протокол – это топорная липа, на скорую руку сработанная в вашингтонском обкоме для очернения светлого образа товарища Сталина и, о Боже, для развала Советского Союза. Ему вторил пламенный сталинист Юрий Мухин988. Покойный депутат Госдумы, известный апологет коммунизма Виктор Илюхин приводил живописные подробности фабрикации документов. Не так давно писатель и историк Николай Стариков в почившей в бозе программе НТВ «Список Норкина» заявил, что никаких протоколов никто никогда не видел, что все это наглая фальшивка, бездарно состряпанная ловкими ребятами во времена то ли Хрущева, то ли Горбачева, то ли Ельцина. Подобные сентенции без труда можно найти в Интернете.
Цель таких исследователей очевидна: если доказать, что секретных протоколов не было, что все это выдумка досужих фальсификаторов истории, значит, и никакого дележа Европы между Сталиным и Гитлером тоже не было. Геополитическая же обстановка на континенте к моменту начала Великой Отечественной войны сложилась сама собой, под воздействием, объективных, так сказать, обстоятельств, что она и без протоколов была бы точно такой же, если не хуже, поскольку Гитлер все равно заграбастал бы Прибалтику.
Однако подделка одного, пусть и чрезвычайно важного документа, даже если таковая и была осуществлена кем-то по злому умыслу либо по недомыслию, не может разрушить всей системы доказательств, как, собственно, эта система доказательств не может базироваться на одном единственном документе, пусть и чрезвычайно важном.
Наличие секретного дополнительного протокола, или, по крайней мере, договоренностей, которые этому протоколу приписывают, во-первых, достаточно убедительно проверяется множеством других документов – перепиской между Берлином и Москвой и записями переговоров, опубликованных как в СССР при Советской власти, так и в демократической России. О том, что новый договор о ненападении должен сопровождаться дополнительным протоколом, который бы устанавливал разграничение сфер интересов СССР и Германии, как мы выяснили в предыдущих главах, много и подробно говорили в ходе переговоров Молотов с Шуленбургом в Москве. Об этом в Берлине, несомненно, по поручению Гитлера говорили Астахову Риббентроп, Вайцзеккер и Шнурре. В некоторых документах есть словосочетание «секретный протокол», в других речь идет о договоренностях, что сути дела не меняет, в-третьих – факт существования протокола вытекает из контекста документа и исторических событий – прошлых и будущих. Подделать весь массив документов очень сложно, потому, что эти документы, в свою очередь, проверяются другими документами, и так далее. Причем, подделками должны были заниматься и в Советском Союзе, и в фашистской Германии, и в ФРГ, и в Польше, и во Франции, и в США, некоторые документы должны были быть сфальсифицированы еще до того, как пакт о ненападении, договор о дружбе и границе и протоколы к ним были подписаны. Да и зачем заниматься такой кропотливой работой, рискуя в любой момент быть пойманным за руку дотошными историками на какой-нибудь мелочи? Ведь можно было и дальше стоять, как стена: не было никаких протоколов, хоть режьте.
Во-вторых, наличие протоколов доказывается географическими картами: как-то так, конечно же, случайно получилось – история и не такие фортели выкидывает – что фактическая линия разграничения советских и германских интересов пролегла именно там, где и должна была пролечь в соответствии с Секретным дополнительным протоколом, и подписанными позднее документами, в частности, протоколам к договору о дружбе и границе. В этих документах есть прямая ссылка на Секретный протокол к договору о ненападении. Исключением стала Северная Буковина, но это «приобретение» привело к заметному охлаждению советско-германских отношений: немцы справедливо указывали, что об этом они не договаривались.
В-третьих, после того, как части Красной Армии вступили на землю Восточной Польши, если и случались инциденты между советскими и германскими войсками, когда одни обстреливали других, происходило это не часто и не по злому умыслу, а по ошибке – на любой войне неразберихи хватает. Однако и помогали вермахт и Красная Армия друг другу немало. А когда кто-то либо по ошибке, либо просто потому, что продвигался быстрее, занимал не «свою» территорию, никаких стычек не происходило, войска отходили, и все заканчивалось к обоюдному удовольствию.
Еще до того, как Молотов и Риббентроп обмакнули перья в чернильницы, чтобы поставить свои подписи под документами, в корне изменившими ход истории, в мире заговорили о том, что помимо обнародованного документа будет и некое секретное приложение. Знающим людям понять это было, прямо скажем, не сложно: во-первых, стало известно о прекращении переговоров военных миссий, хотя, казалось бы, одно другому никак не мешает, во-вторых, для заключения нового договор при действующем пакте аналогичного содержания нужны очень веские основания. Первыми об этом догадался Наджиар 21 августа, то есть, еще до того, как было официально объявлено о приезде Москву Риббентропа. 23 августа французский военный атташе Палас написал об этом Даладье.
В тот же день весьма неплохо осведомленный посол США в Москве Штейнгардт сообщил, что между СССР и Германией на переговорах достигнуто «полное понимание территориальных вопросов в Восточной Европе, касающихся Эстонии, Латвии, Восточной Польши и Бессарабии, которые признаны сферами советских жизненных интересов»989.
В свою очередь, бывший американский поверенный в Москве У. Керк, переведенный в Берлин, сообщал, что представитель советского посольства в неофициальном разговоре категорически отрицал и расценил как злостное измышление, будто германо-советский пакт о ненападении «сопровождается секретным соглашением, предусматривающим совместные военные действия против Польши и ее раздел. Он заявил, что в интересах Советской России сохранить Польшу, как и страны Прибалтики, в качестве буфера, что пакт о ненападении преследует мирные цели, а не поддержку германских империалистических планов или участие в них»990. Подобное «опровержение» лишь подлило масла в огонь.
25 августа посол Франции в США Р. Сент-Кентэн докладывал, что государственный департамент придает германо-советскому договору о ненападении еще более обширное значение, чем прямо вытекает из текста. Он полагает, что Россия получила от Германии не только гарантии благожелательного нейтралитета на Дальнем Востоке, но также и свободу рук в Восточной Польше и в Балтийских государствах991.
Через пять дней после заключения пакта о ненападении, 28 августа за подписью Молотова и Шуленбурга вышло совместное секретное разъяснение к Секретному дополнительному протоколу от 23 августа 1939 года. (выделено мной. – Л.П.) Первый абзац п. 2-го Секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года следовало читать так: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Писсы (так в тексте. На самом деле, река в Польше называется Писа. Река Писса протекала в Восточной Пруссии, и в то время никак не могла стать границей
