к реальности. Она заморгала и подскочила, словно ее кто-то ужалил. Я помог ей утвердится на ногах, но они ее все равно, казалось, плохо держали. Пришлось усадить ее на парту. Протянул ей стакан с оставшейся водой. Завуч выхлебала ее досуха.
— Пригрела змею на своей груди, — простонала она.
— Да выбросьте вы ее из головы, Эвелина Ардалионовна!
— Эва… — сказала Царева.
— Что — Эва? — не понял я.
— Называйте меня — Эва, — пояснила Шапокляк. — Не при коллегах, конечно, и не при ребятах…
— Ну Эва так Эва, — не стал спорить я. — А ты меня — Сашей! При тех же условиях…
— А мы разве — на «ты»?
— Предлагаю перейти.
— Хорошо, Саша…
— Так вот, Эва, — продолжал я. — Забудь эту дрянь… Она сама мне сказала, что у нее жизненный принцип такой — всем гадить. Этакая демонесса в овечьей шкуре!
— Демонесса? — удивилась завуч.
— Ну-у… Исчадие ада…
— А-а, понятно…
— Тебе-то зачем она понадобилась?..
— Я хотела наладить культурно-воспитательную работу…
— Ой, да ладно тебе юлить… Что же ты тогда Симочку пыталась заткнуть?
— Ладно, — вздохнула Царева. — Признаю. Хотела, чтобы ты поближе ко мне был.
— А — это дрянная девчонка здесь причем?
— Ну она же тебе нравится. Нравилась…
— Было дело, но это давно прошло…
— Правда?
— Правда!
И в это время кто-то откашлялся и произнес:
— Прошу прощения, товарищи!
Я распрямился — потому что во время разговора с заведующей учебной частью присел перед ней, сидящей на парте, на корточках. А сама Царева вскочила, как ошпаренная. Перед нами стояла химичка, а за нею уже начинала вырисовываться толпа семиклассников, которые с любопытство разглядывали всю мизансцену.
— Вообще-то у нас урок начинается, — добавила Екатерина Семеновна.
— Да-да, — пробормотала пристыженная завуч. — Мне стало плохо и Александр Сергеевич… Простите, мы уже уходим…
И она ринулась к выходу из кабинета химии. Я двинулся в том же направлении, но химичка притормозила меня за рукав и прошипела на ухо:
— Нашел с кем развлекаться… И — где!
Я лишь пожал плечами, не буду же оправдываться. У нас как? Только начнешь оправдываться, значит, точно — виноват!
Высвободив руку, я вышел из класса и побрел в учительскую. Мне нужно было взять классный журнал. Надо же как разворачиваются события! Я окончательно расстался с Серафимой Терентьевной — по крайней мере, мне так кажется — и, похоже, подружился с Шапокляк. Во всяком случае, мы теперь с ней союзники, вроде как. Ай да Александр Сергеич, ай да сукин сын!
Теперь у меня в школе не осталось врагов. А вот вне ее — найдутся. Та же Симочка вряд ли скоро успокоится. Опять будет искать тех, кто на меня обижен. И ведь такие имеются — Стропилин, например. Вряд ли он простит мне свой конфуз. Да и хрен с ними обоими. Если надо будет, раздавлю. Уже бы раздавил, но женщин и детей не трогаю.
Погода стояла хорошая. Январь уже заканчивался и хотя впереди был еще снежный, метельный февраль, простудный, сырой март, неустойчивый апрель — хотелось верить, что зима скоро покинет город. Пока же я поставил восьмиклашек на лыжи и гонял их вокруг стадиона. Сам тоже решил не отставать. Тем более, что ходьба на лыжах — прекрасная тренировка. Я с удовольствием скользил по хорошо накатанной лыжне. Равномерно вдыхая и выдыхая свежий морозный воздух. Другие уроки прошли тоже как по накатанной.
На большой перемене я изловил Доронина и предупредил его, что завтра после уроков заеду к нему домой. Моя проверочный вояж продолжался.
Этот здоровяк, который изводил не только весь класс, но и полшколы своими тупыми насмешками, услыхав, что в четверг я к нему нагряну, испугался не на шутку. Ну уж кого другого, а «Чапаева» я точно не стал заранее утешать. Да, в самбо он показывал неплохие результаты, но в остальном оставался столь же дремучим двоечником, каким он мне достался первого сентября. Только из-за грядущей спартакиады я это и пока терпел. Не хотелось ослаблять команду и ребят подводить.
А вот выступим, возьмем первое место по городу, устрою я этому «Весельчаку У» веселую жизнь. Остальные же подтянулись! Вот и он пусть соответствует всей прочей команде. Кстати, впереди еще внутришкольные соревнования, которые я же и придумал на собственную голову. И теперь, когда Егорова отвалила, мне придется все самому придумывать. Вот, например, с формой, которая, кстати, нам нужна не только для этого спортивного междусобойчика, но и для выступления на спартакиаде.
Кто у нас по разной там одежонке? Конечно же — Маша Вершкова — модельер-конструктор со швейной фабрики! Вот к ней и надо обратиться. Не забыл ли я номер ее рабочего телефона? Нет, не забыл! И на последней перемене набрал его. Машуня откликнулась.
— Привет! — сказал я. — У меня к тебе дело!
— Рада слышать! — сказала Вершкова. — А то я думала, ты меня совсем забыл.
— Ты сегодня вечером свободна?
— Свободна.
— Тогда я заеду после шести вечера за тобой на фабрику?
— Заезжай.
— До встречи!
Так, с формой для соревнований вопрос, считай, решен. Правда, за чей счет банкет? Я, конечно, парень щедрый, но надо же и начальству совесть иметь! И не теряя времени даром, я отправился в кабинет директора. Пал Палыч оказался на месте. Я ему сразу изложил суть проблемы. Он кряхтел и накручивал на палец кончики своих чапаевских усов. Разуваев частенько так делал, когда чувствовал, что придется порастрясти казну школы. Вообще, давно мог бы найти каких-нибудь спонсоров, вернее — по-нынешнему — шефов.
— Пал Палыч, а почему у школы все время финансовые затруднения? — зашел я издалека.
— Ну сколько исполком средств выделяет, столько и проживаем, — пробурчал тот. — И каждая копеечка у нас расписана до конца финансового года.
— А поискать спонс… То бишь, шефов — не пробовали⁈
— Как это — поискать? — удивился директор. — Побираться?.. Просить, Христа ради, подаяние?.. У нас же не Запад… Надо ждать, что какое-нибудь крупное предприятие решит поддержать наше образовательное учреждение…
— У советских собственная гордость, — хмыкнул я.
— Да, а вы, разве, не согласны?
— Согласен на все сто!.. — поспешил уверить его я и тут же спросил: — Где работает большинство родителей наших
