то роман, то сборник стихов, то какую-нибудь книгу по истории, но основной объем их каталога составляли самоучители, наставляющие читателя в каких-нибудь повседневных делах: от ухаживания за садом или правильного оказания первой помощи до повторного использования щебня в разрушенных домах. Издательство называлось «Советчик», и, в отличие от предыдущих двух, получить рукопись вышел сам издатель. И вовсе не из-за нехватки сотрудников, пояснил он Арчимбольди, ведь в издательстве работало по меньшей мере пять человек, а потому, что предпочитал видеть лица писателей, претендующих на публикацию. Разговор у них, по воспоминаниям Арчимбольди, получился странным. У издателя было лицо гангстера. Молодой, чуть старше Арчимбольди, он был одет в великолепного кроя костюм, который, тем не менее, был ему узковат, словно бы за ночь молодой человек вдруг взял да и поправился на десять кило.
Во время войны тот служил в отряде парашютистов, хотя никогда, как поспешил он объяснить, не прыгал с парашютом — хотя, конечно, хотел. В биографии его фигурировало участие в нескольких боях на разных театрах военных действий, в особенности в Италии и в Нормандии. Он уверял, что пережил ковровую бомбардировку американской авиации. И сказал, что знает правильный способ ее выдержать. Арчимбольди провел всю войну на Восточном фронте и потому понятия не имел, что это за штука — ковровая бомбардировка; о чем он честно и заявил собеседнику. Издатель, которого звали Михаэль Биттнер (но ему нравилось или хотелось, чтоб друзья звали его Микки, как мышонка), объяснил, что ковровая бомбардировка — это когда огромное число вражеских самолетов, число невероятное, гигантское, чудовищное, бомбит ограниченный участок фронта, определенный, заранее оговоренный квадрат местности, и бомбит до тех пор, пока там даже травы не останется.
— Не знаю, точно ли я объяснил, Бенно, — сказал он, глядя Арчимбольди прямо в глаза.
— Вы высказались с предельной точностью, Микки, — сказал Арчимбольди, а сам думал, что этот мужик не только зануда, но еще и смешон, и смех такой вызывают только клоуны и бедняги, убежденные, что участвовали в поворотных моментах истории, когда и так ясно, что история, эта простосердечная шлюха, не имеет никаких поворотных моментов, она их просто непрестанно порождает, эти моменты, эти миги времени, что соревнуются друг с другом в своей чудовищности.
Но Микки, несчастный бедняга, напяливший слишком узкий костюм прекрасного кроя, хотел объяснить ему эффект ковровой бомбардировки и свою систему, позволяющую солдату сразиться с ней. Гул. Сначала вы слышите гул. Солдат сидит в траншее или на скверно укрепленной позиции и вдруг слышит гул. Гул самолетов. Но это не гул истребителей и истребителей-бомбардировщиков, ибо те гудят быстро, если вы мне позволите так выразиться, гудят как самолеты, идущие на небольшой высоте, но нет, это гул, который доносится из самой высоты неба, хриплый и грубый рев, что не предвещает ничего хорошего, словно бы приближается гроза и тучи сталкиваются друг с другом, вот только проблема в том, что на небе — ни туч, ни грозы. Естественно, солдат поднимает глаза. Поначалу не видит ничего. Артиллерист поднимает взгляд — ничего. Пулеметчик, минометчик, разведчик авангарда поднимают взгляд — ничего. Сидящий в БМП или САУ поднимает взгляд. И тоже ничего не видит. Тем не менее из предосторожности солдат уводит установку или машину с дороги. Ставит ее под деревом или прикрывает камуфляжной сетью. И вот именно тогда появляются первые самолеты.
Солдаты на них смотрят. Их много, но солдаты думают, что самолеты летят бомбить какой-нибудь город в тылу. Город или мосты, или железнодорожные пути. Их много, от них самое небо чернеет, но они ведь метят в какую-нибудь индустриальную зону. И тут, ко всеобщему удивлению, самолеты сбрасывают бомбы, и те падают на ограниченный участок земли. И за первой волной тут же летит вторая волна. Гул и рев уже оглушают. Бомбы падают и оставляют в земле воронки. Лесочки горят. Лесные чащи, наши главные траншеи в Нормандии, исчезают. Изгороди прыгают. Террасы рушатся. Множество солдат в один момент глохнет. Некоторые не могут этого долее выдержать и бросаются бежать. И в этот момент над участком местности появляется третья волна самолетов и сбрасывает бомбы. Гул, который ранее казался непереносимым, крепнет. Да, это именно гул. Его можно назвать грохотом, ревом, шумом, лязгом, ужасным громыханием, мычанием богов, но гул — это просто слово, которое настолько же плохо, как и остальные, подходит для обозначения не имеющего имени. Пулеметчик умирает. На его мертвое тело падает следующая бомба. Кости и обрывки плоти разлетаются по местам, куда тридцать секунд спустя упадут еще бомбы. Минометчик разорван не в куски — во взвесь. Водитель БМП заводит машину, пытаясь найти лучшее убежище, по дороге на него прямой наводкой падает бомба, а затем следующие бомбы превращают и машину, и водителя в нечто бесформенное, нечто среднее между металлоломом и лавой. Затем приходят четвертая и пятая волна. Все горит. Это уже не нормандский пейзаж, а лунный. Когда самолеты отбомбились, на этом участке местности не слышно ни одной птицы. На самом деле, по соседству, там, справа и слева, в местах, которые не настигла бомбардировка, куда не упало ни одной бомбы, тоже не слышно ни одной птицы.
И вот тогда появляются вражеские войска. Для них пройти по этой серой, как асфальт, территории, изъязвленной сплошными кратерами, что еще дымятся, — опыт, не лишенный некоторой ужасности. Из зверски перепаханной земли время от времени встает немецкий солдат с безумными глазами. Некоторые сдаются, плача. Другие, парашютисты, ветераны вермахта, некоторые батальоны пехоты СС, открывают огонь, пытаются восстановить цепь управления, сдержать натиск противника. По некоторым из этих солдат, самых неустрашимых, видно, что они пили. Среди них, без сомнения, находится и парашютист Микки Биттнер: его рецепт от любого вида бомбардировки именно таков — пить шнапс, пить коньяк, пить водку, пить граппу, пить виски, пить что угодно крепкое, да хоть вино, если ничего другого нет, ибо это способ избежать гула — или спутать гул самолетов с шумом в голове, где ворочается и пульсирует пьяный мозг.
Затем Микки Биттнер захотел узнать, о чем роман Арчимбольди, и первый ли это роман, и есть ли у Бенно публикации. Арчимбольди ответил, что это его первый роман, и в общих чертах рассказал, о чем он. А почему бы и нет, сказал Биттнер. И тут же добавил: но в этом году мы не сможем его опубликовать. А затем сказал: естественно, никакого задатка не будет. И уточнил: мы дадим вам пять процентов с продаж, это более чем справедливо. И далее признался: в Германии уже не читают, как раньше, сейчас головы у людей заняты более практичными вещами. И тогда Арчимбольди понял: этот тип просто болтает, и, возможно, все эти говнюки-парашютисты, псы
