упорно выводящего в тетради «учицца» и «трудицца». Вы оставляли его после уроков, занимались с ним индивидуально, терпеливо растолковывали, где пишется «-тся», а где «-ться», и добились наконец поистине разительных успехов: уже на следующем диктанте малолетний изверг одарил вас словом «птиться». И если бы просто «птиться», а то ведь «птиться какадуй»…
Влияние священного месяца июля оказалось настолько благотворным, что числу этак к девятому Савелий Павлович школу бросать раздумал, о чём вскорости известил старшего собрата по ремеслу. «Коготок увяз – всей птичке пропасть», – с ухмылкой опытного совратителя молвил в ответ Пётр Маркелович.
За границу молодой педагог решил не ездить и отпуск проводил в пойме Гоблинки, исподволь пристрастившись к собиранию грибов. Он уже знал, что такое тополёвая рядовка, и не шарахался от тёщиного или, в более политкорректном варианте, оленьего языка. Съедобен он, съедобен – просто надо уметь готовить. Вымачиваешь в воде, отчего та обращается в кровь, как в Откровении Иоанна, – и с лучком на сковородку.
Единственное неудобство заключалось в том, что Гоблино – город маленький, и школа нет-нет, а доставала Савелия даже летом. Вчера, например, заявилась дама из родительского комитета – вся в слезах.
– Димка меч купил… – всхлипывала она. – Косуху продал – меч купил… Теперь ему в аду гореть… По телевизору передали…
– Да почему же в аду? – искренне удивлялся Савелий. – Ну купил, ну… Оно и для здоровья полезно – на свежем воздухе мечом помахать. Не наркота же…
– Передали: секта… – причитала несчастная.
– Да какая там секта! – утешал педагог. – Чем телевизору верить, лучше бы, я не знаю, с батюшкой посоветовались. Вон даже в Евангелии сказано: «У кого нет, пусть продаст одежду свою и купит меч…»
Цитата от Луки легла не то чтобы некстати, а прямо-таки поперёк. Родительница, отшатнувшись, посмотрела на Савелия Павловича с суеверным ужасом. Не иначе решила, будто и учитель в ересь впал. А может, вовсе главный сектант.
Вообще чувствовалось, что кампания против ролевых игр, вопреки усилиям Ивана Николаевича и Николая Ивановича, набирает обороты. Возле дверей подъезда появилась загадочная надпись: «Толчков – в толчок!» Под толчками, как рассудил Савелий, следовало разуметь толкинистов.
Клара Карловна повадилась выступать по столичному телевидению. Включил однажды, послушал.
– …опаснее наркомании! – заходилась завуч. – Вот нет у него кольчуги – и начинается ломка! Да-да! Точно такая же ломка! На всё пойдёт: убьёт, ограбит, но кольчугу себе купит! У родной бабки смертные украдёт, на похороны отложенные…
Студия была набита битком. Присутствовали в основном перезрелые матроны: кто пригорюнившись, кто исходя ядовитой слюной. Должно быть, потерпевшие и сочувствующие.
– Мать в больнице, – гремела Клара, – а он, видите ли, на игру уехал, да ещё и мобильник выключил, чтоб не мешали!.. У престарелых родителей полная квартира эльфиек-лесбиянок… Тётка на подтяжку деньги копила-копила, а дебилка-племянница все их ухнула, чтобы уши себе заострить!..
Савелий выключил телевизор и подумал, что чем торчать в городе, лучше уж снять на недельку фанерный домик где-нибудь в пойме.
* * *
Весь в мыслях о фанерном домике, он шёл зелёной непроезжей улочкой, больше похожей на дворик. Вроде бы и дорожных знаков нигде не видать, и полотно в исправном состоянии, и проспект рядом, однако по каким-то неведомым причинам автомобили сюда не совались. Савелию нравился этот уголок: старые немногоэтажные дома подъездами наружу, низко свисающие ветви, вокруг каждого ствола – клумбочка в самодельной сварной оградке. Что-то вроде тихого затона среди бурных городских стремнин. Вдобавок ко всему скромная улочка ещё и скрывала своё имя. Нет, как-то она, конечно, называлась, но доски со стен почему-то убрали, оставив одни номера.
