Несколько секунд Кребс смотрел на меня молча, не зная, что сказать, затем выпалил:
– Мы будем бороться до последнего.
Я не мог сдержать иронической улыбки.
– Генерал, что у вас осталось, чем, какими силами вы хотите бороться? Затем, после небольшой паузы, добавил: – Мы ждем полной капитуляции.
– Нет! – воскликнул Кребс. Потом со вздохом сказал: – В случае полной капитуляции мы юридически не будем существовать как правительство.
Переговоры утомляли все больше. Ясно: Кребс имеет задачу убедить нас признать «новое» правительство. Без согласия Геббельса и Бормана он не может изменить высказанных им предложений и будет твердить одно и то же. В его словах, во всем поведении чувствовалась безнадежность, но он не уходил, чего-то ждал от меня. Возможно, объявления, что я разговариваю с ним, как с пленником.
По ходу событий на участках, где не прекращался огонь, чувствовалось, что сплошного сопротивления противника по всему фронту окружения уже нет. Сопротивляются лишь отдельные гарнизоны и отряды войск СС, пока еще довольно сильные. Они обороняются в правительственных кварталах, на вокзалах, в рейхстаге и в бункерах на территории зоологического сада.
Мне принесли письмо из одного иностранного посольства, в котором глава миссии благодарил советские войска за внимательное отношение к членам миссии.
Стрелки часов показывали пять утра. Я не выдержал и заявил Кребсу:
– Вы настаиваете на перемирии и ведении переговоров о мире в то время, когда ваши войска капитулируют, когда ваши солдаты и офицеры сотнями и тысячами сдаются в плен.
Кребса передернуло.
– Где? – быстро спросил он.
– Везде.
– Без приказа? – удивился Кребс.
– Наши наступают – ваши сдаются.
– Может быть, это отдельные явления? – цеплялся за соломинку немецкий генерал.
И как раз в этот миг донесся грохот залпа «катюш». Кребс даже съежился.
Беру газету и читаю вслух сообщение агентства Рейтер о неудачном дипломатическом маневре. Гиммлера, который с помощью Бернадотта – члена шведской королевской семьи – стремился вступить в переговоры с влиятельными, людьми Англии и с британским правительством. Гиммлер через Бернадотта передавал, что фюрер конченный человек, как политически, так и физически.
– «В сложившейся ситуации, – читал я, – руки у меня свободны. Желаю предохранить возможно большую часть Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте, чтобы тем самым войска западных держав смогли как можно быстрее продвинуться на восток. В противоположность этому я не намерен капитулировать на Восточном фронте. Я всегда был и остаюсь заклятым врагом большевизма». Так заявил Гиммлер англичанам, – заметил я и продолжал читать:
– «Благодаря вмешательству Советского правительства американцы и англичане отказались вести с Гиммлером сепаратные переговоры, о чем поставили в известность Советское правительство…»
Смотрю на неудачливого парламентера. Кребс явно удручен. Глядя в пол, он бормочет:
– Гиммлер на это не был уполномочен. Мы этого боялись. Гиммлер не знает, что фюрер покончил с собой.
– Но ведь вам известно, что Гиммлер по радио назначал пункты для сепаратных переговоров с нашими союзниками?
– Это частное мероприятие, – ответил Кребс, – на других основаниях. – И, помолчав, добавил: – В случае полной капитуляции мы не сможем избрать свое правительство.
Немец-переводчик вмешивается в разговор;
– Берлин решает за всю Германию.
Кребс его тут же обрывает:
– Я сам говорю по-русски не хуже вас. – И, обращаясь ко мне уже на русском языке быстро заговорил: – Я боюсь, что убудет организовано другое правительство, которое будет против решений Гитлера. Я слушал только радио Стокгольма, но мне показалось, что переговоры Гиммлера с союзниками зашли далеко.
Этими словами Кребс выдал себя с головой. Руководство третьего рейха знало о переговорах Гиммлера, оно было убеждено, что наши союзники соблазнятся на предложение Гиммлера, а Советское правительство примет предложение Геббельса Бормана. Как нам было известно, Герман Геринг нацеливался с такой же миссией на американцев, конкретно на Эйзенхауэра, но его попытки потерпели неудачу.
Герман Геринг – правая рука Гитлера, создатель и командующий нацистской авиацией. Это он заявил когда-то, что на территорию Германии не упадет ни одна бомба. Что осталось от его хвастливых заявлений? После войны я видел фотографию: Геринг стоит перед международным трибуналом в Нюрнберге и дает показания. Толстяк заметно похудел. Он – подсудимый. А когда-то он выступал как обвинитель – самоуверенный, наглый.
Это было в Лейпциге в 1933 году на позорном судебном процессе над Димитровым после провокационного поджога рейхстага.
А теперь он сам стоит в качестве обвиняемого, похудевший и опустившийся, чувствуя безнадежность. Рядом с ним – Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер… Главари гитлеровской банды не избежали справедливого возмездия…
Но вернемся к переговорам.
После короткой паузы Кребс снова повторил о необходимости создания нового германского правительства, что задача нового правительства – заключить мир с державой-победительницей, то есть с СССР.
Я дал понять Кребсу еще раз, что действия правительств США и Англии согласованы с нашим правительством, что демарш Гиммлера я понимаю как неудачный дипломатический шантаж. Что касается нового правительства, то мы думаем так: самое авторитетное немецкое правительство для немцев, для нас и наших союзников будет то, которое согласится на полную капитуляцию.
– Ваше так называемое «новое» правительство, – сказал я, – не соглашается на общую капитуляцию потому, что связало себя завещанием Гитлера и намерено продолжать войну. Ваше «новое» правительство или «новый кабинет», как назвал его Гитлер в своем политическом завещании, хочет в будущем выполнять его волю. А его воля заключается в следующих словах завещания: «Чтобы Германия имела правительство, состоящее из честных людей, которые будут продолжать войну всеми средствами…» – Я показываю Кребсу эти строчки. – Разве из этих посмертных слов Гитлера не видно, что, отрицая общую капитуляцию, ваше так называемое «новое» правительство хочет продолжать войну?
Время потянулось еще медленнее. Но приходилось сидеть и ждать решений Москвы. Переходим к частным разговорам.
– Где сейчас генерал Гудериан, с которым я в тридцать девятом году встречался в Бресте? – поинтересовался я. – Он тогда командовал танковой дивизией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
