– Дон Паскуале! Вы? Как вы посмели!
– Я… я люблю вас, Империя мио!
– О! Как вы смеете делать такое предложение женщине, которая навсегда останется верной памяти незаменимого Альберто Маринео, свету ее жизни, лучшему из мужчин, гению кулинарного искусства? Вы заслуживаете того, чтобы я вас задушила собственными руками! Убирайтесь отсюда, бесстыдный бабник, пока я не рассердилась по-настоящему!
Еще раз выброшенный вон, директор спотыкающейся походкой опять побрел по коридору, пока не наткнулся головой на инспектора Кони, который придержал его за шиворот от падения. Прицци с иронией спросил:
– У вас время для физических упражнений, дон Паскуале?
– Если бы вы знали… если бы вы только знали…
– Что знал?
Не дожидаясь ответа, подумав о самом худшем, комиссар бросился в сторону комнаты, на которую указал директор, а инспектор последовал за ним, волоча за собой дона Паскуале. Там он застал любопытную даже для полицейского сцену. Люси пыталась привести в чувства Рэдстока, Сьюзэн проделывала то же самое, но уже со своим Фортунато, а Альбертина растирала виски своему мужу, одновременно взывая ко всем святым, к которым она только испытывала доверие, а их было немало. Раздавленный безжалостной судьбой, дон Паскуале только и сумел сказать:
– Вот видите, синьор комиссар?
– Кто это сделал?
– Вперед вышла Тэсс и, указывая на Рэдстока, заявила:
– Вот это – работа Людовико… А я воздала должное победителю и случайно, по ошибке, – директору…
Восхищенный Кони воскликнул:
– Браво! Брависсимо, синьорина! Какая женщина, шеф!
Более сдержанный Массимо спросил:
– И какова же причина всего этого побоища?
– Все то же убийство девушки.
Подошел Пампарато, поддерживаемый Альбертиной. При помощи жены Рэдстоку тоже удалось вернуться в вертикальное положение, а Фортунато все еще продолжал притворяться, чтобы Сьюзэн целовала его подольше. Комиссар по очереди посмотрел на каждого из них и полусерьезным, полушутливым тоном сказал:
– Неужели вам кажется, что вы ведете себя как цивилизованные люди?
Прицци ответила Тэсс:
– Они все посходили с ума!… И все это – из-за истории, которую, возможно, сами же и выдумали!
Все дружно уставились на мисс Джиллингхем. Массимо выразил общее желание присутствующих и попросил ее уточнить:
– Что вы понимаете под выдуманной историей, синьорина?
– Вы арестовали Фортунато потому, что его любила Джозефина; арестовали моего бедного Пьетро потому, что это он любил Джозефину; а завтра – чей черед? Почему бы вам не арестовать синьора Ансельмо, который, как я заметила, строил глазки этой девушке? Или директора, который, по общему мнению, ни в чем бы не смог ей отказать?
– Что вы хотите этим сказать, синьорина?
– То, что по существу, простите, что вынуждена вам это сказать, синьор комиссар, вам совершенно неизвестно, почему убили Джозефину Пампарато.
– По какой же другой причине, если не из-за любви, могли, по-вашему, ее убить?
– Может быть потому, что она видела того, кто убил синьора… заместителя директора?
Неожиданно, словно сказанные слова возымели магическое действие, обстановка полностью переменилась. Не стало слышно ни криков, ни призывов к святым, ни угроз, и наступило полное, еще более грозное, чем любые проклятия, молчание.
ГЛАВА 5
Массимо как раз собирался макнуть свой рогалик в кофе, как вдруг неожиданно остановился на полпути и сказал:
– Возможно, она все-таки права…
Пившая чай с печеньем, намазанным топким слоем масла, Элеонора, удивленно взглянула на мужа.
– Ма ке! С кем ты разговариваешь, Массимо?
– С самим собой, аморе мио. Я как раз думал об этой англичанке, Тэсс Джиллингхем, которая вчера вечером в "Ла Каза Гранде" высказала одну интересную мысль.
Не имея сил дольше сдерживаться, Прицци рассказал жене о странном происшествии, случившемся вчера в гостинице: юная Тэсс, продемонстрировав незаурядную силу и ловкость, которым мог бы позавидовать любой парень, под конец обнаружила такой же здравый смысл, поставив под сомнение принятую до сих пор версию о причине убийства Джозефины Пампарато.
– Элеонора, если она действительно права, мне надо с самого начала пересмотреть всю задачу. Все становится куда более мерзким, если отбросить предположение о любовной истории. Следуя гипотезе англичанки, убийство Джозефины можно объяснить только тем, что она знала, кто убил Маргоне, и из этого следует, что кто-то решил убрать нежелательного свидетеля, или же она сама стала шантажировать убийцу, и как подтверждение этому могли быть слова Фортунато о ее планах на совместное безбедное будущее,– и поплатилась жизнью за свое корыстолюбие. И, наконец, что важнее всего, если англичанка права,– напрашивается вывод о том, что не один Маргоне занимался торговлей наркотиками. Значит, сразу несколько человек участвовали и наживались на этом грязном деле.