Размышления были прерваны женским воплем. Пришедший с верхних этажей крик заставил вскинуть глаза, а затем отскочить назад, что, возможно, спасло Савелию жизнь, поскольку предмет, грянувшийся на тротуар мгновением позже, наверняка имел достаточно убойный вес, да и выглядел вполне убийственно. Снабжённый узкими стабилизаторами, он представлял собой подобие крупного кокосового ореха в металлической оболочке. Подпрыгнул, потеряв пару тёмно-серебристых перьев, и проворно подкатился к ногам.
«Сейчас взорвётся…» – успел подумать Савелий и – нет чтобы залечь! – покорно обмер.
Предмет не взорвался, зато несколько секунд спустя ахнула дверь ближнего подъезда – и на крылечко выбежала нимфетка с глазами на мокром месте. Увидев прохожего, оцепеневшего над загадочным снарядом, отшатнулась.
– Простите!.. – отчаянно выкрикнула она и кинулась со всех ног в сторону проспекта.
«Графиня изменившимся лицом бежит пруду…»
Савелий оторопело посмотрел ей вослед, затем пригляделся с опаской к ещё не опознанному летающему объекту. Нет, конечно же, это была не граната и не мина. Это была голова в шлеме. Точнее, просто шлем, заполненный, судя по всему, каким-то пластиком. Металлические черты складывались в узкую насекомоподобную личину, на извиве скулы отсвечивала узорчатая гравировка.
Дверь подъезда хлопнула вновь. Определённо школа не желала выпускать Савелия Павловича из цепких своих объятий ни на денёк, поскольку выбравшаяся на крыльцо долговязая орясина при ближайшем рассмотрении оказалась не кем иным, как Славиком Савельевым, заклятым противником «Дон Кихота», рогатым шлемоносцем и уничтожителем методичек.
Не узнавая бывшего своего классного наставника, выученик пал на колени перед усекновенной головой монстра, попробовал приладить прыгающими пальцами к шлему один обломок, другой – и понятно, что успеха не достиг. Сгорбленные плечи дрогнули, из груди вырвался сдавленный стон.
– Что случилось, Славик? – тактично спросил педагог.
Тот вскинул искажённые горем черты.
– Год копил… – голосом оперного юродивого прохныкал он. – Из Америки заказывал…
Савелий Павлович взглянул в сторону проспекта. Тихая зелёная улочка. Нигде ни души. Славик медленно поднимался с колен. Теперь у него было лицо убийцы. В одной руке – изувеченная пернатая голова идола, в другой – пара отломленных перьев.
– У, маньячка!.. – озираясь, проклокотал он.
Потом опознал наконец зануду Савушку, от которого, оказывается, даже получив аттестат, никуда не денешься, и, хмуро поздоровавшись, вновь устремил горестный взор на обломки поруганной святыни.
– Что это, Славик? – полюбопытствовал педагог.
Верзила вздохнул, покряхтел.
– Нет… – с болью вымолвил он. – Как тут починишь? Это теперь только в фирму посылать…
– Так что это?
– Голова…
– Вижу, что голова. Чья голова-то?
– Саурона… – глухо известил Славик. – Метр высотой статуэтка… была…
– А зачем она тебе такая?
Выученик выпрямился, превзойдя учителя сразу на полбашки, и покосился с недоверием. Дескать, умный вроде препод, а вопросы задаёшь… Какой же я толкинист без метрового Саурона?
– Так… – озадаченно сказал Савелий Павлович. – А девушка, что перед тобой выбежала… Это она ему, насколько я понимаю, голову оторвала?
– Оторвала и выкинула…
– Голыми руками?!
– Так голова ж на магните, – с досадой пояснил Славик. – Чтоб поворачивать можно было…
На сей раз зануда
