было не к чему. Но Тырва смотрел на него со свирепостью. Надо же так случиться, что сегодня его послали искать именно Бархатова…
Между тем пропавшие лыжники с помощью сторожа управились с закуской. На раскаленной чугунной конфорке снова засвистел чайник и стал плеваться живыми, как ртуть, пузырями. Куржак заметил, что заиндевевшее мохнатое окошко избы перестало просвечивать. Потом на нем заиграли багровые блики. Тревожная мысль о том, что пора идти и в школе их могут хватиться, вспыхнула и вместе с дымом отлетела в печную трубу. Еще могут подумать, что сдрейфил. Потом пир не был закончен. Было бы просто пижонством бросить это богатство на грубо сколоченном дощатом столе. Бархатов тоже украдкой посматривал на часы, но и ему казалось неудобным прекратить все разом. Что скажет Ковров?
«Ничего, — успокаивал себя Лека, — доложу командиру роты, что подвернулась нога и ребята помогали мне вернуться обратно».
Бархатов не знал, что такая наивная ложь не пройдет. Лыжня была обследована вдоль и поперек. На финише директор спецшколы и командир роты Оль обсуждали программу дальнейших поисков.
— П'едлагаю поставить на лыжи всю школу и п'очесать местность, — волновался Оль.
— Не хватало, чтобы еще кто-нибудь потерялся, — возразил директор.
— Мы те'яем в'емя. Они могут обмо'озиться.
— Раньше надо было думать, — оборвал директор. — Если обморозятся, вам в спецшколе не работать.
Ростислав Васильевич только махнул рукой.
— 'азве в этом дело? Мо'оз совсем осатанел. А мальчишки без шинелей.
— Напортачили, а директор отвечай, — ворчал Сергей Петрович.
— Ответим вместе, — успокоил его Оль. — Только сейчас необходимы конк'етные ме'ы.
В конце концов было решено дождаться возвращения Тырвы, а потом звонить в уголовный розыск и вызывать на помощь служебных собак.
Тем временем в сторожке чай лился рекой, и за разговорами никто не заметил, как наступил вечер. Говорили в основном Куржак и Генка, а Бархатов ограничивался репликами. Ведь рядом с ним сидели рядовые из его взвода. Стать с ними на один уровень было просто недопустимо и подрывало бы авторитет. Бархатов решил удивить ребят своей шапкой. На первый взгляд она казалась такой же суконной, форменной, со звездочкой на искусственной черной цигейке. Обыкновенной, да не совсем.
Снизу на стеганой сатиновой подкладке переливался атласным шелком разноцветный фирменный знак. Огромная заморская этикетка вопреки фактам утверждала, что Лекина шапка сшита не ленинградской фабрикой «Красный Октябрь», а где-то совсем в другом месте.
— Красивая штука, — восхитился Жорка. — Только зачем?
— Как тебе сказать? — снисходительно усмехнулся Лека. — Во-первых, теперь шапку невозможно перепутать. На вешалке они все одинаковые. Пока найдешь свою по биркам. А так взглянешь на донышко, и сразу ясно — моя.
Жора закивал. Быстро разыскать шинель или шапку в школьной раздевалке было проблемой.
— Во-вторых, — продолжал объяснение Бархатов, — шелк гигиеничнее. Я к бескозырке такую же пришил.
— Только и всего? — шмыгнул носом Гена Ковров. — Не понимаете вы формы, и сразу ясно, что не из морских фамилий.
— Подумаешь! — вскинулся Лека. Жора тоже посмотрел на Коврова с неодобрением.
— Подумаешь не подумаешь, а у меня бескозырка и без паршивой наклейки на сто очков вперед.
— Конечно, у тебя она не такая, как у всех, — иронически протянул Бархатов.
— Угадал, — неожиданно согласился Геннадий. Разговор начинал принимать интересный оборот.
Ковров уже однажды доказал всему классу преимущества морского способа стирки. Что же он придумал на этот раз? Генка поломался для приличия и наконец сообщил, что он давно уже носит не бантик, а самые настоящие матросские ленточки. Дело проще пареной репы. Надо достать ленту с любой надписью или купить в галантерее черной муаровой тесьмы. Но тесьма хуже, тогда на косицах не будет золотых якорей. Поверх на бескозырку натягивается короткая спецшкольная лента, а бантик пристегивается на кнопках. — Выходишь из школы на улицу, — говорил Генка, — за первым поворотом бантик в карман, а косицы, наоборот, из подкладки наружу.
Бархатов сначала презрительно щурился, но в конце концов согласился, что придумано неплохо. Тут Лека вспомнил о своей должности и строго предупредил:
— Маскировать надо лучше! На осмотре замечу — буду наказывать!
— Маскировать, положим, будем теперь вместе, — ухмыльнулся Ковров. — А начальство, не беспокойся, не заметит…
Раймонд Тырва добросовестно прошел трассу из конца в конец, обследовал безмолвные кладбищенские улицы.
Мерцающее электрическое зарево подпирало край неба. Накатанная колея едва различалась среди снега. Но она глубоко вдавилась в пухлый снег, и лыжи сами находили дорогу. Лыжня вела Тырву уже назад, в Василеостровский сад. Но как возвратиться, как доложить командиру роты, что его приказание не выполнено? Раймонд так поступить не мог. Он тяжело скользил, всё высматривая, у кого бы спросить о пропавших. Только далеко в стороне, в конце забора, светилось одинокое окошко.