– Это облегчает твою задачу?
– Облегчает? Ма ке! Никак! Скажем так: теперь я просто знаю, по какой дороге мне следует идти и не буду тратить времени на поиски других путей решения задачи.
– Может быть, тебе следует попросить помощи из Генуи?
– Ты что, с ума сошла, Элеонора мио? Я должен действовать самостоятельно, если в один прекрасный день мы собираемся окончательно переехать в Милан.
Синьора Прицци радостно вскрикнула и принялась целовать мужа, с тайной надеждой на то, что эти ласки помогут ему поскорее напасть на след торговцев наркотиками. Что же, в Италии, как и повсюду, женщины уверены в подобных методах воздействия на мужчин.
После обеда Массимо зашел в ванную для того, чтобы убедиться, достаточно ли хорошо он выбрит и не следует ли еще раз взбрызнуть виски одеколоном. Прислонившись к двери, Элеонора наблюдала за ним с улыбкой на лице.
– Ма ке! Я вышла замуж за настоящего Дон Жуана!
Если бы не приход Тэсс, Пьетро мог бы сойти с ума в своей камере. Он понимал, что потерпел бы сокрушительную неудачу, продолжая ухаживать за Джозефиной, которая никогда бы не была его настоящей спутницей жизни. Теперь ему стало ясно то, что встреча с англичанкой и то, что она продолжала его любить, несмотря на его грубое отношение к ней, было для него истинной находкой. Пьетро испытывал подлинное чувство стыда, вспоминая о своих словах и поступках за последние несколько дней. Можно было подумать, что Джозефина полностью лишила его разума. Он видел только ее и продолжал жить в полном одиночестве… Перспектива создать семейный очаг вместе с женщиной, которая сможет разделить с ним все тяготы жизни и воспитать его детей, согревала его сердце. Ему становилось легче переносить свалившиеся на него невзгоды. Конечно, ему вовсе не хотелось навсегда переезжать в Лондон, но смена обстановки сейчас была ему совершенно необходима. Вот так он перестал думать о Джозефине.
В эту ночь Пьетро не спалось. Он думал о том, как он обошелся с Фортунато, своим прежним самым лучшим другом. Но в их дружбу вмешалась Джозефина… Кто же мог ее убить? На глаза Пьетро наворачивались слезы при мысли о том, что кто-то изо всех сил сжимал эту шею, которую ему когда-то так хотелось целовать и ласкать… Что она могла сделать этому человеку, решившемуся на такое убийство?
Мысли о том, что он оговорил невиновного Фортунато, не давали ему уснуть, и он без конца ворочался с боку на бок, лежа на тюремных нарах. Услышав, как Джозефина назначала свидание Фортунато, он тогда едва не закричал от отчаяния, будучи полностью уверенным в том, что Фортунато не устоит перед ней, несмотря на свои чувства к Сьюзэн Рэдсток. Ему не хотелось, чтобы Джозефина стала любовницей Фортунато, и когда приблизился час их встречи, он поспешил на ее этаж, чтобы уговорить ее не встречаться с другим, иначе он не сможет жить. Выйдя из лифта, он заметил человека, спешившего покинуть комнату Джозефины, да так быстро, что это было похоже на бегство.
Теперь Пьетро знал, что это был не Фортунато. Тогда же, на минуту ему показалось, что это был именно он, тем более что ненависть и отчаяние толкали его к этой мысли. Он больше никогда не задумывался над этим до тех пор, пока не угодил в ловушку, расставленную комиссаром. Убийцей для него мог быть только Фортунато, значит, это и был Фортунато. Он не задумывался над тем, как бесчестно он солгал, пока Прицци не раскрыл эту ложь. Теперь же, избавившись от ложных убеждений, он не понимал, как он мог так поступить. От отвращения к самому себе он готов был заплакать. Кроме того, здесь, в одиночной камере, он неожиданно задумался над тем, кого же он мог тогда видеть, и вдруг понял кого. Он был настолько поражен своим открытием, что поначалу онемел, а потом принялся кричать.
Массимо Прицци в это утро был настолько элегантен, непринужден и распространял такой тонкий запах лаванды, что это заставляло биться сердца женщин, работавших в полиции, учащенно. Сам не зная почему, комиссар был счастлив. Вызванный сразу же для утреннего доклада Кони сообщил ему о том, что за эту ночь не было никаких происшествий, что все спокойно, но при этом вот уже два или три часа подряд арестованный Пьетро Лачи требует встречи с синьором комиссаром и утверждает, что у него есть для комиссара важное сообщение. Прицци только пожал плечами, но у него было такое хорошее настроение, что после секундного размышления он решил, будто это сама судьба вмешалась и захотела сделать из вышеназванного Пьетро ключ к будущему успеху в его карьере.
