мертвецах…» Стало быть, и Жуковский ролевик!
– Почему только Жуковский? А Пушкин? «Тятя! тятя! наши сети…»
Савелий Павлович не слышал.
– «О тьме и сверхъестественных случаях»! – взахлёб зачитывал он. – Здра-авствуйте, Николай Васильевич!.. «Говорит загадками…» Хм… Загадками… Кто бы это мог быть? Сократ? Христос?..
– Отберу и выкину, – пригрозил хозяин, откупоривая бутылку чинзано.
Угроза впечатления не произвела.
– Позволь! – всполошился Савелий, тыча пальцем в страничку. – А как такое совместимо вообще? Седьмой пункт: кровавые жертвы, употребление их в пищу. А девятый: вегетарианство…
– Очень просто… – растолковал хозяин, силой отнимая у гостя брошюрку. – Берёшь соломенную вдову… или, скажем, сенную девушку… И употребляешь в пищу. Людоед-вегетарианец…
Будучи обезоружен, Савелий снова нахохлился, загрустил.
– За отсутствующих здесь дам! – провозгласил Пётр Маркелыч, воздевши узкий бокал. – Или нет… Первый тост за окончание учебного года. А за дам, если не ошибаюсь, третий…
Коллеги пригубили бледно-золотистый напиток (водки Савелий Павлович не терпел).
– Ну ладно, – проговорил он с тоской. – Я понимаю, где-нибудь в Сызново за такую методичку на лечение бы определили… Но ты-то сам! Ты можешь объяснить мне, в чём вообще смысл этих твоих ролевых игр?
Хозяин, казавшийся теперь ещё толще, поскольку успел переодеться в роскошный коричневый халат, искоса глянул на гостя:
– Могу. При одном условии.
– При каком?
– Если ты предварительно объяснишь, в чём вообще смысл жизни.
– Ну знаешь! – вспылил тот.
– А что такое?
– Я не философ и не восьмиклассница, чтобы маяться подобными вопросами!
– Крепко сказано! – Хозяин одобрительно крякнул. Расположился со всеми удобствами на диване, окинул весёлым взглядом взъерошенного коллегу. – Следует ли из этого, что смысл жизни найден тобой в восьмом классе и с тех пор ты к этой проблеме не возвращался?
– Я же сказал «восьмиклассница», а не «восьмиклассник»!
– А! То есть такого вопроса ты вообще перед собой не ставил… Слушай, прекрати щипать бороду! Или уж совсем побрейся!
Савелий Палыч с досадой отдёрнул руку от скудной растительности на невыдающемся своём подбородке и вскинул запавшие глаза.
– Я прекрасно понимаю, куда ты клонишь, – сказал он. – Если жизнь не имеет смысла, то какой спрос с игры! Так?
– Ну… примерно так…
– Но жизнь-то – основа!
– Основа чего?
– Всего!
– И это добавляет ей смысла?
– Нет! – твёрдо ответил молодой словесник. – Тем не менее игра по отношению к жизни – вторична. А никак не наоборот!
– А литература? – не преминул поддеть коллегу Пётр Маркелыч.
Тот запнулся и, недоумённо сдвинув брови, уставился на благостно улыбающегося хозяина. Было что-то в Петре Маркеловиче от доброго барина. Ему бы ещё чубук в зубы да любимую борзую в ноги.
– А разложим-ка всё по порядку, – миролюбиво предложил он. – Литература вторична по отношению к жизни. Ролевая игра – по отношению к литературе… Ну и давай теперь, как в бане, конаться! «Ты – который слепок с реальности? Третий? А я второй… Вот и молчи!» – Не вставая с дивана, дотянулся до сервировочного столика, подплеснул вермута себе, затем – приподнявшемуся из кресла сослуживцу. – Кстати! – добавил он, оживившись. – Ты ведь тоже только третий по счёту слепок… Ибо не создаёшь шедевры, а всего-навсего преподаёшь их…
– Любишь ты поговорить, – с досадой отозвался гость.
Из приоткрытого окна в комнату проникал утренний холодок, сыпался звонкий воробьиный щебет. Внизу шаркали мётлы. Один дворник запальчиво доказывал что-то другому на непонятном наречии, но, кажется, отнюдь не на эльфийском. Судя по звучанию, либо какой-то диалект мордорского, либо вовсе таджикский.
– Люблю, – с удовольствием признался Пётр Маркелович. – Ты мне лучше другое скажи. Откуда ты сам такой взялся?
Савелий вскинул голову:
– В смысле?
Хозяин вздохнул.
– Если помнишь, в «Яме» Куприна была проститутка… Как же её звали-то?.. Гляди-ка, забыл! Ну да ладно. Короче, все подруги её притворялись, а она в самом деле отдавалась клиентам со страстью… – Пётр Маркелыч приостановился, отхлебнул и ещё раз с комическим недоумением оглядел молодого коллегу. – Преподаватель словесности… до безумия любящий классику… – недоверчиво прислушиваясь к каждому слову, выговорил он. – Знаешь, это, пожалуй, будет похлеще, чем набожный поп…
– А сам на Куприна ссылаешься!
– Спокойно! – прервал хозяин. – Для меня это не более чем любовная интрижка. Я-то ведь историк, а не словесник. А ты, так сказать, состоишь с классикой в законном браке… Хоть бы с детективами ей, что ли, разок изменил! Клара вон Карловна, например, женскими романами зачитывается на досуге… Причём с упоением, слёзыньки утираючи…
– Ты серьёзно?
– Серьёзней некуда.
– Но это же читать невозможно!
– Почему?
– Враньё! – с отвращением выговорил Савелий. – И фэнтезятина ваша, прости, точно такое же приторное враньё! Приторное и претенциозное!
– Ну, не точно такое же… – мягко возразил мастер игры. – Фэнтези честно предупреждает читателя: внимание, я – не реал, я – фэнтези.
– Так не об антураже речь! – вскричал молодой словесник. – Речь-то о достоверности! Пиши о чём угодно: о чертях, об утопленницах, лишь бы… – Обессилел, отпил чинзано и, передохнув, заговорил снова: – Знаешь, что мне кажется? Когда человек, как это говорится, «ищет себя», он на самом деле ищет, куда бы от себя спрятаться. От себя, от окружающей действительности! Вот и бегут…
Пётр Маркелович скорбно кивал, с пониманием глядя на коллегу.
– …из унылого вранья жизни в яркое враньё игры, – помог он закруглить мысль. – Но ведь все бегут, Савелий… И ролевики, и не ролевики. Кто во что. Кто в наркоту, кто в сериалы…
– Почему вы не используете классику? – призвал к ответу неистовый Савелий.
– Как это не используем? Используем вовсю. Дюма, Сабатини…
– Я имею в виду: русскую классику!
– А-а-а… Вон ты куда метнул, – усмехнулся Пётр Маркелович. – Хочешь сказать, в русской классике жизненной правды не меньше, а то и больше, чем в самой жизни, – потому её ролевики и не жалуют?.. Отчасти верно. Но только отчасти. Понимаешь, Савелий, не важно, куда тебя тащат на верёвке: в ад или в рай, – главное, что на верёвке…
* * *
Беседа была прервана дверным звонком.
– Кого там чёрт принёс? – буркнул хозяин. – Для визитов вроде рановато…
Встал, прошествовал в прихожую и вскоре вернулся изрядно озадаченный в сопровождении двух несомненно официальных лиц, поначалу принятых Савелием Палычем за братьев-близнецов. Он и так-то плохо различал чиновников, все они казались ему одинаково безликими, а тут ещё оба лет сорока, оба среднего роста и оба чем-то всерьёз озабочены. Светло-серые костюмы, тёмно-серые галстуки – и туфли в тон. Звали внезапных визитёров, как вскоре выяснилось, тоже соответственно: Николай Иванович и Иван Николаевич, что, впрочем, автоматически снимало с них подозрение в единоутробном происхождении.
– Прошу…
Пётр Маркелович указал на освободившийся диван, сам же, удивлённо похмыкивая, пошёл в угол за стулом.
Оба гостя, замерев в дверном проёме, смотрели на
